разбудили его, когда резали соседей. Протянул к нему руку, а он ударил ножом и вскочил.
А ребята растерялись от неожиданности. Но хорошо то, что хорошо закончилось.
— Разожгите костер поярче, — приказал я и дал одному шлем: — Принеси морской воды.
Под навесом возле костра промыл морской водой рану Умфры. Нож пробил ладонь насквозь. Кровь продолжала течь. Рану перевязали смоченной в морской воде лентой из льняной ткани. Несколько таких я теперь всегда беру в поход, ношу в кармане. Хотел сказать юноше, что до свадьбы заживет, но забыл, как по-валлийски свадьба.
До рассвета сидели под навесом, грелись у костра. Хотя опасаться было уже некого, разговаривали все тихо. Потом собрали трофеи. Кольчуга была только у рыцаря. Без капюшона, но с разрезами внизу. У остальных — кожаные доспехи. Зато все носили металлические шлемы наподобие моего. Луки были раза в два меньше, чем валлийские, а стрелы короче. Ребята посматривали на них с презрением. Копья около двух метров длиной. И мечи были короткие, всего сантиметров шестьдесят. Для ближнего боя такие лучше.
— Подберите себе по доспеху, шлему и мечу, — приказал я. — В следующий раз воевать будете в них.
— В доспехе стрелять хуже, — со знанием дела сказал Умфра.
— Плохому бегуну яйца мешают, — перефразировал я для них русскую поговорку, потому что не знал, как по-валлийски танцор.
Аргумент был встречен дружным смехом. Все с шуточками начали примерять доспехи. Кроме раненого Умфры, которому подобрал Джон. Они были одинакового сложения.
Коней стало на два больше. Видимо, к ним добавились жеребцы рыцаря и еще кого-то. Навьючили на лошадей добычу, пошли к шлюпу. Дождь все еще моросил, но теперь работал на нас — смывал следы.
Поскольку трюм был практически пуст, и экипаж мог разместиться там, погрузили на палубу шесть лошадей. Ветер все еще дул западный, но поутих до двух баллов. Теперь он был попутный и гнал нас к дому со скоростью узла четыре. Через сутки с небольшим ошвартовались у своей деревни.
Я взял из трофеев оставшиеся шлемы, доспехи и мечи и раздал их самым старшим и рослым своим ученикам, которые еще не бывали в походах, с указанием тренироваться только в них. Из лошадей мне достались три жеребца и кобыла, остальные две кобылы и кольчуга — ребятам. Кольчуга отдали мне на хранение.
На следующий день отправились за оставшимися лошадьми. Вместо Умфры взял новенького. Ветер не менял направление, поэтому до Ирландии добирались двое суток. Высадились немного южнее места последней стоянки. Засады не было, поэтому во время отлива погрузили оставшихся пятерых лошадей — жеребца и четырех кобыл — и с приливом отправились в обратную сторону. К ночи дождь перестал, ветер начал крепчать, и небо прояснилось, стали видны звезды. Я решил не ложиться в дрейф, всю ночь рулил. На рассвете мы увидели на горизонте полуостров Уиррэл. К тому времени ветер начал переходить в штормовой. Поскольку груз был на палубе, а не в трюме, шлюп начало медленно перекладываться в борта на борт. Казалось, еще чуть-чуть — и черпнем фальшбортом воду. Лошади испуганно ржали, громко стуча копытами по палубе. Гнедой жеребец, стоявший в носовой части между двух кобыл, сумел оторваться и, когда шлюп лег на левый борт, сиганул в море. Он долго плыл за нами и громко ржал. Кобылы отвечали, но повторять его подвиг не решались. Что ж, теперь было легче разделить добычу. В итоге у меня стало семь жеребцов и четыре кобылы. Даже больше, чем мне надо.
20
Пока море штормило, я сходил на охоту, подстрелил косулю. Теперь не надо было тащить ее на горбу, для этого имелся конь. В воскресенье съездил в Беркенхед на рынок. Меня сопровождали на жеребцах пятеро оруженосцев в железных шлемах и кожаных доспехах и Нудд, Рис и мать погибшего моего матроса на кибитке, запряженной двумя кобылами. Кибитку изготовили Йоро и Гетен, использовав трофейные колеса и войлок. Кузены Нудд и Рис у нас отъелись и подросли, мать не сразу узнала их. Передал Шусан от старшей сестры копченый окорок косули, три соленые трески, головку сыра и отрез льняной ткани.
Рынок был бедноват. Я собирался продать на нем кольчугу, но покупателей на такой товар здесь не было. Купил по просьбе тещи гусака и двух гусынь, потому что своих у нее не было, а валлийский двор без гуся — это не двор, три новые большие бочки для засолки трески и десять мешков зерна нового урожая, смесь пшеницы с ячменем. На продажу был выставлен всего один мешок зерна, за остальными пришлось ехать домой к продавцу, богатому крестьянину, у которого дом выглядел получше, чем маноры у некоторых рыцарей, что попадались мне по пути в Честер. Часть зерна пересыпали в три купленные бочки, остальное погрузили в мешках. Договорились, что мешки мой человек вернет завтра. Затем я заехал к порекомендованному мне сапожнику — худому мужчине с впалыми щеками, наверное, туберкулезнику, и заказал две пары ботинок. Сапожник внимательно осмотрел мои стопы, снял мерки и пообещал сделать за неделю. Мать погибшего купила корову, заплатив за нее деньгами и доставшейся при разделе бронзовой посудой. Договорилась, видимо, заранее, потому что забирали мы корову со двора, торга не было, только передача оплаты и товара.
К следующей пятнице шторм стих, и мы после полудня отправились на шлюпе продавать кольчуги и другие трофеи, в том числе одного жеребца, купеческого, серой в яблоках масти. Был он слишком норовист и драчлив. Избаловал коня купец. Йоро утверждает, что эта масть у местных рыцарей ценится выше остальных, за такую лошадь дают цену десяти быков. Интересно, что бы сказали скифы и аланы по поводу такого выбора?! Такого коня можно держать только для понтов. Впрочем, понты и стоят дороже всего.
В реку Ди мы вошли во время отлива. Течение было быстрое, пришлось ребятам поработать веслами. Левый берег реки лесистый, а правый — болотистый почти до самого города. В прилив его, наверное, затапливает. К вечеру добрались до Честера. Возле пристани стояло всего одно одномачтовое судно из Северной Европы и пара баркасов. Едва мы ошвартовались, как подошел чиновник — сутулый малый с таким выражением лица, словно у него болят зубы, и потребовал два пенса в день, а если заплачу сразу за неделю, то шиллинг. Я не знал, сколько мы простоим, поэтому договорились, что буду платить каждый день, и дал ему две монетки.
Утром к пристани повалили покупатели. Я сперва выложил на продажу две кольчуги, самые плохие и, соответственно, дешевые. Они ушли сразу. Купил их купец. Скорее всего, на перепродажу. Третья, бывшая купеческая, досталась аббату — толстому, с красными тонзурой и лицом и полными, презрительно искривленными губами. Явно брал не себе, потому что на него не налезет. Четвертая кольчуга, принадлежавшая рыцарю, который ждал нас в засаде, и стоившая еще дороже, пролежала до полудня воскресенья, когда ее купил молодой рыцарь — парнишка лет шестнадцати. Он пришел вместе с человеком, каких в Киевской Руси называли дядьками — старым опытным солдатом, который воспитал и обучил ратному делу сына своего господина. Дядька осмотрел кольчугу, спросил цену, и они пошли дальше. Потом вернулись, и заговорил молодой рыцарь. Вместо того, чтобы поторговаться, он долго перечислял, чем она плоха.
— Если у тебя не хватает на нее денег, отойди и не мешай другим, — предложил я, хотя других покупателей как раз и не было.
Видимо, попал в цель, потому что молокосос покраснел.
— Если бы ты был рыцарем, ты бы ответил за свои слова! — надменно произнес он.
Дядька пытался урезонить молодого петушка, но не успел. Из того слова вылетали быстрее, чем думал.
— Я — рыцарь, — спокойно возразил ему, — и всегда отвечаю за свои слова.
Наступила пауза. Как понимаю, ему даже не в чем было драться со мной. Разве что дядьку вместо себя выставит.
— Сколько у тебя денег? — спросил я.
Он посмотрел на меня, ожидая издевки. Дядька, стараясь, чтобы никто не увидел, толкнул его: говори! Теперь молодой рыцарь прислушался к совету учителя, тихо назвал сумму. Не хватало пять шиллингов. Мы вряд ли дождемся покупателя на эту кольчугу, а моей команде надо было много чего купить по заявкам многочисленной родни.
