заставить меня поверить, будто я держу в объятиях тебя.
Анаис закрыла глаза, переживая приступ боли, вызванной мучительными воспоминаниями.
– Я не простила ее. Не могу быть настолько доброй. Ненавижу ее за то, что она совершила, но понимаю, почему она это сделала. Какие еще перспективы уготованы женщинам сомнительного происхождения, обделенным деньгами? У них есть их тела и искусные приемы обольщения, только и всего. Чтобы преуспеть в этом мире, им нужно быть безжалостными. Я не могу осуждать Ребекку за то, что она не хочет провести свою жизнь гувернанткой. Но я не могу оправдать то, что ради собственных интересов она растоптала нашу дружбу и мои чувства.
– Анаис, которую я знал, никогда не стала бы оправдывать такую продажную штучку, как женщина, которая с помощью соблазна обманывает мужчину, надеясь прибрать к рукам его состояние.
– Анаис, которую ты знал, была лишь невинной, наивной девочкой, не имевшей реального представления о мире и тяготах жизни. Я всегда была защищена от суровой действительности. И никогда не знала, каково это: смотреть в неизвестное будущее. Именно поэтому я мыслила лишь в абсолютных понятиях – непреложных истинах, которым учили меня отец и гувернантка, которые диктовало общество. Но я выросла, Линдсей, и той невинной девочки больше нет. Мне пришлось сделать выбор… трудный выбор, – прошептала она. – Эти решения сформировали меня, превратив в человека, которым я сегодня являюсь. Я стала мудрее и, вероятно, отзывчивее, чем год назад. Я больше не слепая, я теперь прекрасно знаю о способах выживания.
– Разрыв со мной был частью того трудного выбора, Анаис?
Выскользнув из седла Султана, Анаис ожидала, что Линдсей потянется вперед и остановит ее. Но он позволил ей сойти, и она взглянула на него через свои локоны, растрепавшиеся на холодном ветру.
– Да, разрыв с тобой был частью этого выбора.
– Кто мы друг другу, Анаис? Друзья? Знакомые? Или мы – воплощенное сожаление друг для друга?
– Мы – прошлое друг друга, – только и сказала она, потянувшись к уздечке Леди. – Одна последняя прогулка верхом, Линдсей, – предупредила Анаис, вскакивая в седло и пришпоривая Леди. – Давай снова побудем друзьями – только сегодня ночью.
Лунный свет отливал серебром на свежевыпавшем снегу и просачивался между голыми ветвями, которые теперь мерцали при ослепительном ледяном сиянии. Сверкание над головами всадников и переливающийся блеск под их ногами озаряли лесные тропки, давая достаточно света, чтобы без труда направлять лошадей вперед легким галопом. Анаис не прочь была бы сорваться с места в стремительном, вольном полете, пустив Леди быстрее, и почувствовать, как ветер срывает с головы капюшон. Но приходилось довольствоваться легким бегом, предпочтя возможность насладиться красотой леса в этой снежной дремоте.
Это место внушало бы страх, если бы не снег и полная луна, тяжело висевшая в черном небе. Но это буйство зимы, окружавшее их, эти искрящиеся ветви превращали Уайр-Форест в некое мистическое царство. Казалось, здесь жили феи, творилось волшебство.
Леди тихо заржала, испустив густое облако пара. Чистый, свежий воздух обжег легкие Анаис, стоило ей вдохнуть эту морозную глубину ночи. Султан нетерпеливо топтался, раздраженный медленным темпом, который задавал Линдсей. Хозяин играючи осадил коня, сжав его бедра и мягко потянув за узды. Похоже, арабскому скакуну точно так же, как Анаис, не терпелось стремглав полететь вперед, ощутив свободу и неистовый порыв ветра.
– Можешь выкинуть эту мысль из головы, – проворчал Линдсей, снова осаживая Султана и заставляя его идти рядом с Леди.
Откинув голову, Анаис любовалась великолепным сиянием обледенелых веток, скрипевших над ними.
– И что же это за мысль?
– Перестать плестись и полететь вперед.
– Откуда ты знаешь?
Линдсей захихикал:
– Я много раз видел подобное выражение на твоем лице. В твоих глазах начинает мелькать такая решимость! Мне всегда казалось, что это стремление к свободе. Бежать от этого мира, необузданно лететь куда глаза глядят и делать все, что тебе заблагорассудится!
– Да, – тихо засмеялась Анаис. – Я делала это довольно часто, не так ли? Сколько раз я заставляла тебя присоединяться к моим безумным проделкам?
– Насколько я помню, было не слишком тяжело уговорить меня на нечто подобное, особенно если это позволяло мне провести время с тобой наедине.
Анаис взглянула на Линдсея, невольно залюбовавшись тем, как ветер мягко треплет его вьющиеся волосы. Она посмотрела на его сильный подбородок, теперь гладко выбритый. Сейчас рядом с ней был просто Линдсей, такой, какой он есть, – мужчина, которого она любила всю свою жизнь.
– Расскажи мне о Константинополе.
– Он просто восхитителен! Довольно жаркий временами, но красивый. Ночи там особенно роскошные. Легкий бриз, дующий с Босфора, делает эти ночи не такими знойными. В нашей комнате ощущались ароматы благовоний и мирры, проникающие через окна с базара специй.
– Звучит очаровательно и экзотично.
– Так и было.
– Уверена, что и женщины там столь же экзотичны, – не смогла удержаться от замечания Анаис.
Линдсей усмехнулся в ответ на ее колкость:
– Полагаю, что да. Уоллингфорд определенно так и думал.
– О, а ты – нет? – игриво отозвалась она.
– У меня тяга к голубоглазым блондинкам, а их, смею тебя заверить, в Турции весьма недостает.
– И полагаю, в этом городе царят роскошь и изобилие.
– Точно. Сильно напоминает «Тысячу и одну ночь». Думаю, тебе бы там понравилось.
– А как насчет опиума? – не могла удержаться от вопроса Анаис.
– Да, – тихо ответил Линдсей, – там был опиум…
– …и ты курил его, – закончила она за него.
Линдсей встретился с Анаис взглядом. В глубоких зеленых глазах она не увидела ни намека на ложь.
– Да. Я курил везде, где только мог. Курил так много, что не был способен ни на что, кроме как дремать и мечтать. И мечтал я не о турецких женщинах, Анаис. Я мечтал о тебе.
– Но одной меня для мечтаний было маловато, не так ли?
– Я никогда не предпочитал опиум тебе, Анаис.
– Но сейчас это уже не имеет ровным счетом никакого значения, правда?
Наклонившись к уздечке Леди, он потянул за нее, останавливая лошадь посередине дорожки.
– Давай поговорим начистоту, Анаис. Я отправился в Константинополь вовсе не из-за притягательной силы опиума. После той ночи с Ребеккой я не мог тебя найти. Ты никогда не узнаешь, какая это была мука! Опиум облегчал боль, но никогда не забирал ни моей любви к тебе, ни моего неудержимого желания разыскать тебя и исправить ошибки, которые я совершил. Можешь верить в это или нет, но я никогда не предпочитал опиум тебе. И я никогда не позволил бы ему встать между нами.
– Но он уже разделяет нас, Линдсей. Разве ты этого не замечаешь?
– Между нами стоит нечто большее, чем опиум, Анаис. Ты что-то от меня скрываешь. Что стало причиной твоей болезни? Почему ты выглядишь такой бледной и слабой?
– Со мной ничего серьезного.
– Скажи мне, – настаивал он, прижимаясь все ближе.
– Линдсей, некоторые вещи могут быть глубоко личными.
– Личными? Что личного может быть между нами? Мы представали друг перед другом обнаженными – мы занимались любовью. Анаис, нет ничего, о чем ты не могла бы рассказать мне.
– Я… я действительно не знаю, что со мной, – пробормотала она, отводя взгляд.
– Чахотка? – не унимался Линдсей.
– Нет.
