пошла на нас пехота.
Мои сержанты сразу развернулись, пролетели между раздвинутыми кибитками, которые моментально были поставлены в непреодолимую для конницы линию. По сигналу рога копейщики начали отход. Рыцари приняли их маневр за отступление и поскакали на брабантцев. Те не побежали. Пройдя между кольями, заняли позицию, присев и уперев копья в землю. По второму сигналу в дело вступили лучники. Мне нравилось смотреть, как они натягивают тугие луки, отпускают тетивы. Хлопок тетивы по кожаной защите на руке — и длинная тяжелая стрела с белым или серым гусиным оперением устремляется к цели, пробивая щит и кольчугу. Убитый рыцарь, придерживаемый глубоким седлом, еще продолжает скакать, но из руки уже выпало копье, тело склоняется вперед или вбок, а жеребец, никем больше не подгоняемый, решает, что ему незачем бросаться на колья. Впрочем, и от табуна тоже не хочет отставать, просто перемещается в хвост. Поскольку так поступают и остальные жеребцы, лишившиеся наездников, табун останавливается перед кольями, а затем, вспугнутый бегущими сзади пехотинцами, бросается влево, роняя мертвых всадников.
Ускакавшие кони открыли пехотинцам мой отряд, а моим лучникам — их. Арбалетчики, остановившиеся было, начали падать, сраженные стрелами. Пару минут они соображали, а потом развернулись и ломанулись в обратную сторону, просачиваясь между копейщиками. Те тоже остановились, ожидая приказ. Гнать их в бой было некому, поэтому последовали примеру арбалетчиков. Грозный отряд превратился в отару баранов, обезумевших от страха, сплоченных стадным инстинктом самовыживания.
— Раздвинуть кибитки! — приказал я.
Когда приказ выполнили, вместе с оруженосцами и сержантами поскакали догонять удирающего противника. Чем больше перебьем сейчас, тем легче будет в следующем бою. Я валил их булавой. Редко у кого был железный шлем. По кожаным шапкам бил несильно. От удара шапка слетала, открывая волосы, темные или светлые, которые быстро пропитывались кровью. У бегущего сразу подгибались и переплетались ноги. Сделав еще несколько шагов, он падал ниц. Опытные солдаты сразу садились на задницу и закрывали голову щитом, крича из-под него, что сдаются. Другие, более быстроногие, ломанулись в лес, где за ними трудно гоняться на лошадях.
Я остановил своего жеребца, развернул его и помахал булавой, давая сигнал сержантам прекратить погоню и скакать к обозу противника. С особой радостью они перебьют и ограбят чужих маркитантов. В отместку за то, что обдирают свои маркитанты, скупая трофеи за бесценок и продавая продукты и вино втридорога.
Ко мне подъехал Джон, у которого лицо выражало радостное безумие. Он редко проявляет эмоции. Надо очень постараться, чтобы расшевелить Джона. Зато в бою преображается, становится, так сказать, эмоционально щедрым. Следом прискакал его оруженосец Роберт. У мальчишки в руках копье — обычный дротик. До настоящего копья он еще не дорос. Листовидный наконечник в крови. Но Роберт не хвастается убитыми врагами.
— Попробуй на вкус кровь первого убитого врага, — приказываю ему.
Сын смотри на меня недоверчиво: не подначиваю ли? Убедившись в обратном, перехватывает копье второй рукой, подносит ко рту наконечник и осторожно кончиком языка дотрагивается до крови, которая стекла к острию.
— Ну, как? — спрашиваю я.
Если вкус понравится, из него получится садист, если нет — мазохист.
— Никак, — отвечает Роберт.
— Из тебя получится воин, — делаю я вывод.
Джон, наблюдавший за этой процедурой, тоже втихаря лижет кровь на своем палаше. Потом пожимает плечами, потому что тоже ничего не почувствовал. Он ведь настоящий воин.
Ни один рыцарь не ушел от нас. Четырнадцать человек взяли в плен ранеными. Трое потом умерли. Остальных отконвоировали в Руан и посадили в темницу, пока за них не пришлют выкуп. Занимается этим Филипп, которому обещана десятая часть. Пехотинцев сдалось около полусотни. Их тоже отогнали в столицу герцогства. Вроде бы будут использовать на общественных работах типа ремонта крепостных стен. С ранеными возиться не стали, добили их.
Добычи взяли по меркам брабантцев очень много. Только полного рыцарского облачения и вооружения и боевых коней около сотни комплектов. Каждый тянет фунтов на двадцать серебра. Плюс оружие, доспехи, одежда и обувь пехотинцев. И обоз противника. Правда, я все продукты, упряжных лошадей и телеги конфисковал на нужды отряда. Разрешил поделить только запасные болты и копья и распить пять больших бочек вина, которые нашли в обозе.
Вечером к нам присоединились семьи брабантцев и началась гулянка. Был бы враг похитрее, ночью вырезали бы нас спящими. Но вырезать было некому. Те пехотинцы, которые убежали в лес, мчались по нему, наверное, до противоположного конца, который находился на территории Иль-де-Франса.
На этом мятеж в Нормандии и закончился. Через день к нам пожаловали несколько баронов, чтобы засвидетельствовать свою покорность герцогу Генриху. Заодно и на меня посмотреть. Они слышали кое-что о моих английских подвигах, но это происходило далеко от их земель и казалось приукрашенной правдой. Теперь они готовы были поверить в любую выдумку. В первую очередь бароны спросили, сколько у меня рыцарей?
— Двое — я и Джон, — ответил им. — Если найдете еще кого-то, можете убить, — разрешил я и добавил шутливо: — Только Реми не трогайте. Каждый укравший кольчугу брабантец называет себя рыцарем.
Реми, как командир руты, получил рыцарскую долю в добыче. У него теперь боевой конь, длинная кольчуга с капюшоном, в доплату за которую отдал свою старую, новый шлем, копье и щит, с которого соскреб герб старого владельца, но еще не придумал свой. Сделает это, когда станет рыцарем. Реми уже спросил Джона, как тот повысил свой статус? Теперь надо ждать от него рыцарский подвиг.
Бароны как бы между прочим внимательно осмотрели мой отряд. Больше внимания уделили брабантцам, которые расхаживали в захваченных доспехах, размахивали трофейными арбалетами и показывали, какие они грозные. Раньше мне валлийцы казались непомерными хвастунами. Тогда я не знал брабантскую меру. Впрочем, те брабантцы, которые перебрались в Португалию, вели себя скромнее. Видимо, эти надышались ветра с французских виноградников, который наполнен бациллами хвастовства. На валлийцев бароны не обратили особого внимания. Они за это еще не раз поплатятся.
Как разобрался с ними Гийом, я не интересовался. Главное, что обе стороны остались довольны, что большая редкость в конфликтах любого масштаба. После этого мой отряд отправился в Анжу, Гийом — в Руан, а бароны — по своим замкам с обещанием через неделю присоединиться к армии Генриха, герцога Нормандского.
30
К нашему прибытию с мятежом в Анжу было покончено. Само прибытие герцога с большой по местным меркам армией отрезвило многих. Хватило осады всего одного замка. Через две недели засевший в нем барон сдался, выторговав сохранение жизни и владений. В наказание он должен был сравнять замок с землей и на новом месте построить себе каменный дом, окруженный только каменной стеной такой высоты, чтобы сидевший на коне человек мог заглянуть поверх нее во двор. Никаких рвов, башен, донжонов. В общем, жилье разбогатевшего крестьянина или купца.
Через неделю, когда прибыли покорившиеся нормандские бароны со своими рыцарями, все вместе мы отправились наводить порядок в герцогстве Аквитания. Первым на нашем пути было графство Пуату. Возглавлял в нем мятеж виконт Люк де Туар. Его отец вроде бы был на стороне герцогини Элеоноры и, следовательно, ее мужа Генриха, а вот сыну вздумалось побунтовать. Такое, конечно, часто бывает. Отец взрослому сыну не указчик. Однако меня насторожило то, что в любом конфликте, в котором непонятно было, кто победит, знатные роды сражались сразу на обеих сторонах. Как понимаю, идеологическая подоплека столкновения их мало интересовала. Воевали для того, чтобы получить награду от победителя.
