палату для буйных пациентов. Там он недолго выдержал инъекции галлоперидола и электрошока. Через месяц мой прелестный Петрович перекочевал на погост. Я, конечно, изображал убитого горем племянника.
Время шло, я обживался в Москве. Стоит ли говорить о том, что поступление в ВУЗ не доставило мне вообще никаких хлопот. Правда, в приёмной комиссии сидела наизлобнейшая дама. Но стоило мне ночью навестить вредную бабу в новом демоническом амплуа и вдоволь поиздеваться над невзрачной старой девой, как меня незамедлительно зачислили на первый курс мединститута. До начала учёбного года времени осталось предостаточно, и я предался разгулу. Все ночи были мои. Я мог войти в любое окно, и все женщины мира потенциально принадлежали мне. Меня точил ненасытный голод, который заставлял искать нечто, чему я ещё не знал объяснения. Я искал, экспериментировал, и, конечно, случались промашки – убивал. Вернее, убийством это назвать было невозможно. Мои жертвы умирали сами от невыразимого наслаждения, которое я, инкуб – дитя ночи и порока, дарил им. Они смотрели мне в глаза и видели в них необыкновенное желание и обещание удовольствия. Их жалкие человеческие сердца не могли вынести сверхъестественного наслаждения. Они останавливались, и оставалось лишь тело – бездушная плоть, макет человеческой особи. Но зверь стремился не к этому. Его предназначение заключалось совсем в другом исходе, но пока эта тайна лежала за семью печатями.
Начался учебный год. Учеба давалась мне легко. Человеческое тело не было для меня неизведанным, я знал его, как свои пять пальцев. Препарирование трупов в анатомическом театре я приравнивал к свежеванию тушки цыпленка на кухонном столе. Профессора хвалили меня и прочили успешную хирургическую карьеру. Моё сердце было холодно, рука точна. Однокурсники откровенно чуждались и опасались меня и никогда не звали на вечеринки. Я не приглашал девушек на свидания. Зачем? Стоило мне захотеть, и ночью первая красавица института станет извиваться от желания у моих ног. Я не нуждался в бесполезных сомнительных развлечениях. Днём я учился, вечером отсыпался, а ночью рыскал, алкал найти то, к чему стремилась дьявольщина, обитавшая в моём теле.
О сестре – дорогой Софии, я в ту пору не вспоминал. Обещание писать было дано мной настоящим, а такого, увы, уже не осталось. Я теперь представляю, как мучилась в информационном молчании сестра, сколько слёз отчаяния она пролила. Время Софии тогда ещё не пришло. Демон только набирал силу и власть.
7.
Годы институтской учебы пролетели на редкость быстро и необременительно. Как и мечтал, я получил отличное назначение по распределению в одну из лучших гинекологических клиник Москвы. Весть о моих превосходных операциях быстро распространилась по столице. И вскоре женщин, желающих делать кесарево сечение или другие операции по показаниям именно у меня, стало слишком много. Высокопоставленные чиновники умоляли, чтобы именно я оперировал их дочерей и жён. Все они обладали немалой властью и весом в обществе, так что довольно быстро я не только разбогател, но и стал самым молодым заведующим акушерско-гинекологического отделения престижнейшей клиники города.
Так проходила моя жизнь. Между врачеванием – светлой стороной, и растлением, смертью – обратной стороной добра. Я так и не обрёл знания, для чего демон пришел в наш мир. Но всему приходит черёд.
С отъездом из лесничества я потерял все связи с семьёй. Казалось, память у меня в то время работала выборочно. Я не вспоминал ни о родителях, ни о Софии, и это более чем странно. Раньше без сестры я не представлял жизни, но теперь зло проживало оную за меня и само решало, что нужней.
Всё изменилось мигом, в одну единственную секунду, когда я вновь встретил случайную вокзальную знакомую, девушку - гадалку. Прелестную цыганочку, что предлагала погадать мне на перроне ранним июльским утром. Поначалу издалека я подумал, что ошибся, но зверь во мне имел безотказный нюх. Каждому человеку принадлежит индивидуальный, только ему присущий запах, и нет двух одинаковых. Разве что мать и дочь пахнут подобно друг другу. Но для сравнения, аромат матери ближе к увяданию, а её дочери – свежее и изысканнее, и нет в нем слабой ноты тления.
Я не ожидал столкнуться с нечаянной ворожей в стенах престижной клиники для элиты. Вот и подумал сначала, что ошибся. Ведь восемь лет назад встреченная девушка была бедна, как церковная мышь. Хотя определённое богатство у неё всё-таки было и заключалось в её неземной красоте. Когда я прошёл мимо, сразу узнал – она. Сладкий запах ванили, молока и мёда в такой умопомрачительной пропорции принадлежал только ей. Может быть, так пахнет добродетель и чистота? Она не узнала меня. Солидный пожилой мужчина догнал меня в самом конце коридора и с подобострастной улыбкой стал упрашивать принять его дочь. Я смотрел на него, а самому хотелось схватить за горло старого лживого сукиного сына. Я интуитивно знал – она не дочь мерзкого похотливого самца. Он принудил её, купил у семьи за огромные деньги и обещание спокойной жизни в мегаполисе. Он топчет этот прелестный цветок еженощно и мечтает, чтобы красавица понесла от него дитя. Но уж не год и не два Бог не дает им ребенка. Я слушал его, а чёрная злоба поднимала голову всё выше. Но пришлось сдержать порывы. Я согласился, но его попросил остаться за дверью. «Дочка ваша большая уже девочка». – Произнёс я. И он послушно, как китайский болванчик, закивал большой плешивой головой.
Она не вошла – впорхнула в кабинет. Я не слушал, что говорит цыганочка. Просто дышал её дыханием. Мозг пронзали вспышки боли, и в какой-то момент мне показалось, что потеряю рассудок. И в ту же секунду я понял, в чём предназначение сущности, которая вселилась в меня извне. «Бог не даёт – даст дьявол». – Быстро прошептал я. Она удивлённо вскинула бровь: «Доктор, вы не слушаете меня?» Я улыбнулся в ответ и приказал ей раздеваться. Хотя вовсе не нуждался в осмотре чудесной пациентки, но и подозрений вызывать не стоило. Для меня начался отсчёт нового времени.
Имя Шукар на цыганском языке значит красавица. Так звали мою необычную и экзотическую пациентку. Я мог бы сразу в ту же ночь убить её мужа или свести его с ума, но не стоило пока торопиться. Делая вид, что начал лечение, я задействовал все связи, и его на время удалили из Москвы по делам бизнеса. Обычно он всегда возил девушку с собой. Но в этот раз я вынудил его оставить Шукар дома, утверждая, что ни перелёт, ни переезд в её состоянии невозможен. Он убрался и освободил мне путь.
Я не хочу описывать подробности извращённого соития, только в ту ночь женщина не умерла, и моё семя проросло в ней и начало набирать силу. С самой первой секунды я слышал, как бился пульс потустороннего семени, и не говорите, что это невозможно. Оно росло внутри цыганки, и Шукар дурнела с каждым днём. Казалось, огромный червь высасывал её изнутри. Её былая грация и легкость исчезли, она двигалась, как больная старуха. А ещё девушка начала смердеть. Сначала запах был не сильно заметен – словно во рту сидел кариозный зуб. Но день ото дня он тяжелел и густел. Вскоре смрад стал невыносим, казалось, она гниёт изнутри. Но это всё мои ощущения – ощущения зверя. Не знаю, что чувствовали простые смертные. Только, когда цыганка шла по улице, люди огибали её, обходили стороной, словно на ней было клеймо отверженной, словно она была помечена дьяволом. Да ведь так оно и было.
Горячо жаждавший беременности муж внезапно резко охладел к ней. Казалось, он испытывает к некогда балованной женщине неодолимое отвращение и гадливость. Я мог бы вычеркнуть его из жизни, но мне было нужно, чтобы дитя – или что там росло и развивалось внутри несчастной, было защищено его деньгами и положением. Сначала всё шло гладко, и срок вынашивания перевалил за половину. Но внезапно самочувствие Шукар стало внушать мне большое опасение. Когда цыганка приходила в клинику на прием, то вся сжималась и съёживалась от отвращения к моим прикосновениям. Она отказывалась от еды и слабела с каждым днём. На все уговоры родных девушка не реагировала и только безучастно смотрела в одну точку.
Её супруг, который, в конце концов, перестал притворяться заботливым папочкой, выглядел до неприличия счастливым, когда я настоял на срочной госпитализации обременявшей его теперь жены. Как он когда-то вожделел, чтобы любимая женщина зачала ребёнка, так теперь он с той же страстностью мечтал избавиться от неё и ещё не рождённого дитя.