Ничего подобного Каролина до сих пор не ощущала. Никогда еще она не испытывала такого полного, абсолютного покоя. Она сидела поодаль от жара прерывистого пламени горелки, от свиста рассекаемого воздуха; все было тихо, лишь где-то внизу лаяла собака, и Каролина улыбнулась. Ей не хотелось разговаривать, остальные пассажиры, вероятно, чувствовали то же самое, так как все молчали. На такой высоте как-то особенно остро ощущалась незначительность человека.
Гондола была поделена на несколько отделений. Одно — для пассажиров и штурмана, отделение поменьше — для пилота. Пространства для передвижений было мало, и пассажиры вежливо менялись друг с другом местами, чтобы каждый мог поймать лучший вид и сделать снимки. Пилот начал рассказывать на английском и немецком о тех местах, над которыми они пролетали, сообщал их скорость и высоту. Но Каролина едва слушала его. Она смотрела в небо, которое, как иногда бывает перед наступлением темноты, было почти синим, любовалась проплывавшими внизу холмами.
Пролетая над горными вершинами и долинами, Каролина думала, что могла бы остаться здесь навсегда — между небом и землей, — свободная, ничем не обремененная, и пыталась запечатлеть в памяти окружающую красоту, чтобы навсегда сохранить в душе это изумительное чувство покоя.
Время пробежало незаметно, и полет подходил к концу. Перед спуском, когда солнце уже скрылось за горизонт, пассажирам велели сложить свои вещи в специально предназначенные для этого сумки.
— Вы обычно приземляетесь произвольно? Или в определенных местах? — спросила Каролина у пилота.
— Иногда, где придется, — засмеялся он. — Если вдруг поднимается сильный ветер, мы совершаем вынужденную посадку. Многие местные фермеры уже нас знают. Они разрешают нам приземляться на их полях, а мы в благодарность даем им бесплатные билеты на шар…
Неожиданно резко замолчав, пилот внимательно посмотрел вниз, после чего дал команду пассажирам принять позы, предусмотренные для аварийных ситуаций. Затем он обратился к женщине-штурману, которая пыталась кого-то поймать по портативной рации. Каролина расслышала что-то о ветре в десять узлов и забеспокоилась.
Внезапно гондолу с огромной скоростью понесло вниз. В согнутом положении, с широко раскрытыми глазами, но не в состоянии что-либо увидеть, Каролина ждала, что произойдет дальше. Скорее всего, легкий удар.
Последовал довольно сильный толчок. Гондола ударилась боком о дерево, затем они стукнулись еще обо что-то, и удар был отнюдь не легким. Гондола коснулась земли, но едва Каролина осознала, что они приземлились, и перестала держаться, как гондола вновь подпрыгнула и Каролину сильно швырнуло в сторону мужчины, находившегося рядом. Затем последовал удар еще большей силы. Гондола накренилась, и Каролину, ухватившуюся за канат, прижало спиной к плетеной стенке. Несколько раз их сильно подбросило, прежде чем гондола, перевернувшись, оказалась на боку.
Лежа на спине, потеряв ориентацию в пространстве и ощущая лишь ноющую боль от полученных ушибов, Каролина наблюдала, как ее попутчики неловко выбирались из гондолы, и постепенно ослабила мертвую хватку, с которой держалась за страховочный канат.
Кто-то присел на корточки позади нее, и она быстро обернулась. Зеленые глаза мужчины изучали ее с почти гипнотическим напряжением. Ей показалось, что время вдруг остановилось.
— Вы ушиблись? — наконец тихо спросил он.
— Вы англичанин? — глупо ответила она вопросом на вопрос.
— Да. А вы?
— Да.
— Да — ушиблись?
— Нет, да — англичанка. Простите. Вы не могли бы помочь мне выбраться?
— Конечно.
Этот незнакомец с потрясающими зелеными глазами имел очень мужественный и серьезный вид. Странно, но при этом он казался циничным и насмешливым. Он был явно старше и опытнее ее. Создавалось впечатление, что он все уже это видел и проделывал не раз. Возможно, так оно и было. К тому же он был очень красив. Высокий, статный, с породистым благородным лицом, он поразил Каролину в самое сердце. Ей показалось даже, что он ей смутно знаком.
Незнакомец помог ей подняться, и она неожиданно почувствовала дрожь возбуждения во всем теле. Впервые за двадцать четыре года Каролина ощущала нечто подобное. Она стояла как вкопанная и никак не могла оторвать от него глаз.
Он кивнул с равнодушным видом, что особенно задело Каролину, и пошел прочь. Может, она ему не понравилась? Смущенная и озадаченная не только его, но и своей собственной реакцией, она осталась стоять у гондолы, продолжая смотреть ему вслед.
Оглянувшись, она увидела, что все остальные пытаются выпустить из шара воздух. Нагнувшись, Каролина достала из корзины свой фотоаппарат и уже хотела отложить его в сторону в более безопасное место, но передумала и наспех сфотографировала мужчину, который ей помог. Осознав вдруг весь идиотизм — или, может, безумство? — своего поступка, она украдкой огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что на нее никто не смотрит, и… сделала еще один снимок.
— Он вас заинтересовал? — спросил ее мягкий женский голос.
Вздрогнув, Каролина обернулась и увидела светловолосую молодую женщину, стоявшую рядом.
— Я Теодора, — застенчиво представилась та, — из соседней деревни.
Улыбаясь, Каролина пожала протянутую руку.
— Каролина Макферсон, из Англии. — Помолчав добавила: — Да, я нахожу его интересным.
— Мы тоже, — согласилась Теодора. — Его зовут Алистер. Алистер Латимер Барнард. Алекс. Мы все здесь гордимся им. Теперь он писатель. Мы очень его любим.
— Алистер Латимер Барнард, — в задумчивости теребя полотно воздушного шара, безуспешно пытаясь выдавить из него воздух, Каролина произнесла имя незнакомца.
Она мучительно пыталась вспомнить, где она слышала это имя. И вспомнила.
Алистер Латимер Барнард. Это, видимо, Алистер Барнард с Ближнего Востока, или из Африки, или еще откуда-то. Она видела его телевизионные репортажи с горячих точек планеты о войнах, террористических актах, катастрофах и прочих трагедиях. В помятой одежде, иногда небритый, он стоял перед телекамерой и рассказывал о том, что видел.
— Вы говорите, что теперь он писатель? — обратилась она к Теодоре.
— Да, уже почти год. Он прогуливался неподалеку, когда заметил приземляющийся шар, и подошел помочь. Возможно, когда-нибудь мы повесим у нас маленькую табличку, — мягко похвалилась Теодора, — с надписью
— А это ему понравится?
— Нет, не думаю. Он не любит выставлять себя на показ, он не… экстравагантен. Так? — в замешательстве спросила Теодора, не уверенная, правильно ли она употребила слово, которого нет в ее родном языке. — Он часто гуляет в горах, — продолжала она на плохом английском, с трудом подбирая слова, — или сидит в кафе, иногда загадочно улыбаясь. Мы его не беспокоим, думаем, что в его голове, наверное, рождается новое произведение, и не осмеливаемся прервать такие ценные мысли. Мы просто улыбаемся и киваем ему в ответ, и он еще какое-то время сидит в кафе. Вы ведь не потревожите его? — обеспокоенно спросила женщина.
Как бы мне хотелось потревожить его, думала Каролина, но не в том смысле, в котором это понимала Теодора.
— Нет, не потревожу, — ответила она.
Прислонившись лбом к стеклу окна, Каролина теперь задавала себе вопрос, волновала ли она его вообще когда-нибудь. Уж конечно, не настолько, насколько он волновал ее. Ее все еще приводило в трепет его узкое, умное лицо, прикосновения его длинных пальцев вызывали смятение. А его темные, густые, шелковистые волосы, которые, казалось, всегда нуждались в стрижке, — от них она была просто без ума.
Тогда она так и не закончила свой тур по Европе. Осталась в маленькой австрийской деревушке — в первое время не думая или не осознавая, что сделала это из-за Алекса, — но осталась и… влюбилась. Она
