Молоко и печенье

всех у нас что-то есть. В Джеде — от психа, а в Сэмми — от собачки. Я бы при любой погоде предпочел приставшую шерсть на джинсах сумасшествию, но сегодня оно не хотело оставлять меня в покое. Я начал второй бургер, и Джед не мог его цапнуть, но зато он забрал у меня варенье. Вишневое. Сожрал его с волчьей жадностью, и на зубах у него оно казалось свежей кровью. Прищурившись, он слизнул красную полоску с нижней губы.

— Ты меня не боишься разве, болван? — спросил он.

Я откусил еще кусок и стал жевать. Хулиганы слышат только то, что хотят слышать, и я не собирался зря время терять.

Он нагнулся ко мне, горячее дыхание пахло мясом и вишней.

— Так ты у меня будешь бояться. Понял? Ты будешь так бояться, что в штаны намочишь!

Схватив свой поднос, он ушел прочь.

Беда, беда. Ходячая беда. Первая, быть может, от которой мне не уклониться. Псих — он псих и есть, его ничему не научишь. Он будет напирать и напирать, пока не загонит меня в угол. А я не хочу ходить и поминутно оглядываться. Не хочу, чтобы он за мной следил.

Я ткнул вилкой в картошку. Мне придется что-то сделать. Что-то такое, что не дало бы Джеду избить меня до полусмерти, и при этом чтобы меня не взяли на цугундер.

А это не просто.

— Ники, ты что, с Челюстями водишься?

Айзек сидел напротив, положив подбородок на кулак. У Джеда зубы вполне подходили под такую кличку, но никто его так в лицо назвать не смел.

— Нет, просто дошла до меня очередь в его списке.

Айзек скривился. Его родители приехали из Мексики, и он уже от Джеда по списку получил.

— Черт, — сказал он кислым голосом. — И что же ты делать будешь?

— Не знаю пока. — Я бросил вилку на стол. — Подумаю еще. Буду пробираться домой лесом, пока он не допрет.

После последнего урока я рванул домой через лес. Он был густой и темный, весь зарос ядовитым плющом и кустами ежевики, которые могут разорвать в клочья при попытке через них пробиться. Я сумел. Царапины царапинами, а от Джеда я улизнул.

На этот раз.

На следующий день я стоял в магазине, выбирая подарок для Тессы, и кривился, глядя на торчащего у порога Санту с неумолчным колокольчиком. Еще одно напоминание. Ну куда ни посмотри, тощие или с бородами, в черных сапогах или красных линялых штанах. Фальшивки, и весь праздник из-за них кажется фальшивым.

Но до кануна Рождества оставалось всего два дня, и откладывать покупку было больше нельзя. То, что Тесса хочет, я ей никак не мог подарить, так что бродил по рядам с куклами. Они были потрясающие. Некоторые умели ходить и говорить, ползать и плакать, есть и какать в памперсы. Кому, интересно, нужна кукла, которую на тебя вырвет, пока ты будешь ей памперсы менять? Дурость какая-то. Но мама мне дала список, и там числилась вот такая вот противная штука. Я взял ту, что была ко мне поближе — эта умела только говорить и размахивать руками, без всякой рвоты. И то хорошо.

— В куколки играем, — мурлыкнул позади меня Джед. — И правильно. Бегаешь, как девчонка, отчего бы тебе в девчачьи игры не играть?

Он схватил меня за руку выше локтя, стиснул, передавил кровообращение. Пальцы закололо.

Вчера он бежал за мной по лесу, но не знал этого леса так, как знаю его я. Хотя ему удалось подобраться ближе, чем я рассчитывал. Ему просто плевать — боль для него ничего не значит: он прорывался сквозь ежевику, скатывался по склонам оврагов. Сейчас он представлял собой одну сплошную массу царапин и синяков — правда, не плохо? Пусть я стараюсь держаться от греха подальше, но сказать, что мне не было приятно, значило бы соврать.

Не ответив, я вывернулся из его хватки и понес куклу к кассе. Он не отставал от меня ни на шаг.

— Вечно же ты драпать не будешь, Ники, — шептал он. У меня волосы на затылке шевелились от его невозможно вонючего дыхания. — Никому еще не удавалось. А когда я с тобой закончу, и ты будешь прятаться каждый раз, как сучонка, вот тогда я займусь твоей сестрицей. И ее куколкой.

И это решило дело.

Я оттягивал и откладывал. Старался держаться от греха подальше. Не сердить маму и папу. Но нельзя давать мерзавцам побеждать — даже таким сумасшедшим, как Джед. Я сел у двери на пластиковый стул, опустив глаза к полу, и не поднимал головы, пока Джеду не надоело и он не ушел.

И я ему ни слова не сказал.

Есть много ребят, которые Джеда ненавидят. Очень много. Если бы я мог их всех собрать вместе и дать ему отпор, Джед оказался бы совсем не таким железным, каким себя считает. Я мог бы попытаться, но… битой собаке только плеть покажи. Я уже в четвертой школе учусь — из-за папиной работы нам приходится часто переезжать, и в каждой школе был свой хулиган. Иногда его ловили и наказывали, но толку в этом было мало. Через пару недель он брался за старое: детишки не могли за себя постоять и никому ничего не говорили — терпели, считая, что учителя им не помогут. И были правы. Если директор вышибет хулигана из школы, он будет просто ждать снаружи.

Папа говорит, что в этой жизни есть овцы и волки, и очень редко овца может превратиться в волка или волк в овцу.

Я вздохнул. Джед уж точно считал себя волком. Псих чистой воды. Он все время преследовал меня, шугал других, начал цеплять Тессу… Я завернул край пакета, в котором лежала кукла. Нет, вряд ли получится, сколько бы ни было ребят, имеющих на Джеда зуб, но я все-таки попробую. Должно же быть хоть несколько, которые сплотятся против Джеда. Блин, да в каждом кино так получается! Верно?

Неверно.

Айзек вытаращился на меня из-под черной челки:

— Да он же не человек, ты понимаешь? Он когда на тебя налетает, чувство такое, будто он никогда не остановится. Он мог бы завалить Франкенштейна, Мумию и Вервольфа, а потом пойти за пиццей.

Айзек жуткий фанат ужастиков. Он видел еще и те, что сняты до моего рождения — даже до рождения моих родителей. Дверца его шкафчика вся изнутри оклеена монстрами — рычащими, оскаленными, крадущимися, крылатыми, сосущими кровь. Ни одного квадратного дюйма не осталось пустого. Хороший парень Айзек, но с причудью.

— Да ну, брось! — Я презрительно фыркнул, стоя возле его шкафчика. — Он же не вот это все.

— Ники, он именно вот это все. Он меня поймал в лесу и руку мне сломал, да? И сказал, что, если хоть пикну, он мне сломает вторую, и я поверил, потому что он всерьез говорил. — Айзек захлопнул шкафчик. — Ни за что. И ты меня в это не втягивай. Он псих, и ты, если хоть немного соображаешь, поглядывай каждую минуту, что там у тебя за спиной.

И он поспешил по коридору прочь, к выходу.

Понимая, что с Айзеком толку не будет, я пошел к Собачонку — в смысле, к Сэмми. Успел сказать ему слов пять — и он смылся, опережая своих собак.

И так весь день, с каждым. Я понимал, что так будет, но все же надеялся.

Айзек сказал, что Джед его поймал в лесу — том же, где за мной гонялся. На школьной территории он драк не затевает. Его бы тогда выгнали из школы, и он это знает. Его бы выгнали, не меня. Не вызывает он у директора Джонсона той непобедимой симпатии, которую вызываю я. Добрый старый директор Джонсон, не самый большой светоч разума из тех, кто давится меловой пылью.

Итак, я перешел к плану «Б». В тот день, когда Джед, предсказуемый, как тройка по математике, сел напротив меня в столовой и взял мой кусок пиццы, я поднял поднос, свалил с него еду и как следует врезал этим подносом ему справа по голове.

Его чуть не сбросило с сиденья, но он успел ухватиться рукой за край стола. Глаза у него стали ледяными, зубы он оскалил, злоба шевелилась у него под кожей.

— И как? — спросил я спокойно. — Проглотишь и утрешься? Или встанешь и что-нибудь сделаешь?

Ему раньше хватало ума, хоть и впритык, не драться в школе, но тут дело было совсем другое.