сделают все возможное, и я выразил свою надежду на это. Мы были уже у двери, когда я обратил внимание на его последнюю фразу. Повернувшись к нему, я спросил:
— Почему вы продолжаете заниматься этим?
Какой-то момент он перестал походить на доктора Фила и стал похож на кого-то другого, наверное на самого себя.
— Почему, — повторил он как утверждение, а не как вопрос.
На его лице снова появился знакомый мне взгляд, мимолетная тень улыбки. Или это все-таки было раздражение?
— У нас все еще есть шанс сделать здесь больше хорошего, чем плохого. И я полицейский. Я верю в то, чем занимаюсь. До тех пор, пока кто-то не сумеет убедить меня в обратном.
9
— Ты самый странный тип из всех, кого я знаю, — как-то сказала мне Йоханна, вернувшись домой и обнимая меня. — Ты можешь часами сидеть уставившись в пустоту, но при этом выглядеть абсолютно сосредоточенным.
— Так и есть, — ответил тогда я, отвлекаясь от своих мыслей. — Только я не смотрю в пустоту. Я работаю.
— Сделай хоть небольшой перерыв, — засмеялась моя жена, — иначе просто не выдержишь.
Потом она скользнула мне на колени, широко расставив ноги, которыми покачивала у пола, надолго прижалась губами к моим губам, потом снова засмеялась.
Самые значительные моменты в нашей жизни так коротки и события так часто сменяют друг друга, что мы иногда просто ворчим или улыбаемся по этому поводу. И только потом ты начинаешь сознавать, что должен был как-то отреагировать, ощутить чувство благодарности или сказать другому человеку, как ты его любишь. Сейчас я был готов отказаться от всего, лишь бы снова почувствовать легкие, ласковые прикосновения рук Йоханны на своем лице или ее теплые полные сухие губы на своих губах.
Я сидел на заднем сиденье такси, полностью вымотанный, уставившись в темноту, и мне совсем не нравилось то, о чем я думал. Хамид спросил, куда ехать. Я ответил, что пока никуда. Мне нужна была минута, чтобы перевести дыхание. Так мы и сидели в машине недалеко от полицейского участка района Пасила, и Хамид то включал, то снова выключал печку. Оказалось, что даже в этом нужно было соблюдать баланс.
Дождь был теперь таким редким и легким, что человек даже не чувствовал этот холодный зимний дождь до тех пор, пока не понимал, что промок и промерз до нитки. Цифровые часы на панели показывали половину третьего. Хамид шевелил губами в такт плавной музыке, смотрел на меня в зеркало заднего вида, теребил в руке телефон и выглядел явно уставшим. Я открыл карту Йоханны на своем телефоне.
Тапиола, Лауттасаари, Камппи, Кулосаари.
Туомаринкиль, Пасила, Кумпула, Тёлё, Пунавуори.
Запад — восток или север — юг.
Я пытался найти информацию о Паси Таркиайнене, но все, что мне удалось отыскать, было не менее пятилетней давности. У меня было минимум четыре его прошлых адреса: в Каллио, Тёлё, Тапиоле и Мунккиниеми. Он работал в кабинетах частных врачей в Тёлё, Эйра и даже в самом центре города, на улице Кайвокату.
Я вспомнил слова Яатинена и снова посмотрел на полученные данные. В каждом случае фигурировал район Тёлё.
Я искал и по фотографии. Но снимок был сделан более десяти лет назад. Молодой Паси Таркиайнен совсем не походил на убийцу. У него был счастливый вид, он излучал оптимизм, как, наверное, любой талантливый студент-медик. Улыбка Паси была настолько заразительной, что я сам чуть было не заулыбался. Но когда я посмотрел на фото более внимательно, я заметил там кое-что еще. Глаза за стеклами очков мало соответствовали ямочкам на пухлых щеках юноши. Они были старше, чем лицо их хозяина, — серьезные и даже нервные. Светлые волосы были коротко стрижены, смазаны гелем и уложены спереди неровной челкой. Несмотря на широкую улыбку, это был человек, воспринимавший жизнь очень серьезно.
Я отложил телефон, откинулся на подголовник и на какое-то время мою голову заняли совсем другие мысли. Закрыв глаза, я почувствовал себя в машине времени. За секунды я могу оказаться там, где пожелаю, в будущем или в прошлом.
Йоханна.
Всегда и везде.
Я открыл глаза и снова оказался в салоне такси с водителем-африканцем, а вокруг царил дождь.
Я продиктовал Хамиду адрес, и он с явным облегчением тронул машину вперед. Мы спускались с возвышенности в районе Пасила к зоологическому саду. Окна клиники «Аврора» отражали яркие огни фар, как длинный ряд зеркал. Комплекс зданий охраняли военные, особенно много их было у здания отделения для инфекционных больных. Ходили слухи, что охрана здесь находится по двум причинам: чтобы удерживать публику подальше от здания и не дать больным выйти наружу. В тех же слухах что-то говорили о лихорадке Эбола, чуме, дифтерии, абсолютно не поддающейся лечению, туберкулезе, малярии. Деревья парка Кескуспуисто высились за больницей как темная стена. Никто точно не знал, сколько человек живет в парке временно или постоянно. По самым смелым оценкам, эта цифра приближалась к десяти тысячам.
Мы миновали ледовую арену, где толпились сотни людей даже в эти ночные часы. Арена заполнялась народом каждый вечер: она успела превратиться в постоянный приют для бездомных.
На углу Маннерхейментие и Норденскёльдинкату застыла зеленая громада никому теперь не нужного трамвая, будто кто-то просто вышел из него и бросил бесполезную вещь. Хамид молчал. Он объехал трамвай и поехал по улице дальше, в сторону Тёлё.
Мы остановились на улице Мусеокату. Таркиайнен когда-то жил здесь в доме номер 24, а директор компании по производству пластиковой тары был убит со своей семьей в доме номер 3 по улице Вянрикки Стоолин. Расстояние от двери прежнего жилья Таркиайнена до места преступления не превышало ста метров.
Я не стал объяснять Хамиду, зачем мы остановились на Мусеокату, поскольку сам не знал этого точно.
Я вышел из машины, подошел к фасаду дома номер 24 и посмотрел вдоль улицы в сторону пересечения с Вянрикки Стоолин. Я чувствовал, как дождь сначала мягко прошелся по моему лицу, но быстро превратился в острые, замерзающие на лету капли, что падали мне за воротник. Я смотрел в даль мокрой от дождя улицы, а потом разочарованно огляделся — ничто не напоминало здесь о массовом убийстве и не давало подсказки, где искать мою пропавшую жену.
Я прошел по улице Вянрикки Стоолин и посмотрел назад, туда, где стоял перед этим. Отсюда многие квартиры дома номер 24 находились в прямой видимости. Окна дома были темными, за исключением самого верхнего этажа, где я насчитал шесть освещенных окон подряд.
Я пошел обратно к машине и уже собирался забраться внутрь, когда вдруг увидел чуть ниже по улице желто-зеленый знак. Почему я не подумал об этом раньше?
Я попросил Хамида подождать еще минуту и рысцой пробежал сотню метров, подняв плечи и спрятав руки в карманы, будто это могло помочь мне не промокнуть. В уме снова всплыли картины из прошлых лет. Они беспорядочно сменяли одна другую и никак не были связаны друг с другом хронологически или каким- то другим образом. Единственное, что их объединяло, было то, что каждое из этих воспоминаний являлось непрошеным.
Есть в нашей жизни вещи, которые никогда не меняются. Кое-что с годами не становится лучше. Бар выглядел почти так же, как это было десять или пятнадцать лет назад. С улицы в него вели четыре ступени, у двери располагалась длинная стойка. Справа от нее было три столика, а во втором зале слева — еще дюжина. В стене в конце бара был проем. Через него просматривалась задняя комната, где располагалось
