как бы рванулась вперед. С попутным ветром мы помчались к добыче со скоростью не менее десяти узлов. Нас заметили, и быстро развернулись, чтобы удрать с попутным ветром. Только вот скоростёнки им не хватало. Слишком широкое судно для такой длины. Оно хорошо держалось в шторм, но больше пяти узлов вряд ли могло развить даже при попутном ветре.
Догнали их быстро. Когда до судна оставалось метров пятьдесят, я вышел на бак и несколько раз крикнул на латыни и норманнском:
— Сдавайтесь, и останетесь живы!
Экипаж на судне был из девяти человек. Все черноволосые и чернобородые, со смуглой кожей. Они сперва прятались за фальшбортом, готовясь отбиваться копьями и топорами. Когда мы подошли вплотную, и они увидели готовых к бою лучников, встал один, видимо, хозяин судна, в странной шапке, похожей на треуголку, которые будут в моде лет через пятьсот, поднял пустые руки на уровень плеч и крикнул:
— Мы сдаемся!
Мои матросы зацепили судно «кошками» и подтянули в борту шхуны. Оно имело палубу только на корме, возле мачты, переходные мостики вдоль бортов и на носу. Никаких надстроек, непонятно, где экипаж укрывался в плохую погоду. Разве что между бочками, которые они везли. В середине судна, по обе стороны от мачты, верхние бочки примерно наполовину возвышались над мостиками. Безоружный экипаж стоял у дальнего от нас борта, ждал своей участи. Все невысокого роста, худые, но крепкие. Взгляды насупленные, исподлобья. Несмотря на сложность ситуации, с интересом осматривали шхуну. Такого они еще не видели. Да и скорость, на которой мы догнали их, наверное, произвела впечатление. На трофейное судно перебрались два моих матроса, собрали их копья и топоры, передали на шхуну. Я жестом подозвал хозяина судна. Он перешел на корму своего судна, внимательно посмотрел на корму шхуны, руль и румпель. Его судно управлялось рулевым веслом, расположенным по правому борту.
— Откуда вы? — спросил я.
— Сантандер, — ответил хозяин.
Бывал я разок в этом испанском порту в двадцатом веке. Приятное место. Там много красивых, улыбчивых девушек, болтающих без умолку.
— Какой груз везешь? — задал я вопрос.
— Вино и оливковое масло, — ответил испанец.
Не самый ценный груз. Но и время года уже не то, когда в море много судов. Я приказал хозяину судна перебраться ан шхуну, чтобы не вздумал что-нибудь выкинуть, и разрешил поближе посмотреть рулевое устройства и парусное вооружение судна. Будем считать, что я взял с него плату за обучение морскому делу.
— Чем быстрее перегрузите бочки на мое судно, тем быстрее поплывете домой, — сказал я его матросам.
Они мне не шибко поверили, но работали хорошо. Видимо, чтобы заглушить страх. Мои матросы показали испанцам, как завязывать бочечный узел. Каждая стрела за подъем брала две бочки. Я повернул шхуну с ошвартованным к ее борту трофеем так, чтобы волна била в левую скулу и бортовая качка была минимальная. Мы подняли фок и стаксель и медленно двинулись на север.
Бочки заняли твиндек и один ярус и еще немного места в трюме. Верхние я приказал закрепить веревками. Нет ничего более опасного, чем катающийся по трюму груз. Потом разрешил испанцу вернуться на свое судно. Осенью такую лоханку только по дешевке купят. Не стоит тратить на нее время.
— В балласте с попутным ветром ты быстро доберешься домой, — пожелал ему.
Хозяин судна и его экипаж молча смотрели, как мы поднимаем паруса и, набирая скорость, удаляемся. Наверное, никак не могли поверить, что им сохранили жизнь. Только когда мы удалились на милю, если не больше, на судне подняли латинский парус и пошли в сторону Пиренейского полуострова.
А мы медленно продвигались курсом бейдевинд в сторону порта Дартмут, собираясь продать там трофейный груз и отправиться на промысел в пролив Па-де-Кале. Там самое узкое место между Британией и материком. Между Дувром и Кале, как мне говорили, судоходство не прекращается даже зимой, только интенсивность сильно падает. Но ветер начал заходить по часовой стрелке, сменился на северо-восточный и усилился баллов до восьми. Я решил отложить посещение Дартмута до лучших ветров, повернул в сторону Кельтского моря, намериваясь продать груз в Честере, а потом поохотиться в проливе Святого Георгия на ирландских скотовозов. Моих лесорубов и кирпичников надо было чем-то кормить.
Кельтское море в двенадцатом веке так не называлось. Оно вообще никак не называлось, а было частью Атлантического океана. Когда мы вошли в него, ветер начал меняться в другую сторону и слабеть, пока не стал западным, принесшим нудный дождь, который быстро прибил волну. Я принял решение продать вино и оливковое масло в Бристоле, а потом уже подорвать экономику ирландских баронов.
В Бристоле было многолюдно. Армия императрицы Мод вернулась на зимние квартиры, хотя до зимы еще далеко. Ближние владения союзников короля Стефана они разорили, а те в свою очередь разграбили ближние владения сторонников императрицы. В глубь вражеской территории соваться в плохую погоду, видимо, не желали ин те, ни другие. А может, дело не в погоде, а в том, что добычей были в основном скот и зерно, которые быстро не вывезешь. Могут догнать и отбить и даже убить. Зная уже местные порядки, я первым делом предложил трофейный груз Роберту, графу Глостерскому.
— Хорошее вино? — спросил граф.
Несмотря на то, что в холле было натоплено, в камине горели полутораметровые бревна, граф кутался в плащ, подбитый горностаями — королевским мехом. Ему дозволено: сын короля, хоть и внебрачный.
— Из Испании, приятное и крепкое, — ответил ему и показал небольшой мех, наполненный вином. — Я принес на пробу.
Граф Роберт слабо кивнул рукой слуге — молодому малому, довольно опрятно одетому, с курчавыми то ли от природы, то ли завитыми черными волосами и очень белой кожей, отчего в его облике было что-то демоническое. Я бы такого не подпустил к своей еде и питью. Слуга взял у меня мех, а затем снял с полки два надраенных, бронзовых бокала граммов на триста каждый, к коротким ножкам которых были приделаны широкие круглый подставки, и начал наливать в них вино. Тут только я заметил, что граф болен. Простудился, наверное, грабя в сырую и холодную погоду. Совсем не жалеет себя, бедолага!
Подошел слуга с двумя бокалами вина и дал один мне. Я взял. Слуга, вместо того, чтобы отдать второй бокал графу, продолжал стоять возле меня. Я не понимал, почему он медлит, но чувствовал, как нагнетается напряжение в холле. Вдруг до меня дошло, что боятся яда.
Я усмехнулся, сказал шутливо:
— Слишком примитивно для меня. Я мог бы придумать что-нибудь поумнее, — и залпом выпил вино и перевернул пустой бокал, с которого на деревянный пол, устеленный циновками из соломы, упали последние капли.
— У меня слишком много врагов, — извиняющимся тоном произнес Роберт Глостерский и отпил вина из второго бокала, который подал ему слуга.
— Мы чего-то стоим, пока у нас есть враги, — поделился я жизненным опытом.
Граф кивком головы согласился со мной.
— Хорошее вино, — подтвердил он.
— Если в него добавить немного перца, станет не таким приятным на вкус, но поможет вылечиться, — сообщил я.
— Действительно? — не поверил граф.
— Мне помогает, — произнес я и протянул свой бокал слуге: — Еще налей.
— И принеси перец, — приказал граф Роберт.
Я показал, сколько надо добавить на бокал, приказал сделать и себе. Вино с перцем поднимут температуру тела, которая поможет организму справиться с болезнью. Мне будет профилактикой, а графу может помочь. Второй бокал я пил не спеша.
— Говорят, ты помог захватить Линкольн, — сказал Роберт, граф Глостерский.
— Это было несложно. Нападения не ждали, — ответил я.
— Но все же… — не согласился он. — Как все было?
Я рассказал, как захватили башню и впустили в город отряд.
— Скоро буду в Линкольне, посмотрю на месте, — сообщил он. — Выдаю дочь Матильду за твоего
