навороченном «сивике» проехал на красный свет и врезался в ее «линкольн». Маркус занимался импортом одежды и других товаров, но свернул бизнес к тому времени, когда Фиона встретила его на открытии галереи в Дариене. Он старался завести полезные знакомства и связи среди богатых и влиятельных людей, к которым любила причислять себя Фиона.
Четыре года назад они решили пожениться, и Маркус продал свой дом в Норуолке, а Фиона выставила на торги свой в Дариене. Они стали жить вместе в роскошном таунхаусе, окнами выходившем на пролив Лонг-Айленд.
Шейла предполагала, что однажды утром Фиона проснулась и подумала: «Хочу ли я до конца дней жить одна?» Честно говоря, я никогда не думал, будто у Фионы могли возникнуть проблемы эмоционального характера. Эта женщина всегда держалась с таким надменным и независимым видом, что, казалось, совершенно не нуждается в чьем-либо обществе. Однако под ледяным фасадом скрывался очень одинокий человек.
Маркус появился в ее жизни в подходящий момент.
Мы с Шейлой неоднократно задавались вопросом, а какими же мотивами на самом деле руководствовался Маркус, и пришли к выводу, что они, вполне возможно, были не такими уж плоскими. Он жил один, и не исключено, что у него возникло желание просыпаться по утрам рядом с любимым человеком. Но нам также стало известно: при продаже бизнеса Маркус выручил гораздо меньше средств, чем ему хотелось; кроме того, значительную часть дохода он до сих пор выплачивал первой жене, проживавшей в Сакраменто. Фиона, которая в течение стольких лет всегда была осмотрительна — я бы даже сказал, скупа — в обращении с деньгами, безо всякого сожаления тратилась на Маркуса. Она даже купила ему яхту, стоявшую теперь на якоре в порту Дариена.
Маркус по-прежнему время от времени давал консультации импортерам, которые ценили его опыт и связи. Пару раз в неделю он ужинал с этими людьми и любил прихвастнуть, что мир бизнеса никак не даст ему покоя. Мы с Шейлой между собой называли его треплом и засранцем. Но Фиона, судя по всему, любила Маркуса и выглядела гораздо счастливее, чем до знакомства с ним.
Они приезжали к нам в гости, чтобы Фиона могла повидать внучку. У меня было немало оснований недолюбливать Фиону, но я никогда не сомневался в том, что Келли она просто обожала. Куда она только ее не возила — и за покупками, и в кино, и на Манхэттен, и в музеи, и на бродвейское шоу. Иногда Фиона даже решалась совершить паломничество в огромный магазин игрушек на Таймс-сквер.
— Просто удивительно, где была эта женщина, когда я была ребенком? — не раз спрашивала меня Шейла.
Все эти годы мы с Фионой поддерживали нечто вроде перемирия. Она не любила меня, а мне было на нее наплевать, но мы оба старались вести себя как цивилизованные люди. Никаких открытых военных действий.
После аварии все изменилось.
Теперь нас уже ничто не сдерживало. Фиона винила меня. Если я знал, что у Шейлы появились проблемы с алкоголем, почему ничего не предпринимал? Почему не рассказал об этом ей, Фионе? Почему не убедил Шейлу в необходимости лечиться? О чем я думал, позволяя ей ездить через половину штата Коннектикут, когда она, вполне возможно, была нетрезвой?
И как часто она садилась пьяной за руль, в то время как в машине находилась Келли, ее внучка?
— Как могло случиться, что ты ничего не знал? — спросила меня на похоронах Фиона. — Неужели ты не заметил никаких признаков?
— Не было никаких признаков, — ответил я, еще не пришедший в себя от горя. — Не было.
— Ну да, на твоем месте я сказала бы то же самое, — бросила мне она. — Тебе приходится в это верить. Чтобы оправдать себя. Но знаешь, Глен, признаки, вероятно, существовали. Просто ты не удосужился обратить на них внимание.
— Фиона… — Маркус пытался успокоить ее.
Но она не унималась:
— Или ты веришь, будто однажды ночью она подумала: «А почему бы мне не стать алкоголичкой, не напиться и не заснуть за рулем машины посреди дороги?» Неужели ты считаешь, что человек может вот так, ни с того ни с сего, решиться на подобное?
— А я думал, вы что-то заметили, — парировал я, уязвленный ее яростным напором. — От вас же ничего не может ускользнуть.
Она удивленно заморгала:
— Как я могла что-то заметить? Я не живу с ней. Я не провожу с ней семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году. В отличие от тебя. Это ты мог заметить и после этого что-нибудь предпринять. Ты нас подвел. И Келли тоже. Но больше всего ты подвел Шейлу.
Люди стали обращать на нас внимание. Если бы мне сказал все это Маркус, я бы ему врезал, но с Фионой этот вариант исключался. Однако причина, по которой мне так хотелось это сделать, заключалась в том, что она была права.
Если у Шейлы появились проблемы с алкоголем, я непременно должен был это заметить. Почему получилось так, что я ничего не знал? Существовали ли какие-то признаки? Тревожные симптомы, которые я проигнорировал? Возможно, я просто не хотел принять факт возникновения проблем у Шейлы? Конечно, Шейла любила выпить, как и все мы. По особым случаям. На обедах с друзьями. Или на семейных праздниках. Мы выпивали по две бутылки вина по вечерам, когда Келли оставалась у Фионы и Маркуса в Дариене. Однажды я даже подхватил ее на лестнице, когда она поскользнулась на ковре.
Но все это нельзя считать признаками чего-то серьезного. Или я просто пытался сам себя одурачить? И не хотел видеть правды?
Фиона была права: Шейла не могла просто так напиться, а потом сесть за руль «субару».
Через три дня после смерти Шейлы, вечером, когда Келли уже легла спать, я тихонько перерыл весь дом. Если Шейла пила втихую, значит, где-то прятала выпивку. Не в доме, так в гараже или в сарае около дома, где я хранил машинку для стрижки газонов и проржавевшие старые шезлонги.
Я обыскал все, но ничего не нашел.
Тогда я стал общаться с ее друзьями. Со всеми, кто ее знал. Начал с Белинды.
— Ну хорошо, однажды во время ленча, — вспомнила Белинда, — Шейла выпила два коктейля «Космос», и ее немного развезло. В другой раз — Джордж тогда чуть не озверел, когда увидел нас, он такой упрямый зануда — мы накурились травки. У меня была парочка косячков, и мы немного оттянулись вечером, когда устроили девичник. Это были весело. Но она всегда контролировала себя, а если и выпивала больше нормы, то вызывала такси. Шейла не теряла головы. Она была разумной девочкой. Я тоже не понимаю, как такое могло случиться, но, наверное, мы никогда не узнаем, что переживают другие, верно?
Салли Дейл, которая работала у меня в офисе, тоже ничего не понимала.
— У меня была кузина — то есть она и сейчас есть, — так вот она подсела на кокаин, но никто об этом не догадывался, Глен. Просто невероятно, как долго ей удавалось это скрывать, пока однажды к ней в дом не явились копы и не загребли ее. Никто ничего не знал. Иногда — нет, я вовсе не пытаюсь сказать, будто с Шейлой случилось то же самое, — но иногда ты не знаешь обо всем, чем занимаются близкие тебе люди.
Вырисовывались два варианта развития событий: у Шейлы действительно существовали проблемы с выпивкой, но либо она очень хорошо это скрывала, либо не скрывала, а я преступно проигнорировал все.
Однако я не исключал и третьего варианта: Шейла не пила и не садилась за руль пьяной. В таком случае результаты токсикологической экспертизы оказались неверны.
Но у меня не было никаких улик, чтобы подтвердить эту версию.
Через некоторое время после смерти Шейлы, когда я пытался разобраться во всей это бессмыслице, мне удалось разыскать студентов, которые вместе с ней посещали курсы бухгалтеров. Выяснилось: в тот вечер ее вообще не было на занятиях, хотя прежде она не пропускала ни одного дня. Ее преподаватель, Алан Баттерфилд, сказал, что Шейла являлась одной из лучших учениц в вечернем классе.
— У нее имелся стимул посещать занятия, — сообщил он мне, когда мы пили пиво в придорожной забегаловке напротив школы. — Она мне говорила: «Я делаю это ради моей семьи, ради мужа и дочери,
