лице готовность пожертвовать ради меня многим, если не всем.
— А меня просили тебе помочь, сказали, что тебе позарез нужны охранники, — с таким же выражением лица сказал я. — Так что давай без дураков. Мои услуги стоят пять солидов в месяц.
На пять я, конечно, не рассчитывал, предполагал выбить четыре, что соответствовало бы, судя по словам Келогоста, моей нынешней репутации.
Жертвенность моментально сдуло с Мониного лица.
— Это ставка конного! — горячо возразил он, брызгая слюной. — Пешим я плачу всего три!
— Им ты можешь платить, сколько хочешь, а я стою пять, — сказал я и сделал вид, что сейчас уйду.
— Подожди! — попросил он. — Пять — это много! Давай за три с половиной!
— Четыре с половиной, — пошел и я на уступку.
После нескольких минут его брызганья слюной и моих демонстраций намерения уйти, сошлись на четырех солидах в месяц, тридцати фунтах провоза своего груза и условии, которое у меня возникло в последний момент скорее из нежелания отдать ему последнее слово:
— Все трофеи нападающих, кого я убью, мои, а если будет добыча, то мои два пая, как и у старшего охранника.
Половину добычи забирал хозяин обоза, остальное делилось по паям между охранниками. Моне было до задницы, как мы поделим, тем более, что в добычу он не верил. Добраться бы туда и обратно целыми и не обобранными.
— Договорились! — согласился он.
Мы ударили по рукам, после чего Моня подсунул, как он думал, подляну:
— Отправляемся послезавтра, так что плата тебе пойдет с послезавтрашнего дня.
— Хорошо, — разочаровал я его спокойным ответом. Мне аж никак не тарахтело грузить завтра его товар, о чем предупредил меня Дулон.
Вместо этого я сходил за арбалетом, ремнем для него и кожаной безрукавкой. Прямо в лавке надел безрукавку, продел в ее петли ремень и застегнул его. В левый нижний карман сунул платочек, который использовал, как носовой, в правый нижний пересыпал мелочь из пистона. Затем пристегнул новый ремень к арбалету, отрегулировал его длину, надел на плечо. Жаль, что в лавке не было большого зеркала, чтобы я увидел себя во весь рост и сам себе понравился. Остальные пока не доросли до моего понимания красоты, поэтому смотрели на меня с ухмылкой. Особенно их забавлял арбалет. Я услышал много версий, для чего он нужен, одна остроумнее другой.
Вчера вечером я спросил у Келогоста, какие товары пользуются спросом у антов. Из перечисленного им выбрал красивые ткани. Весят и места занимают мало, а стоят дорого. Или заработаю по-крупному, или влечу. Я купил пять рулонов самых ярких тканей, зная по опыту общения с африканцами, что примитив любит блеск. Отдал почти все свои деньги, осталось три солида и мелочь. Таких покупателей в этой лавке давно не видели, поэтому бесплатно запаковали мое приобретение в грубую ткань, зашив ее, и даже любезно согласились бесплатно доставить покупку на постоялый двор.
А я тем временем прошелся по продуктовым рядам. Моня по договору обязан был кормить меня, но интуиция подсказывала, что это будет один из пунктов, на котором он обязательно сэкономит. Я купил сушеного мяса типа бастурмы, только не острого, низку вяленой рыбы, головку сыра, несколько лепешек и туесок меда. Мне здесь катастрофически не хватает сахара. По пути на постоялый двор не удержался и съел пол-лепешки, макая ее в мед.
Ткани уже ждали меня. Келогост отдал их со словами:
— На этом много не заработаешь.
Я не сразу догнал, что он думает, что я повезу на продажу дешевую ткань. Не стал ему говорить, что внутри дорогая. Пусть и остальные так думают. Зависть — движущая сила неприятностей, причем для обеих сторон.
До обеда занимался арбалетом. Установил замок. Концы винтов заклепал, чтобы замок не выпал случайно, а тем более, не случайно. С помощью вспомогательной тетивы надел рабочую. Смотрелось всё неплохо. Осталось проверить в действии. Что я и сделал после обеда.
Сперва намотал километров пять по поляне, махая мечом или копьем и закрываясь щитом. У меня уже начинало получаться, как у взрослых. И кольчуга со шлемом не мешали так сильно, как в первый день. Отдышавшись, занялся пристрелкой арбалета. Первый тест был на точность. Метров на двадцать пять арбалет бил прямо в цель, потом надо было брать выше, так сказать, над яблочком. Опытным путем я определил, насколько надо повышать прицел при увеличении дистанции. У моего магазинного арбалета поправку надо было вводить уже после восемнадцати метров. Вот что значит разница между массовым и штучным производством! Второй тест — на пробивную силу. С расстояния примерно пятьдесят метров дюймовую доску прошибло насквозь, еле нашел болт. На дистанции сто метров прикрепил доску к стволу дерева. Болт пробил доску и влез в дерево сантиметров на пять-семь. Вылезать не хотел, пришлось вырезать ножом дерево вокруг него. Лунка получилась внушительная, как бы дерево не засохло. Вот теперь я чувствовал себя большим и сильным.
8
Колеса кибитки скрипят громко и надсадно, будто вот-вот отвалятся. Я видел, как их смазывали перед выходом. Не помогло. Наша кибитка последняя в обозе, седьмая. Приятная цифра, по крайней мере, с ней нет отрицательных ассоциаций, как с предыдущей. Я сижу на сиденье, но управляет упряжкой из двух волов мой напарник, скиф по имени Скилур. Моня нанял Скилура и его друга вечером последнего дня, потому что лучше никого не смог найти. Положил им по две с половиной силиквы каждому — отбил перерасход на меня. Скилуру лет шестнадцать. Вооружен двояковогнутым луком и коротким мечом- акинаком. Из брони только кожаная шапка, напоминающая ушанку, и надеваемая через голову, короткая безрукавка из толстой кожи. Темно-русые волосы длинные, схвачены ленточкой в конский хвост. Европейский тип лица, глаза голубые, не раскосые и даже не жадные. На щеках и подбородке светлая юношеская поросль. Худой, но кость не тонкая. На хорошей кормежке должен быстро набрать массу. Характер веселый, легкомысленный. Сильно развитое чувство стада: ни минуты не может быть один. Когда я, устав от его болтовни, иду позади кибитки, начинает общаться с волами. У Скилура мечта купить коня и завербоваться в легкую кавалерию. Когда я сообщил ему, что отказался от такой чести, Скилур посмотрел на меня, как на чудака. Разве нормальный человек откажется от жизни на всем готовом?! Я мало встречал скифов в Херсоне. Скилур говорит, что их вообще мало осталось. Он еще осознает себя скифом, но уже свободно говорит на местной смеси греко-латинского и не знает, что его предки когда-то владели не только теми землями, по которым мы едем, но и многими другими, входящими сейчас в состав Византии и Персии; что одно их имя приводило в трепет народы многих стран; что победили Дария и дали отпор армии Александра Македонского. Когда я рассказывал это, он слушал с открытым ртом. Единственное, что Скилур еще помнил, — это что где-то там, куда мы едем, находятся курганы-могилы его далеких предков.
Нам не положено обоим ехать, один должен идти. Но Моня едет впереди, на второй кибитке. Если появится, то тот из нас, который сидит с дальней стороны и не видимый ему, сразу спрыгнет. В день отъезда иудей появился перед нами при полном параде: шлем со сходящимися над ртом концами наушников и широким и длинным наносником, благодаря чему открытыми оставались только глаза; ламеллярный доспех поверх кольчуги с длинными рукавами, на которых были еще и наручи; поножи на высоких сапогах; на боку длинный меч; в руке круглый щит с железной окантовкой, умбоном и шестью отходящими от него к краям широкими полосами-лучами. И всё это блестящее. Зато ехал верхом на муле. Первые полдня он мотался от головы до хвоста, проверяя, чтобы не ехали оба, потом выдохся и пересел с мула на сиденье кибитки. Мул был привязан к ней сзади.
Дулон ездил один раз к антам. Он рассказал мне маршрут. В первый день и половину второго можно не напрягаться, потому что этот участок контролируется конными разъездами ромеев. Потом будет сложный лесной участок до готской деревни, расположенной на границе леса и степи. В степи проезд крышуют аланы. Если им заплатить, проблем не должно быть. А вот после соляных промыслов, то есть, как понимаю,
