— Господи помилуй! — воскликнула она. — Такому тебя в школе учат? Я думала, только греческому, латыни и так далее.
— Конечно, забивать свиней нас не учат, — серьезно ответил Годфри. — Но только логично, что если кто-то привозит к задней двери куски свинины, то рано или поздно он попадет в неприятности.
— Гм, я разочарована, вот и все. Я планировала устроить тебе сюрприз, а теперь, полагаю, ты откажешься есть из принципа, что...
— Я вовсе не говорил, что не буду есть, мама. Я только указал...
— Вот только я ни за что не подумала бы, что взять из жалости кусок мяса хуже, чем клянчить у Греты пирожные с кремом, рассказывая ей скабрезные анекдоты.
— Право, мама!
Подняв глаза, Годфри увидел, что мать смеется. Он резко осекся, вид у него сделался глуповатый, да и чувствовал он себя так же.
— Прости, Годфри, — улыбнулась миссис Рэнсом. — Не обращай внимания, что иногда я тебя дурачу. Что до свинины, то я знаю, с моей стороны это очень скверно, но я скверная женщина, и тебе придется к этому привыкнуть. Мне так жалко бедного мистера Уэндона. Гадкий судья только что сказал ему, что придется заплатить огромную сумму, которую он на самом деле не задолжал, и нельзя винить его за попытку как-то ее возместить. И вообще, он же не обычный свинарь. Он учился в твоей школе.
— Он учился в Харроу, — высокомерно возразил Годфри.
— Это ведь одно и то же, верно? То есть такого же уровня... Нет, Годфри, не брани меня. Следовало бы помнить, что есть вещи слишком святые, чтобы с ними шутить. А теперь расскажи, чем занимался сегодня. Отпечаток плиты удался?
— И даже очень. Хочешь посмотреть?
Миссис Рэнсом покачала головой:
— Лучше не надо. Я только выведу тебя из себя, сказав что-нибудь невпопад. Сегодня я достаточно тебя донимала. Попробуй показать его Грете, если хочешь. Возможно, она найдет что сказать о нем неприличное.
— Я кое с кем познакомился в церкви. С некой миссис Порфир.
— Миссис Порфир? Да, я ее знаю... Бедная миссис Порфир.
— Мне она показалась довольно милой.
— Она такая и есть. Верх совершенства, просто имперский пурпур. В целом, боюсь, слишком для меня хороша. Она пыталась продать тебе лотерейный билет в качестве пожертвования на новую крышу или еще что-нибудь?
— Не совсем. Но она упомянула летний базар. Пастор хочет знать, не поможешь ли ты с прохладительным.
— Пастор, наверное, впал в маразм! Никогда не слышала подобной ерунды. Серьезно, Годфри. Можешь себе представить, как я продаю лимонад на церковном базаре?
— Почему бы и нет? — галантно ответил Годфри. — Уверен, ты бы выглядела премило.
— Разумеется, я выглядела бы премило, как ты выражаешься. И у всех дам Тисбери, которые, несомненно, будут выглядеть преотвратительно, случится при виде меня припадок. Потому что я не респектабельна, Годфри. Пойми это наконец. Я не годна для знакомства с леди Ферлонг, миссис Еще-Лонг, миссис Еще-Еще-Лонг и со всеми прочими. Думаю, твой отец хотя бы раз про это упоминал.
— Ну... да, — сказал Годфри, порозовев от смущения. — Вроде говорил.
— Прекрасно. Тогда не пытайся делать вид, что факты не существуют, потому что тебе они не нравятся. Это была слабость твоего отца, который на удивление был похож на тебя и слишком для меня хорош, — сказала она с легким придыханием. — Я поднимусь наверх полежать перед обедом — еще кое-что, чего ни одна респектабельная женщина сегодня не делает. Вот это тебя пока развлечет — «Литературное приложение» к «Таймс». Мальчишка, наверное, доставил его по ошибке.
— На самом деле я его выписал, — объяснил Годфри. — Надеюсь, ты не против?
— Против? Конечно, нет, если только не надумаешь читать мне оттуда вслух. Будет совсем как в старые времена. Я уже столько лет не видела этой нудной газетенки.
Нежно поцеловав сына в макушку, она исчезла.
— Кстати, — сказала миссис Рэнсом вечером, — я пригласила погостить одного друга. Раньше, вероятно, следовало упомянуть. Ты уверен, что это не нарушит твоих планов?
— А должно? — спросил Годфри, который после превосходного обеда из противозаконной свинины чувствовал себя в мире со всем миром.
— О, не знаю. Я просто подумала, что может, вот и все.
— Это друг или подруга?
— Я ведь сказала — друг. Подруг у меня нет, как ты, наверное, уже понял. Ты не шокирован?
— Милая мама, надеюсь, я достаточно широких взглядов.
Миссис Рэнсом не сумела сдержать смешка. Мальчик такой же курьезный, как его отец. Потом она снова посерьезнела.
— Его зовут Пурпур, — нарочито взвешенно и с нажимом сказала она. — Хамфри Пурпур.
— Да?
— Ты о нем не слышал?
— Не могу сказать. Мне следует знать фамилию?
Судя по лицу миссис Рэнсом, у нее от сердца отлегло от такого невежества.
— Ну, все случилось давным-давно, ты тогда был еще мал. Некогда он был... известен. Надеюсь, он тебе понравится.
— Не сомневаюсь. — Но было что-то в манере матери, от чего в голос Годфри все же закралось сомнение. — Когда он приедет?
— Я не совсем уверена, когда он будет... Возможно, завтра. Во всяком случае, через день-два. Не думаю, что он станет сильно тебе докучать. Он приедет действительно отдохнуть.
Они заговорили о другом, и вскоре Годфри поднялся в свою комнату. Перед тем как раздеться, он снял со стены одну из любимых матерью акварелей и приколол на ее место сэра Гая Харвила. В кровати он лежал некоторое время без сна, читая «Литературное приложение». Очарование этого издания в том, что читатель никогда не знает, с каким аспектом знания столкнется в следующей колонке. Годфри со всеядным пылом своего возраста прочел передовицу о нонконформизме девятнадцатого века, строгий разбор подтверждения теории ренты Рикардо и благосклонную заметку о новом издании «Полихроникона» Хигдена. Оттуда он перешел к блюду полегче — списку мемуаров, отрецензированных разом. Он уже почти засыпал, когда его внимание привлекла недавно услышанная фамилия. Рывком заставив себя проснуться, он перечитал абзац еще раз:
«Среди многого, не представляющего большого интереса, сэр Джон добавляет ценный, но мелкий факт в новейшую историю, когда раскрывает, какую роль сыграл будущий премьер-министр в разоблачении скандала, положившего конец карьере Хамфри Пурпура. ЧП, внезапный и постыдный конец».
Далее рецензент не пояснял. По всей очевидности, афера Хамфри Пурпура была из тех, которые просто полагается знать всем и каждому, как и многое другое. Но и написанного достаточно. Этот Пурпур, друг матери, — негодяй. Воображение Годфри, всегда живое, нарисовало полдюжины зловещих преступлений, в которых мог быть повинен предполагаемый второй гость в доме. «Право, — сказал он себе, — я, конечно, широких взглядов, но есть же пределы!» Утром он очень серьезно поговорит с матерью.
Погасив свет, он тут же уснул.
Глава пятая ХАМФРИ ПУРПУР
Судья Джефферсон все еще болел, и его заместителя снова и снова вызывали занять его место. Петтигрю колесил по всему графству. Он переходил из залов ратуш, где гуляли сквозняки, в залы, где
