прежде, чем они смогли полностью сформировать свою организацию, наступил роковой день. Танковые армии Адольфа Гитлера приготовились к вторжению в Советский Союз.
Сигнал к действию подал Эрдберг. Руководство советской разведки в Москве, предвидевшее наступление немцев гораздо раньше, чем Сталин с его дипломатами, передало Эрдбергу по рации свои последние инструкции — не терять ни минуты, всем агентам быть наготове.
14 июня 1941 года Эрдберг провел ряд встреч со своими агентами. Для встречи с Адамом и Гретой Кукхоф он выбрал станцию метро, Харро Шульце-Бойзена и Арвида Харнака ждал на трамвайной остановке, и даже будущий радист Ганс Коппи был удостоен встречи с советским резидентом.
Эрдберг получил пару передатчиков, каждый был спрятан в отдельном чемодане. С обычным билетом он добирался до назначенной станции, где чемоданы переходили из рук в руки. Немцы молча забирали рации и также молча уходили. Передача раций сопровождалась призывами к германским товарищам не оставлять Советский Союз в час смертельной опасности, когда любая военная информация или даже обрывочные сведения о вермахте помогут Красной Армии в борьбе с фашистским агрессором.
Каждому члену берлинской разведсети присвоили псевдоним, под которым его знали в московском Центре. Харнак («Арвид») получил кодовую книгу, Коппи («Штральманн») — расписание выхода в эфир. Для вербовки новых агентов нужны были деньги. Эрдберг выложил 11 500 марок, которые Харнак распределил следующим образом: 3500 — чете Кукхоф, 2000 — Беренам, 1000 — Розе Шлезингер и 3000 — Лео Скжипешинскому, предпринимателю, которого он надеялся завербовать. Оставшиеся деньги он хранил у себя.
Вся организация делилась на две части: группа кодирования «Арвид» под руководством Харнака и информационная группа «Коро» (псевдоним Харро) под руководством Шульце-Бойзена, на которого возлагалось общее руководство организацией. После отзыва советского представительства из Берлина Шульце-Бойзену предстояло поддерживать связь с Москвой при помощи полученных радиостанций и действовавших в Западной Европе групп «Красной капеллы».
Начало оказалось неудачным. Возвращаясь в подземке со встречи, Грета Кукхоф уронила чемодан с передатчиком, а когда они с мужем попытались проверить его дома, казалось, что аппарат молчал. Их охватила паника. Супруги спрятали опасный, но бесполезный передатчик, но даже это показалось им недостаточным. Тогда Адам забрал рацию и закопал её в соседском саду.
Коппи повезло немногим больше. Радистом он был неопытным, переданная ему Эрдбергом рация оказалась устаревшей конструкции: с аккумуляторным питанием и малым радиусом действия. Коппи не смог в ней разобраться, и Шульце-Бойзену пришлось попросить у Эрдберга аппарат получше.
Русские починили передатчик Кукхофа, а Коппи на станции «Дойчландхалле» вручили новый чемодан. Там находился современный передатчик с сетевым питанием. Теперь организация могла начать работу, и рации русских шпионов принялись передавать информацию ещё до вторжения гитлеровских войск в Россию.
От Шульце-Бойзена в советский Генеральный штаб шли донесение за донесением. Они указывали руководству Красной Армии на главное направление атаки немецких войск. Грета Кукхоф утверждает, что «Харро был чрезвычайно важным агентом. Первые известия о подготовке к нападению поступили именно от него, и он даже называл города, ставшие первыми целями». Харнак также поставлял первоклассную информацию, и, отправляясь на Балканы, Эрдберг захватил с собой материалы о силе и слабостях германской военной промышленности.
Испытывали ли они хоть какие-то сомнения или колебания по поводу выдачи врагу военных секретов своей страны? Любое движение Сопротивления, основанное на патриотических или либеральных принципах, держит себя в некоторых рамках, но большинство членов этой шпионской сети не боялись выйти за их пределы. Понятие, что врагу нельзя выдавать государственные секреты, если это ставит под угрозу интересы родины и жизнь её солдат, в глазах «красной» агентуры давно утратило силу. Такие идеи были чужды многим приверженцам Шульце-Бойзена. Наиболее активными членами его организации были ортодоксальные коммунисты, которых даже в период Веймарской республики учили, что в случае русско- германской войны их долг — сотрудничать с Москвой, независимо от того, кто развяжет военные действия. А в 1941 году виновной стороной без сомнения являлась Германия.
Сам Шульце-Бойзен в борьбе с Гитлером национальные соображения в расчет не принимал. Еще в 1932 году, будучи издателем «Гегнера», он провозгласил, что «все революционные меньшинства» должны выступить на защиту Советского Союза. В эти меньшинства он включал и германскую молодежь. Германия, по его словам, никогда не должна оказаться в лагере противников России.
В то время он обвинял немецких коммунистов в чрезмерной зависимости от Москвы и считал, что Советский Союз проводит собственную эгоистическую политику, которая не совпадает с интересами Германии. Однако теперь, к худшему или лучшему, он был готов поддержать смену настроения Сталина; Советы, казалось ему, «слишком трезво смотрели на вещи, чтобы иметь глупость лишиться морального преимущества первого бескомпромиссного противника фашизма». С равной беззаботностью он был готов составлять списки правительства будущей Германской Советской республики и строить планы Русско- Германской войны.
Однажды он с почти мазохистским наслаждением описал вторжение русских войск, которое положит конец коричневой чуме. Во время празднования своего дня рождения в сентябре 1939 года, в самый разгар медового месяца пакта Гитлера-Сталина, он предсказал, что «когда придет время, русские нанесут удар и выйдут победителями».
Многие антифашисты отнюдь не разделяли его политического фанатизма, другие неохотно соглашались. Впоследствии в своей речи на суде Харнак пытался объяснить свой шпионаж в военное время в пользу Советского Союза только данным Эрдбергу обещанием. Даже Грета Кукхоф в свойственной ей туманной манере заявила, что для многих из них решение стать агентом разведки «иностранных служб» было «мучительным шагом».
Некоторые просто отказались. Лео Шаббель, сын Генри Робинсона, отчитал свою мать за помощь советским агентам, а мать Курта Шумахера потребовала убрать из подвала радиостанцию. Большинство членов группы Риттмайстера оказались настолько наивны, что Харро предпочел не раскрывать им многие тайные стороны своей шпионской деятельности.
Даже некоторые функционеры КПГ, вроде Хайнца Ферляйха и Генриха Шрадера, который был в одном концлагере с Гуддорфом, разделяли взгляды Герберта Вегнера. Когда того впоследствии арестовали в Стокгольме, он заявил, что отказался выполнять шпионские задания Москвы, даже будучи непримиримым противником гитлеровского режима: «Мой основополагающий принцип родства с германским народом не позволял мне заниматься деятельностью, которая могла расцениваться как шпионаж».
Даже ближайшими соратниками Шульце-Бойзена иногда овладевали сомнения. Хорст Хайльманн, секретарь Шульце-Бойзена, говорил своему другу Райнеру Хильдебрандту, что передача врагу информации не должна приводить к смерти немецких солдат. Он отчаянно искал ответ на вопрос, можно ли оправдать предательство, и не находил ответа. Хайлманн сказал Хильдебрадту, что это было «преступлением не только против собственной совести или даже своей страны, а против мирового порядка и человечества. Если кто-то доходит до грани, за которой предательство становится реальностью, он должен понимать, что оно несет с собой безмерную тяжесть вины».
Какими оправданиями могли они смягчить свою вину? Возмущением преступлениями режима, который привел Германию и Европу к катастрофе? Отвращением к политической системе, которая своими концентрационными лагерями, еврейскими погромами, контролем за инакомыслием и невыносимым гнетом государственного аппарата сделала Германский рейх синонимом варварства и несправедливости?
Но для добропорядочных бюргеров это не было поводом для государственной измены. Зловещие деяния нацистской диктатуры не могли служить оправданием переходу на на службу иностранной шпионской организации или работы на страну, которая своей системой террора, миллионами убитых граждан и ужасной фальсификацией правосудия шокировала демократов не меньше беззаконий нацизма.
Поэтому добропорядочные бюргеры нашли довод, никогда ещё не приводившийся для оправдания предательства — националистические мотивы. Адам Кукхоф хотел создать Советскую Германию на «национальной основе»; у Шульце-Бойзена целью служения русским было желание добиться независимого и достойного существования для будущего Рейха — союзника Москвы; Вильгельм Гуддорф предложил
