дыре с соотечественником встретиться.
Дочка стояла у входа на лестницу и, несмотря на предстоящие ей два дня без третьего блюда, улыбаясь, во все глаза смотрела на русского дядю.
— Что же ты торчишь там? Десять раз повторять надо? Ступай!
— А, может быть, вы ее простите ради неожиданного нашего знакомства? — мягко вступился за девочку Пронин, — ведь я был невольной причиной ее наказания… Пожалуйста. Мы больше не будем.
Но дама поджала пухлые губы, кисло улыбнулась и насупилась.
— Нет. Лучше и не просите. Не в моих принципах отменять наказания. Садитесь, пожалуйста.
А муж, вглядевшись в Пронина, откинулся к спинке стула и хлопнул себя по коленке:
— Сказала тоже… Да разве голландцы такие бывают?.. С биографией нашей вы по нашему разговору немного знакомы. А теперь надо и с вами познакомиться. Коньяк пьете? И расчудесно. Стало быть, и ваша биография нам теперь отчасти известна. Вот мы ее сейчас и спрыснем… Гарсон!
И ковенский гражданин, весьма довольный своей остротой, до того оглушительно расхохотался, что французские старички испуганно обернулись и еще тише между собой разговаривать стали.
На следующий день, во время завтрака, Пронин получил еще большее удовольствие. За два месяца в вагонах да номерах супруги друг другу достаточно надоели… А тут свежий слушатель попался, да еще русский. В глухом Сен-Клере — прямо дар судьбы.
— Что же это вы, милостивый государь, уединяетесь? — крикнул, потирая руки, Сахновский. — Валите к нашему шалашу. Вместе почавкаем.
— Фи, Виктор, какие у тебя выражения! — поморщилась барыня.
— Ничего, душечка. Не по-испански же разговариваем… Водчонки? Флакон собственного изделия в чемодане завалялся. Слеза! Эй, гарсон, еще одну рюмку! Ишь, как поворачивается. Гражданин вселенной. Одолжение мне, подлец, делает. Раз ты лакей, черт тебя задави, пол под тобой гореть должен! Разве так у нас на Литве служат… Собственный у меня услужающий при конторе есть, вроде казачка. Чаю! Даже и не скажешь, палец только подымешь. Он тебе, ракалия, в момент сразу все и прет: чай, пончики, сливочки… Да какие, батенька, сливочки. Президент здешний таких не пьет.
— Ну, мы тут от казачков поотвыкали. Каждый сам себе и казачок, и нянька, и мамка, — добродушно заметил Пронин.
— Ужасно! — ковенская дама трагическим жестом поправила брошку с довоенным портретом мужа. — Я бы и трех дней не выдержала.
— А мы тут тринадцать лет выдерживаем. Экая беда! — сухо ответил Пронин. — И если кто-нибудь из эмигрантов еще казачков держит, это, знаете ли, седьмое чудо света.
— Мы не эмигранты, — гордо пояснила дама.
Пронин осекся. Вот так финик! Не из полпредских ли они ковенских кругов? Серп и молот на буржуазной подкладке?.. Нет, аллюры не те. И у девочки крестик гранатовый на шее, — это у них не в стиле.
— А кто же вы, простите за естественное любопытство?
— Литовские граждане, — с достоинством ответила новая знакомая. — Муж еще в 23-м году подданство принял. У него положение — это необходимо.
Дама так вкусно произнесла «положение», будто бутылку со старой малагой откупорила.
— У меня положение, — солидно подтвердил муж.
И вдруг так весь благодушно и засиял, точно пятки ему гусиным пером пощекотали.
— А это вы насчет седьмого чуда правильно заметили. Действительно, семейство наше за деньги показывать можно… Войны не видали. В Европе по военным заказам с женой мотался, потом так и застряли. Большевизия мимо нас прошла, Бог миловал, — до Ковно волна не докатилась. Единственный, сударь, русский город, который не захлестнуло. Здорово?
— Бывший русский, — поправила его жена.
— Ладно, матушка. Без тебя известно… В эмиграции тоже не мыкались, потому что еще с двадцатого года я на свою специальную полку попал.
Загибая похожие на морковки пальцы, он, вспоминая все, что его семью миновало, точно роды оружия перечислял: в артиллерии не служил, в кавалерии не служил, в пехоте не служил…
— А какая же ваша специальная полка? — полюбопытствовал Пронин.
— Водочным заводом управляю. Да-с. Чистенькое, сударь мой, дело… — Сахновский назвал место, которое он на земном шаре украшал: не то Лодыжки, не то Пропилишки.
— Аркадия у нас форменная. Как в довоенном раю живем. Сад у нас фруктовый в три десятины. Яблоки с мою голову… Горы. Свиньи не едят, хоть в пирамиды складывай. Индюшки свои. Сало свое. А я вот в отпуск сдуру поехал, жене Францию показывать… С жиру люди бесятся. А что здесь видели? Подтяжки да дамские рубашки. Да вот в Сен-Клере этом паршивеньком отсиживаемся теперь, экономию нагоняем.
Дама иронически передернула плечиками.
— Меньше бы по ресторанам слонялся, вот бы что-нибудь и увидел.
— Что же ты меня ресторанами коришь… На твои комбинезоны не меньше ушло. По ресторанам тоже понятие о стране составляешь. Был, между прочим, и в ваших эмигрантских заведениях. Кормят сносно, хотя куда же им до нас. Да из литовской курицы два ваших индюка выйдет! А закуски! Хо-хо! Мой Мишка вам такой дивертисмент соорудит, что язык проглотите. А вот служить у вас не умеют… Это уж, извините.
— Как служить? — переспросил Пронин.
— Да гарсоны эти ваши эмигрантские. Разве так служат?
Водочного управляющего, очевидно, этот вопрос особенно волновал.
— Фамильярность какая-то. Улыбочки. Разговорчики… Каждый должен свое место знать. Принес- унес, раз-два, нечего дурака валять. Расстояние понимать должен. К судомойке пойди, ей и улыбайся!
Пронина передернуло. Но он сдержался и чрезвычайно вежливо отчеканил:
— Я в наших русских ресторанах не раз бывал. Служащие там образцовые. Большинство из них настолько воспитаны, что могли бы давать уроки вежливости даже иным господам с… «положением». И многие из них в прошлом… Впрочем, вы не эмигрант и многого не изволите знать, или не желаете знать. Что же вам и объяснять. Чепуха.
Сахновский переглянулся с женой и посмотрел сбоку на Пронина: «Черт его знает, что за гусь» — и смолчал.
Уютный разговор подходил к концу. Благополучные ископаемые из Литвы жили, очевидно, на другой планете.
— А вы сами чем занимаетесь? — опасливо спросила дама.
Пронин чуть было не ляпнул: «банщик, — в турецких банях квасом головы туркам мою»… Но удержался и, учтиво склонив пробор, доложил:
— Малярное дело у меня, сударыня.
— Собственное? — с благосклонным удивлением осведомился Сахновский.
— С компаньоном вместе держим. Сами директора и сами маляры.
— То есть, как же это? — Дама нахмурилась, брошка с фотографией мужа так и заходила, словно на рессорах.
— Очень просто. Один раз я директор, а компаньон — маляр. Другой раз — наоборот. Когда спешная работа, третьего приглашаем. Вице-директором.
— Какая же, собственно говоря, разница? — оторопело спросил господин из Пропилишек.
— Разница в положении огромная. Директор обыкновенно обои клеит, это много легче. А маляр потолок белит, — голову задирать приходится, белила на лоб капают… Потеешь больше. Вот мы и чередуемся.
Супруги опустили глаза. Оба густо побагровели, хотя на веранде совсем не было жарко.
Пронин поднял с пола котенка, посадил его к себе на плечо и встал.
— Что же вы… и на чай получаете? — складывая салфетку и глядя в сторону, ядовито процедила дама.
— Зачем же? Дело не такое… Сами консьержкам даем, когда работу через них получаем. Вот когда
