четвертушкой, сунула под крыло, печально улыбнулась, затопала от стола, толкнула дверь в коридор и шагнула на своих длинных ногах за порог, где неуклюже шарахнулась к стенке испуганная и угодливо кивающая ей Софья Ермолаевна. Рядом с комендантом цапля казалась гигантской, она гулкими шагами унесла с собой по коридору груз, который горбил ворону.
Софья Ермолаевна незаметно удалилась по коридору, а ворона, боясь мельтешить на глазах у людей, схватила ключ и заперла дверь красного уголка. В уединении она опять попыталась открыть третий глаз, но была так возбуждена, что веко третьего глаза не подчинялось ее желанию. Ну что ж… Ворона вытащила из сумочки кругленькое зеркальце, заглянула в него и там, к своему удивлению, обнаружила привычное выражение лица. Кожа щек и носа смуглая, гладкая. Какое счастье видеть себя с привычной прической, даже в шелковой кофточке с вырезом на груди!.. Какое изумительное счастье опять выйти в коридор добропорядочной воспитательницей, строгой наставницей и послушной коменданту служащей. Слева: «Здравствуйте, Дарья Федоровна!» — и справа: «Приветик, Дарья Федоровна!»
Даша быстро сбежала с этажей вниз, выскочила на площадь возле управления, а там улыбающийся комсорг подмигнул ей, сообщил, что сегодня день начался подготовкой к встрече возвращающейся из тайги, с Шестаковского моста, бригады бетонщиц Галины Жуковой; Вадим Алексеевич уже повидался с лесорубом Ильюхиным, похвалил Дашу за отменного рекордсмена, мимоходом предложил воспитательнице слетать в командировку в Ленинград, поискать конструкторское бюро, которое возьмется создать специально для стройки грузовой дирижабль, но, не увидев в глазах Даши восторга, посоветовал ей тотчас обежать все этажи общежития, собрать отдыхающих парней и девчат, чтобы ехали автобусами на железнодорожный вокзал встречать бетонщиц…
Помня, как еще несколько минут назад она была обыкновенной вороной, Даша стремительно взлетела на четвертый этаж корпуса женского общежития, тут, в комнатах, перегороженных ширмами, всегда можно застать кого-нибудь из молодых матерей, а то и спящего в простынях мужчину… По распоряжению коменданта мужчин следует изгонять из комнат, особенно вечером, после одиннадцати часов, но сделать это чрезвычайно трудно, потому что мужчины считают себя мужьями живущих здесь женщин и даже отцами ребятишек, хотя здесь не прописаны.
…Двое суток прошли для Даши нормально. Она ходила на службу; беседовала с жильцами комнат; мирила ссорящихся девчат; успокаивала матерей, отчаявшихся в ожидании отдельных квартир, уверяла их, что они будут жить с мужьями, что у детей будут отцы; танцевала на площадке в саду, хотя дома ее ждал Лука Петрович.
Лука Петрович съездил в поселок, где позабавлялся с сынишкой Димкой, поел овощей в огороде и вернулся в город; каждое утро он бегал на пустырь делать зарядку и купался в реке. И казалось, что все в семье устоялось, геологу необходимо возвращаться в свою экспедицию на Север. Но в чувствах Даши было неспокойно, в ней происходили какие-то неясные процессы. Когда она осталась вечером на танцевальной площадке, наблюдая за порядком, она избегала попадать на глаза некоторым девушкам… Не хотелось ей возвращаться домой, она боялась притворного семейного благополучия. В темном уголке сада сидела на скамейке за густыми ветвями широколистного клена, здесь было прохладно и спокойно. Долетали приглушенные звуки музыки с танцплощадки. Она уже догадывалась, что хотя для девушек из бригады Галины Жуковой она еще воспитательница, но для себя она притворщица: ее лицо закрыто плотной маской, нутро закамуфлировано платьями приличия, и многие об этом уже догадываются.
В конце дня Даша, как обычно, залетела в комнату горничной и спросила о Зоте, и толстая румяная кастелянша, оглядев воспитательницу с ног до головы, вдруг всплеснула руками. Даша глянула на свои ноги и ахнула: из босоножек торчали корявые вороньи пальцы. Она обратила внимание, что ее вороний облик приметили проходившие мимо девчата, из каждого угла на нее смотрели с удивлением и любопытством, а некоторые и с укоризной.
В коридоре Даша натолкнулась на расфуфыренную — пузырь взбитых кудряшек, — напомаженную Галину Жукову. Маленькая, как зайчик, в коротенькой юбочке и розовом свитерочке, в накинутом на плечи незастегнутом плаще, благоухала духами, и золотой зуб ее сиял слишком ярко… Кинулась к Даше с возгласом:
— Как приятно видеть тебя в натуре!
— Что ты имеешь в виду? — опешила воспитательница.
Бойкая, восторженная Галка, прищурясь, порывисто зашептала ей на ухо, что все девчата догадываются, что Даша — ворона, только в другом оперенье, а теперь, когда Даша ходит в своих перьях и не скрывает этого, — даже пикантно.
— Я спешу на парашютную станцию, а завтра улетаю в Ленинград, — объяснила Галина. — Я слышала, что ты хвастаешься дружбой с исполняющим обязанности начальника строительства товарищем Стрелецким.
Даша попятилась от Жуковой:
— Ты в своем уме, Галка?! Где я хвастаюсь?
— Преследуете его вместе с мужем, сам Павел Николаевич говорил. — Галина отвернулась к окну, в которое хлестал откуда-то взявшийся дождь, и струи, извиваясь, сбегали по стеклам, просачиваясь в щели, увеличивая лужицу на подоконнике. Покрутив перед глазами вороны часиками на запястье, утерев шершавым пальцем слезу на вороньей щеке, Галка строго сказала: — Не реви! Не поверят! Нас награждали, и мы с поварихой подвалили к Павлу Николаевичу. Он сам объявил, что ты, ворона, его преследуешь.
— Это Лука его преследует, мой муж! — задохнулась от возмущения ворона.
— Зря не каркай! — Галка крепкими, цепкими руками обняла плечи вороны. — Улетай куда-нибудь. Вон Женя-повариха беременна от Кваши, она ни от кого не скрывает левой любви, уволилась и устроилась в городское кафе. Она в своем наряде ходит, а ты в чужом. Предупреждала же я тебя, не рисуй карикатуру на Ухватова, засудят его… Теперь его арестовали, и бетонщицы будут смеяться над твоим опереньем, пока не привыкнут. Хорошо, что здесь нет Ванды… Ты забыла ее? Она в больнице. Ходили они с Дрыгиной в мехколонну, помнишь? Катерине хоть бы хны, а Селедкина простудилась, у нее воспаление легких.
«Так я все-таки ворона». Оставшись одна в коридоре, Даша принялась обчищать и общипывать перья. Конечно, никакими платьями этого не скрыть! Вышла на улицу, а тучи обложили город. Лил косой дождь. Силуэты зданий едва просматривались. Дождь долбил частыми струями комья глины на ухабистой осклизлой дороге; по уклонам, извиваясь, бежали потоки. Ворона летела по каменному коридору улицы между мокрых корпусов зданий, под нею, внизу, плелись полуреальные силуэты прохожих, затененных зонтами. Колеса машин окатывали брызгами плащи и ноги бегущих людей. Вороне это не угрожало. Но лететь было тяжело: порывы ветра меняли наклон крыла, того и гляди швырнет к земле и шмякнет об асфальт. Взмахивая крыльями чаще, регулируя полет хвостом, все-таки добрались до здания кафе. Кирпичный корпус, а сбоку стеклянная пристройка. Села на край железного ящика для мусора, посидела, вспорхнула и осторожно влетела в черный проем двери. Это был черный ход. В коридоре толкались грузчики в спецовках, они удивились, что ворона залетела к ним, спасаясь от дождя, и не стали ее прогонять. А ворона, зорко наблюдая за всеми, обнаружила дверь в кухню и, как только она растворилась, промчалась туда, там увидела Женю-повариху в белом, с темными отметинами жира халате. Та оглянулась на карканье, подбежала к вороне, бодрая, полногрудая, распаренная жарой, обдала ворону смесью запахов тушеного мяса, жареного лука, острой подливки и еще чего-то.
— Кыш! — закричал кто-то на кухне. А Женя протянула вороне руки, показала жестом, чтобы она садилась на спинку стула возле стола, потом поманила в другую комнату, где за застланным белой скатертью столиком курили две молоденькие официанточки в кружевных чепцах. Ворона села с грязными лапами прямо на белоснежную скатерть.
— Что с тобой? — притворно беспокоилась Женя. — Поедим, согреешься. — Она осмотрела ворону, погладила по перьям, удивляясь, какие бывают с людьми превращения.
По знаку поварихи на столе, как на сказочной самобранке, возникли тарелки с душистым мясом, чашечка кофе, мягкий хлеб. А вороне есть не хочется. Узнать бы только, как отзывался о ней вчера Павел Николаевич. Хихикая, Женя опять подмигнула официанточке — и на стол поставили стакан со сметаной.
Женя осторожно дотронулась до вороньей лапы:
— Ложечку тебе дать или будешь совать клюв в стакан? — спросила она.
Ворона обмакнула нос прямо в стакан, высоко подняла голову, проливая сметану в горло, негромко
