сотрудничества с Западом, ушел в отставку в знак последнего предупреждения[88]. Этого доверенного и опытного дипломата сменил Молотов, значительно менее ориентированный на демократические страны, чем его предшественник. Английское министерство не восприняло в должной мере отставку Литвинова. Еще со времен русской революции оно избегало делать выводы из того, что происходит в России. У него было одно простое и очевидное желание — чтобы этой страны вообще не существовало.
24 августа Англия подписала договор о взаимопомощи с Польшей, которому предшествовал договор о ненападении между Германией и Россией. Немецкий министр иностранных дел Риббентроп приехал в Москву и, очевидно, сумел убедить Сталина и Молотова в двойной игре англичан. Россия с чувством вполне оправданной подозрительности отвернулась от демократических стран, а Германия отошла от антикоминтерновской позиции, которая до сих пор сильно подогревала пронацистские настроения влиятельных кругов Франции и Англии; теперь она была отброшена за ненадобностью. 1 сентября 1939 г. немцы перешли польскую границу, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну. «Добрые друзья» Чемберлена, проснувшись, обнаружили, что на них надвигается самая совершенная военная машина из когда-либо существовавших, а самый мощный из возможных союзников ничего о них знать не желает. И тем не менее еще полгода они пребывали в состоянии летаргии.
Польская кампания была короткой и решительной, возможно, из-за деятельности «пятой колонны». Большинство аэродромов в Польше подверглось массированным налетам и было выведено из строя. Стойко сражавшиеся польские армии ничего не могли поделать против танковых прорывов и подавляющего преимущества немецкого оружия. 12 сентября германское командование объявило, что в случае сопротивления гражданского населения города и деревни будут подвергаться бомбардировкам с воздуха и артобстрелу; было убито множество мирных жителей. Польские войска отступали в Литву, Венгрию и Румынию. Правительство бежало в Бухарест, 28 сентября пала Варшава.
16 сентября Россия, понимая, что Польша уже сломлена, ввела свои войска до границ, установленных в 1918—1920 гг. по «линии Керзона»[89]. На занятой территории оставалась лишь незначительная часть польского населения. Вильно, присоединенный поляками вопреки решению Лиги наций, было возвращено Литве. Затем Россия приступила к переговорам с тремя балтийскими государствами (которым, как мы упоминали, Англия и Франция отказали в гарантиях). Речь шла о договорах, передававших всю их воздушную и береговую оборону русской армии. Россия хотела укрепить свои позиции на Балтике. Она боялась нападения объединенных капиталистических государств, и у нее были определенные основания считать Финляндию потенциальным авангардом такого нападения, хотя, возможно, и преувеличенные. Финские орудия могли обстреливать подходы к Ленинграду, чего, конечно, не допустила бы никакая другая страна. Невозможно представить себе, чтобы Соединенные Штаты безропотно терпели иностранные укрепления на Статен-Айленде[90] . Начатые переговоры не привели ни к каким результатам, и 30 ноября 1939 г. русская авиация бомбила финские города. Это была совершенно излишняя жестокость. Для Советов война оказалась трудной и дорогостоящей, но в конце концов после трех с половиной месяцев доблестной обороны Финляндия признала себя побежденной и заключила мир.
Тем временем на западе война шла главным образом на море. Французские и германские войска противостояли друг другу вдоль укрепленных линий Мажино и Зигфрида, хотя на северном участке фронта французы предприняли незначительное наступление. Начатая Германией подводная война оказалась безуспешной, и Королевский флот при помощи новых технических приборов довольно успешно уничтожал подводных хищников, неся незначительные потери (линкор, авианосец, кое-какие мелкие корабли). Урон в конвоях был значительно меньше ожидавшегося, и Великобритания получала обильную помощь. К тому же англичане потопили больше судов, чем потеряли. Немецкий линкор «Граф Шпее» проиграл бой трем меньшим кораблям («Эксетер», «Ахилл» и «Аякс») и был потоплен командой, а его капитан застрелился.
Почти полгода на Западном фронте сохранялось состояние тревожного ожидания. Интенсивность английских приготовлений возрастала, и все больше войск, орудий и снаряжения переправлялось на другую сторону Ла-Манша.
Пока длилась эта интерлюдия, во Франции происходили события, о которых впоследствии пришлось пожалеть — массовое преследование коммунистических и левых активистов, направленное, судя по всему, и против профсоюзных лидеров. Более пятидесяти депутатов-коммунистов оказались под арестом или ушли в подполье, а коммунисты из муниципалитетов по всей стране были заменены назначенными чиновниками. Эту акцию никак нельзя назвать разумной, поскольку идеи левого социализма широко распространились среди горожан и крестьян, призванных в армию. Для многих Россия все еще оставалась символом социальной революции, и они стали задаваться вопросом: неужели война идет только за Францию богатых? Дух саботажа распространялся не только в армии, но и на военных заводах. Однако и справа от Даладье[91] тоже назревала измена, но тайная и куда более опасная.
Наступила очень суровая зима, принесшая войскам на фронте немало страданий, а прогнозы на урожай не предвещали ничего хорошего. В середине февраля центр событий переместился в Норвегию. Нейтральность этой страны стала вызывать сомнения. Король Хокон занимал твердую проанглийскую позицию, среди простого народа преобладали демократические убеждения. Тем не менее союзники видели, что трехмильная прибрежная зона Норвегии используется немцами для доставки грузов и нападения на английские суда. Положение резко обострилось после инцидента с «Альтмарком». Около четырехсот моряков с судов, потопленных «Адмиралом Шпее», были с ведома портовых властей тайно доставлены в Норвегию. Посланный для их спасения британский эсминец вошел в порт и освободил пленников.
Дальше события развивались очень быстро. 9 апреля 1940 г. немцы вторглись в Норвегию и Данию, которая сразу же капитулировала. Осло сопротивлялось, но было предано норвежскими фашистами, хотя еще несколько недель продолжалось разрозненное сопротивление. 8 мая Палата общин обсуждала создавшееся тяжелое положение. В своей речи Ллойд Джордж[92] сказал следующее:
Гитлеру удалось занять гораздо лучшее стратегическое положение чем то, что было у Германии в 1914 году. Скандинавия и Норвегия, предоставляющие огромные стратегические возможности, — в немецких руках. Бессмысленно критиковать Швецию, окруженную Германией слева и справа. И вообще какое у нас может быть недовольство малыми странами? Мы обещали защищать их, но не послали ни одного солдата в Польшу и упустили Норвегию. Совершенно очевидно, что наш престиж пошатнулся. Мы обещали поддержку Чехословакии, Польше, Финляндии. Все эти обещания оказались чепухой и пустословием. <…>
В 1935 году нам говорили о перевооружении, и в 1936-м Палате были представлены реальные предложения. Однако все знали, что дела идут вполсилы, неэффективно и неразумно. Потом наступила война, но усилия почти не изменились при той же неторопливости и той же некомпетентности. Всему миру было известно, что мы в наихудшем из возможных положений в стратегическом отношении. <…>
Г-н Чемберлен сказал: «У меня есть друзья». Но дело не в том, кто эти друзья. Проблема намного глубже. Г-н премьер-министр не должен забывать, что он встречался с нашим страшным врагом и в дни мира, и в дни войны, но каждый раз терпел поражение. Он призывал к жертвам, и нация готова к ним, но лишь до тех пор, пока у нее деятельное руководство. Я торжественно заявляю, что г-н премьер-министр может сам подать пример жертвенности: он окажет величайшую услугу делу победы, если оставит занимаемый им пост.
Пока Англия с трудом стаскивала с себя удушающую маску Чемберлена, зловещая троица Геринг, Геббельс и Гитлер неустанно продолжала свою работу. Следующий удар по бездарной стратегии Англии и Франции был нанесен 10 мая 1940 г., когда немцы вторглись в Голландию, Бельгию и Люксембург.
Как ни поразительно для будущих историков (если, конечно, в будущем еще останутся историки), ни одна из этих стран даже перед лицом прямой угрозы не соглашалась на общую с Англией и Францией систему обороны. Французы так и не продолжили линию Мажино за бельгийскую границу, а планы союзников вести мобильную войну на открытом фланге остались недоработанными. Верные долгу
