– Еще как захватывает! – многозначительно заметил Андрей. – Благодаря этой ленте мы скоро захватим весь мир. Этот мультик был задуман нами с самого начала.
– О чем ты? – не понял я.
– Ну как же? Благодаря этому фильму в сознании всех обитателей нашей планеты теперь формируется положительный образ людоеда. Разве не это мы с тобой планировали сделать уже на первых этапах реализации нашего всемирного людо-юдского заговора? Мы же вроде вели с тобой какие-то протоколы?
– Я помню, ты сказал, что это архиважно.
– Вот видишь.
– За тебя, председатель! – высоко взметнув рюмку, пробасил Семен. – За твой чудо-заговор, за твои творческие успехи. Кстати, какими новыми открытиями ты готовишься осчастливить человечество?
– На этот раз не столько новыми открытиями, сколько новым романом об этих открытиях.
– Ну-ну, твой фонтан идей поистине неиссякаем. И что это будет на этот раз?
– Да это та самая старая идея про двух Иисусов. Мне надоело дожидаться, пока разыщется моя рукопись, в которой описывается один из Иисусов, пострадавший на Суккот, и, быть может, даже вскользь говорится о другом, пострадавшем на Песах, и я решил самостоятельно восстановить события...
– Меня не устает удивлять, как это ты так хорошо знаешь, что там в твоей рукописи должно быть написано, – усмехнулся Семен. – Мы вот, например, с Ури иначе считаем. Мы думаем, что в ней идет речь об Учителе Праведности.
– Неважно. Пусть вы правы. Тогда должна существовать какая-то другая рукопись, в которой описываются два Иисуса.
– Почему это должна?
– Потому что евангельский образ двоится. Это тайна, которая сама рвется наружу, которая хватает тебя за горло и требует немедленного осмысления.
– А если такая рукопись не сыщется, что, на мой взгляд, вполне вероятно? Что тогда?
– Не имеет значения. Если не сыщется, то придумается!
– И это как раз то, что в твоей творческой лаборатории сейчас происходит?
– Вот именно. Поверь мне, что между обнаружением рукописи и ее выдумкой разница почти неуловима.... Собственно я еще давно составил согласование всех четырех евангелий из предположения, что Иисусов два и что они оба сыны Давида. А теперь вот решил облечь этот материал в форму романа. После его публикации никто не сможет понять, как он вообще раньше мог думать, что в Евангелии только один главный герой.
– А тебя не беспокоит тот вред, который ты нанесешь своим романом христианству? – спросил Семен.
– Не беспокоит. Роман мой вообще может принести христианству только пользу. Подумай сам. Люди захотят проверить, верно ли я все написал, и, наконец, прочитают Евангелие! Я колоссальную пользу принесу церкви своей книгой…
– Ну-ну, – усмехнулся Семен. – Только как ты потом будешь перед Богом за свою пользу отчитываться? Сказано: горе тому, кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня. А ты множество и великих, и малых взбаламутишь.
– Никого я не взбаламучу, – решительно возразил Андрей. – Я всего лишь анализирую наличный священный текст, который оказался гораздо богаче, чем все эти века полагали. Я всего лишь согласовываю Евангелия. Я даже и роман свой хочу назвать «Конкордация» – согласование.
– Ну как же, как же! – усмехнулся Семен. – Сижу себе, не шалю, никого не трогаю, конкордацию составляю!
– Верно, никого не трогаю! Я ведь, заметь, не просто конкордацию, а роман пишу. А роман невинен и неподсуден, как ребенок. Ведь роман – это заведомая условность, игра. Его так и называют – «фикция», «fiction». Если я напишу роман о двух Иисусах, то получу полное алиби. Вопрос: «откуда я все это взял?» будет снят, даже не прозвучав. Автор – он как бог, он также автоматически наделен всезнанием и всемогуществом. Толстой, например, знает, что творится в голове Пьера Безухова, хотя тот никому о своем намерении прикончить Наполеона не рассказывал, а Достоевский следит за вызреванием преступного плана в голове Раскольникова. И никто со смехом на этих писателей пальцем не тычет… Если тебя не возмущает эта условность, то тебя не должна смущать и моя осведомленность относительно подробности жизни двух Иисусов и, главное, относительно их теологических представлений. Моя теология – литературная. С нее взятки гладки.
– Уже не терпится твой роман прочитать, – сказал я. А Давид добавил:
– Ты только не разъясняй там всего. Побольше туману напусти – публика это любит.
– Хорошо, ты напишешь историю, но смысл-то в ней какой? – продолжал гнуть свое Семен. – Ведь два Спасителя – это полная ерунда. Какой – пусть даже и литературный – смысл в двух Спасителях, которые даже друг о друге ничего не слышали? Ведь по твоей новой версии, они друг о друге ничего не слышали?
– Да тут сколько хочешь можно смыслов усмотреть. Вот у евреев по традиции должно быть два спасителя. И они вовсе не обязательно должны быть знакомы… Что вообще в этом странного? Если Учитель посылал своих учеников по двое, то почему сам он не мог быть послан в паре с кем-то?
– Ну если, конечно, считать, что Мессия – простой человек, то тогда может быть. Но ведь соль христианства в том, что Иисус – это сам Бог во плоти.
– Да что вам так далась эта его божественность? – усмехнулся Андрей. – Если вы любите Иисуса только за то, что он Бог, то чего особенного делаете? Не то же ли делают и язычники? Подумай, ведь если вдруг окажется, что Иисус действительно только человек, а другими словами – просто еврей, то при всех тех же его речениях и деяниях, вы потеряете к нему всякий интерес! Ну кто вы, если не язычники?
– Не уходи от ответа. Ты должен признать, что христианская теология не может принять двух Мессий и остаться при этом христианской, то есть исповедующей явление Бога во плоти.
– Почему не может? Я тебе и такую теологию могу предложить.
– Теологию двойного воплощения?
– В каком-то смысле двойного.
– Как же это?
– Согласно этой теологии, Иисус синоптиков – это только человек, то есть это праведник, которому поручено дело победы над смертью. Это столбовой и, так сказать, иудейский путь спасения, как сказано в Писании: «праведник – основа мира»… Но поскольку Всевышний и «святым Своим не доверяет», поскольку Всевышний признает, что человек – существо ненадежное и, сойдя в ад, может оттуда не выбраться, то Он также и Сам совершает этот подвиг в лице описанного Иоанном Иисуса-Бога. Это запасной христианский путь. Вот тебе, пожалуйста, теология сочетанного воплощения.
– Тут у тебя что-то не сходится, – усмехнулся Семен. – Насколько я понял, твой Иисус, который воплощенный Бог, погибает и воскресает после того, как уже воскрес Иисус – «только человек». Зачем? Ведь по твоей мысли так должно выходить, что Иисусу-Богу нужно было бы появиться на арене только в том случае, если бы Иисус-человек не воскрес. А так какой смысл? Или, может быть, Иисус-человек, по твоей новой версии, и не воскресал?
– Нет, почему же? Оба воскресли. Иначе синоптических евангелий просто не существовало бы…
– Постой, – вдруг опомнился Семен, у которого наконец сработал его христианский инстинкт. – Что ты мне голову морочишь! Если твой второй Иисус – воплощенный Бог, то именно он всю работу и делает! Первый может воскресать, может не воскресать, но его вечная судьба, как и судьба всех прочих людей, зависит от того, исповедует ли он Христа, исповедует ли он Бога во плоти, который, по твоему утверждению, описан только евангелистом Иоанном. Твой синоптический Иисус оказывается в одном ряду с прочими праведными евреями, с тем же Иоанном Крестителем... но он никого не спасает. Спасает вочеловечившийся Бог.
Андрей собрался уже что-то ответить, но я не выдержал и опередил его:
– Семен, опомнись. Это же ярлыки. Я никогда не думал о христианстве так дурно, как ты его сейчас представил. Неужели вы и в самом деле такие замороченные?... Неужели вы и в самом деле потеряете к
