7.
В учёбе и страданиях проскочили годы студенчества. Анна получила распределение в гинекологическое отделение районной клинической больницы, к радости девушки, операционной сестрой. Конечно, первое время никто близко не подпускал новенькую к столу даже зеркало подержать. Оба хирурга-гинеколога отделения оказались мужчины, и надо вам сказать, интереснейшие персонажи.
Первый – Акоп Арутюнович, огромный, как медведь гризли, волосатый армянин слыл неудержимым хохмачом и дамским угодником. Все его разговоры неизменно сводились к трём ипостасям: коньяк, женщины и секс. Что при этом не мешало ему оставаться первоклассным хирургом, спасшим не одну жизнь. При его появлении медсёстры и другие представительницы женского пола томно закатывали глаза и призывно облизывали и надували губы. В общем, демонстрировали полную готовность прямо тут же отдаться в его медвежьи объятья. Первое время он всячески пытался завербовать Анну в огромную армию обожательниц его персоны. Но, видя её бесстрастное отношение, постоянно ровное и спокойное расположение духа, оставил эту затею и взял девушку под своё покровительство.
Второй врач был полной противоположностью коллеги по ремеслу. Мерзкий Ося и гоблин – иначе медсёстры его не называли. Он был мелкорослый и морщинистый, а изо рта у него всегда дурно пахло. Даже не внешность Иосифа Яновича вызывала отчуждение, а то, как он обращался с людьми ниже собственного статуса. Ося разговаривал с ними с отвращением и пренебрежением, считая себя неким божком, возле которого все должны крутиться исключительно на цыпочках и в постоянном поклоне. Иосиф тоже был хирург от Бога, и за это можно было простить пусть не всё, но очень многое. Анна старалась не обращать внимания на его вечное брюзжание. Не оговаривалась в ответ на злые и неуместные шутки, чем снискала у Оси не любовь, на это он вряд ли был способен, но слабое подобие уважения.
С первого дня работы Анну поставили в абортарий. Она собирала инструменты, мыла их под проточной водой, складывала в биксы и отправляла на стерилизацию. Кровь, стоны пациенток – в те годы не было такого наркоза, как сейчас, а закись азота не всегда полностью избавляла от боли. Глупая поговорка мерзкого Оси: «По удовольствию её на голове носить, а по красоте там ей и быть». И его ехидное: «Деточка, дай ручку». Наивная Анна протянула раскрытую ладонь, куда врач не замедлил положить крохотную ручку эмбриона. Анна в ужасе посмотрела на неё и почувствовала, что вот-вот упадёт в обморок. Комок подкатил к горлу. Она сорвала с себя перчатки и на негнущихся ногах медленно вышла из операционной. Пришедшие на аборт женщины стайкой стояли возле окна и от вида Анны переполошились. Лицо девушки стало белее мела. С трудом растянув губы в подобие улыбки, Анюта добрела до санитарной комнаты, где её долго и жестоко рвало. Постепенно она привыкла к цинизму врачей. Это была их своеобразная защитная реакция на боль, кровь и смерть. Но все доктора стремились к одному: спасти жизнь пациентов и облегчить их страдания.
Анна прижилась в отделении. Её любили больные и постоянно угощали девушку вкусностями и шоколадом. Девочки-медсёстры выкладывали все нехитрые сокровенные тайны, зная, что дальше Анны они не уйдут. Врачам хотелось, чтобы именно она ассистировала на операциях и перевязках. Жизнь наладилась и шла своей чередой.
Янко в те дни ходил мрачный и расстроенный. Проблемы с сестрой не давали парню покоя. На Шукар имел виды крупный высокопоставленный чиновник. Он был богат, влиятелен и беспринципен. Чинуша хотел молодую цыганку с маниакальной страстью, невзирая на то, что у самого уже имелась семья: жена, никогда и нигде не работавшая, и двое трутней - сыновей, ровесников его объекту вожделения. Он был готов на всё ради Шукар, и на развод в том числе. Отказ девушки от этого брака угрожал всему цыганскому клану серьёзными неприятностями. Янко порывался убить старого извращенца. Мать то шипела на строптивую дочь, то сулила ей неземные блага и богатства. Угрозами, уговорами, но свадьба состоялась. Янко так и не смог смириться с мезальянсом, и почти перестал видеться с сестрой. Шукар переехала к супругу, а в редкие её визиты домой, юноша отсиживался у Анны или друзей, стараясь не пересекаться с ней. Одно радовало Янко: сестра пока не ждала ребёнка от старого денежного мешка.
Отношения между ними так и оставались только дружескими. Анна смотрела в любимые глаза и не раз хотела сказать, что знает о его чувствах и сама давно любит. Что они могут стать счастливыми. Хотела, но молчала, понимая, какие страдания причинит любимому человеку в нелёгком выборе: воля матери или любовь. Так они и жили: души вместе, тела врозь. Вокруг Янко постоянно крутились смазливые девицы. Но он щадил самолюбие Анны и никогда не афишировал личную жизнь. Конечно, девушка ревновала поначалу, но со временем смирилась, что им не суждено быть вдвоём. Такое общение даже стало приносить ей удовольствие. Она чувствовала себя защищённой от всех жизненных проблем – по первому зову всегда являлся человек, безмерно дороживший ей. Подружки завидовали. Они думали, что молодых людей связывает нечто гораздо большее, чем дружба. Анна их не разуверяла. Не будешь же людям объяснять, что, по мнению матери Янко, её пометил призрак, дьявол или кто там ещё, чёрт его побери, и им никак нельзя вместе.
Анна обожала работу в гинекологическом отделении. Особенно ей нравились ночные дежурства. После одиннадцати вечера больные, наконец, затихали в кроватях. Никто не шаркал тапочками по коридору, не просил поменять бельё или выдать таблеточку, чтобы уснуть. Можно было спокойно попить чайку с вкусными конфетами, подаренными добросердечной пациенткой, и поболтать с санитаркой Петровной – презабавнейшей старушкой, сохранившей в немалом преклонном возрасте редкую ясность ума, резвость и неохватные познания русского мата. В отделении за ней прочно закрепилось прозвище – Электровеник, о чём пожилая женщина знала, но не сердилась, наоборот, гордилась кличкой невероятно.
В ту ночь дежурили Акоп Арутюнович, Анна и Петровна. Не скажу точно, что понадобилось в соседнем корпусе урологии, только пришлось Анне спешно спуститься в запутанные подземные переходы, соединявшие больничные корпуса. Кто хоть раз ходил по таким коридорам, вряд ли в состоянии забыть их. Там и среди бела дня довольно неуютно, стоит ли говорить, каково там ночью. По какой-то причине было включено только аварийное освещение. Расстояния от лампочки до лампочки казались заполненными плотными тенями, которые представлялись девушке зловещими и шевелящимися серыми спрутами. Шаги Анны гулко разносило эхо. Холодным тяжёлым комом страх давил на сердце. Девушке казалось, что звук её шагов дублировал ещё такой же, словно кто-то пытался идти с ней в ногу. Анна остановилась, шаги затихли. Она продолжила движение. Невидимый преследователь тоже. Остановилась – тишина. Девушка решила не обращать внимания на пугающие звуки, но страх пересилил рациональность. «Кто здесь? Что за шутка? Зачем вы меня пугаете?» – Напрасно задавала она вопросы темноте. Анюта собрала всю волю в кулак, повернулась, упрямо сжала губы и пошла, с каждой секундой убыстряя шаг. Вскоре девушка почти бежала. Но и то, что преследовало её, побежало тоже. Анна резко остановилась и повернулась лицом к неизвестному мучителю. Нечто сбило её с ног, подмяло под себя. Оно было огромное, всё покрытое короткой жёсткой щетиной. Глаза существа светились красными огоньками. Его дыхание было шумным, жарким и смрадным. Анна выгибалась и дёргалась под ним, пытаясь освободиться, но чудовище только сильнее прижимало девушку к полу. Она чувствовала, как существо ощупывает её проворными пальцами, разрывая тонкий материал халатика, надетого на почти голое тело. Их прикосновения доставляли непонятное ощущение – наслаждение, переходящее в боль. Казалось, пальцы твари оканчивались крохотными ртами с мелкими и острыми зубами, которые посасывали, облизывали и покусывали кожу девушки. Непрестанно шевелившиеся персты с невероятной быстротой обследовали её тело, проникли во все складки и потаённые места Анны. Девушка извивалась под их жалившими прикосновениями. С каждым мгновением её разум и волю всё больше подавляло желание подчиниться существу, отдаться фантомному монстру, высасывавшему из неё рассудок и жизнь. Собрав последние силы, Анна завизжала изо всех сил. И спасительная мгла накрыла девушку.
Её нашла Петровна. Анюта лежала в самой тёмной части перехода. На ней не было ни белья, ни халата. Только серебряное распятие, данное ей при крещении отцом Серафимом, осталось на шее. Петровна не растерялась. Где-то в недрах перехода шустрая бабка раздобыла каталку. Она умудрилась в одиночку поднять на неё Анну и рысью помчалась с ней к грузовому лифту, чтобы подняться в отделение. Акоп, увидев Анну на каталке, не задавал лишних вопросов, а покатил девушку в операционную. При осмотре он недоумённо цокал языком и качал огромной патлатой головой. Всё тело Анны до шеи, на
