— Герман, внучек, ты уже проснулся? — Это и в самом деле была бабушка. — А я в эту ночь опять не спала, вспоминала моего бедного Курта, — слышно было, как на том конце провода сдержанно всхлипнули. — Ты не забыл, какое сегодня число?
— Двадцать четвертое, бабушка, — отвечал Герман, спросонок пытаясь угадать, какая просьба сейчас последует, а заодно уж и вспоминая, когда в последний раз заправлял машину. — Но ведь ты говорила, в Союз немецких вдов ты собираешься ехать двадцать седьмого?
— Причем здесь вдовы? — в голосе бабушки послышалось раздражение. — Об этом я помню. А ты, Герман, выходит, своего дедушку уже забыл?
Герман помотал головой, разгоняя остатки сна, и тут же все вспомнил. Ну, конечно же, двадцать четвертое! День памяти дедушки Курта. Печальная семейная традиция: накрывать поминальный стол с двадцатью зажженными свечами. Именно столько лет было Курту Шульцу, студенту из города Кельна, когда его отправили на Восточный фронт. В диких русских степях студент и погиб — у безвестного местечка Rossoschki. Так вдове сообщила бесстрастная полевая почта.
— Ну, что ты, бабушка? Я прекрасно помню, какой сегодня день. Мы с Мартой обязательно будем у тебя вечером, обещаю, — говорил Герман в трубку, то и дело добавляя в голос нежные нотки. — А чтобы тебе не было грустно, бабушка, я привезу тебе бутылочку старого доброго «Айсвайна». Думаю, ты не откажешься от своего любимого вина?
— Не откажусь, — отвечала бабушка, заметно смягчившись. — Хотя, в мои-то годы, пить «Айсвайн»… Это может плохо кончится! — И она рассмеялась, так молодо и задорно, как смеялась когда-то в кафе «Skomorokh» на Мольтке-штрассе, куда однажды зашла вместе с Куртом. И смех этот был моложе бабушки Берты на семьдесят лет. — Вечером я тебя жду. Привези мне кольраби, я приготовлю ее со свининой… и запеку утку с яблоками. Да, не забудь по дороге заехать в Альтштадт — за тетей Кларой, я ей сейчас позвоню.
Шульц положил трубку и облегченно вздохнул. Столь ранний разговор с бабушкой был ему в тягость. Он попытался закрыть глаза и подремать, но прерванный сон не возвращался. Пришлось вставать — на целых полчаса раньше обычного: признаться, бесцельно лежать в постели Шульц не любил.
Через четверть часа он уже сидел за рулем велотренажера и сосредоточенно крутил педали, глядя прямо перед собой — в распахнутое окно. Где-то там, за готическими шпилями средневековых церквей и стеклянными куполами послевоенных супермаркетов, его поджидала лаборатория Кельнского университета. А вскоре Шульц уже и в самом деле рулил на своем скромном «Фольксвагене» по оживленным улицам на работу, постепенно продвигаясь к центру города.
У поворота на Кёнигсаллее Шульц притормозил у газетного киоска — купить свежий номер «K?lnische Zeitung». Вот уже восемь лет, с тех пор как он начал работать в университетской лаборатории, Шульц каждое утро разворачивал свежий номер газеты. И вовсе не потому, что его интересовали результаты автомобильных гонок или последняя речь канцлера в бундестаге. Читать прессу настоятельно советовал своим молодым коллегам сам профессор Крестовски.
«В природе нет ничего случайного, в ней все взаимосвязано, — любил повторять профессор. — Отгадки часто лежат у нас прямо под ногами, нужно только уметь их разглядеть. Собирайте информацию, друзья мои, копите ее, анализируйте — и рано или поздно вы придете к таким неожиданным выводам, перед которыми снимет шляпу весь ученый мир!»
Профессору стоило верить. Иногда Шульц и в самом деле находил в прессе весьма любопытную информацию, которая неизменно давала его мыслям совершенно неожиданный толчок. Вот и сегодня, коротая время в очередной автомобильной «пробке», Шульц наткнулся на газетную заметку такого содержания:
г. Дельтон (штат Флорида, США). В понедельник местные полицейские объезжали дома, расположенные вблизи федеральной дороги № 65, и просили жителей срочно эвакуироваться в безопасное место. Причиной полицейской тревоги стал провал глубиной около пятнадцати метров, образовавшийся минувшей ночью на шоссе.
Поскольку все произошло в темное время суток, до утра в гигантскую ловушку успело угодить сразу несколько машин. В настоящее время странный провал постепенно продолжает увеличиваться, грозя затронуть расположенные вблизи постройки. На стенах некоторых домов уже появились небольшие трещины, сообщает телекомпания Эй-Би-Си.
Стоит ли говорить, что заметка Шульца заинтересовала. Настолько, что он едва не проскочил Кайзерштрассе на красный свет, заставив сидевшего в будочке шуцмана выразительно погрозить нетерпеливому автомобилисту жезлом. Впрочем, до университетского здания, где располагалась лаборатория, Шульц добрался без приключений. Оставив машину на огороженной площадке с табличкой «Только для сотрудников университета», он миновал массивные резные двери и очутился в гулком вестибюле, куда водопадом спадала вычурная мраморная лестница.
— Доброе утро, герр магистр, — приветствовал его вахтер, за что был удостоен вежливого полупоклона.
Вскоре Шульц уже надевал стерильно чистый халат, готовясь занять свое место за рабочим столом. А ровно в 9-00 он уже положил перед собой начатую недели две назад монографию с малопонятным для непосвященных названием — «Некоторые аспекты влияния геотермальных процессов на субдукцию литосферных плит в астеносфере».
Однако же, сообщение о странном происшествии на федеральной дороге № 65 застряла у Шульца в голове, мешая целиком отдаться работе. Он чувствовал, что есть какая-то связь между провалом в штате Флорида и геотермальными процессами, происходящими в литосфере. Но вот в чем именно она заключается? Это Шульц и хотел бы сейчас понять.
Битый час просидев над монографией, но так и не написав ни строчки, Шульц решительно поднялся из-за стола и отправился в соседнее помещение — к сейсмографу. Там он вывел на бумагу сейсмограмму за последние сутки и вернулся на место. Еще теплые листочки чуть подрагивали у магистра в руках. Вынув из шкафа несколько увесистых томов, Шульц поудобней устроился за столом и стал внимательно изучать сейсмограмму, то и дело сверяя свои неожиданные догадки с фундаментальными трудами двух известных научных светил в области теории оболочек — Лява и Рэлея.
С утра в университетских коридорах маялись абитуриенты. На проходивших мимо преподавателей вчерашние школьники смотрели с плохо скрываемым испугом: в каждом невзрачном аспиранте им мерещился страшный профессор Рябцев. А что, тот и вправду был таким? Ну, как же, всему университету было известно: если твоя работа попала к заведующему кафедрой Отечественной истории — можно смело забирать документы. «Резал» профессор на экзаменах безбожно, и в первую очередь тех, кому злосчастная абитуриентская судьба посылала черную метку в виде вопроса, связанного с обороной Города.
Битва за Город была признанной темой научных исследований Рябцева, его верным коньком, хотя и, откровенно говоря, изрядно заезженным. Номера частей и дивизий, имена военачальников и их заместителей, названия балок и высот — все держал Рябцев в своей профессорской голове, все хранил в своей изумительной памяти. И горе было тому, кто ошибался в датах и названиях: страшен был Рябцев во гневе! Как же, помню я двойку с огромным минусом, которую влепил мне однажды профессор на экзамене… А я всего-то Чуянова с Саяновым перепутал. Беспечные были времена! Сплошное «Gaudeamus, igitur!..», и никаких тебе забот о будущем.
— А если я на все вопросы отвечу? Неужели хотя бы четыре балла не поставит? — пытал в коридоре своего приятеля какой-то абитуриент, невзрачный и долговязый.
— Да у него на экзамене и трояка не выпросишь, — отвечал приятель-очкарик, который и сам отчаянно трусил, а потому то и дело заглядывал в учебник, судорожно пытаясь освежить в памяти все триста семьдесят пять страниц убористого текста. — Мне один знакомый студент рассказывал, в прошлом году профессор человек двадцать завалил. На пустяках! Да он и медалисту пару влепит — не поморщится.
Долговязый растерянно потер ладонью висок, достал из кармана шоколадку и принялся ее жевать, справедливо полагая, что глюкоза перед экзаменами не помешает. Очкарик же на пустяки отвлекаться не
