женщина!
Бывший сотрудник ФСБ Бобровник открыл в центре города через квартал отсюда корпоративную службу безопасности, укомплектовал ее профессионалами из бывших работников спецслужб и процветал в охранном бизнесе города.
Дима потом рассказал, как Таня Бобровник вошла в его кабинет, посмотрела сверху вниз глазами замученной феи и сказала:
— Дмитрий, у меня болит зуб мудрости, может быть, мы его?..
На Тане — «Красноуральской фее — 2000 года» было обычное короткое джинсовое платье с вырезом на животике, никакой косметики, золота, даже заколки в распущенных волосах, но оторваться от Тани было невозможно. Может, дело было в необыкновенно синих глазах?
Наташа с тоской посмотрела на написанное — ерунда какая-то. Вроде все правда, но она опять отклонилась от темы.
Итак, Таня Бобровник пришла на прием к знакомому дантисту удалить верхний правый зуб мудрости.
Ей сделали обычный платный обезболивающий укол, и она внезапно скончалась от анафилактического шока прямо на сиреневом кожаном кресле лучшего частного зубного кабинета. Укол делала м/сестра Ткачева, медикаменты поставил в срок и за оплату по факту — зав. пятой аптекой Чижевский.
Тот день и половина следующего пролетели в милиции и скомкались, наподобие упавшего в болото парашютиста. Милиция состава преступления в действиях Горностаева В.И., Ткачевой Л.И. и Чижевского А.А. не нашла, их отпустили — с миром! На третий день господин Бобровник (когда «убийц в белых халатах» — Горностаева, Ткачеву и Чижевского привезли на местный спиртовой завод, который охраняли его службы и свалили у него в ногах) сказал (запомните):
— Аллергия? Шок на лекарство? Я таких слов не знаю. Сейчас с вами поговорит мой человек, надеюсь, обойдемся без церемониальных выстрелов в голову.
Уже немолодой и очень удачливый по части охранного бизнеса господин Бобровник, не был явным сторонником тотального уничтожения людей. Но жажда справедливой мести, которая гложет любого испытавшего потерю близкого человека — по нелепой ли случайности, по чужой ли бестолочи, ведь люди, как известно, имеют привычку гибнуть и умирать в большинстве случаев внезапно, скоропостижно и часто без особых на то причин. Никто не знает своего часа, каким он будет, и в чьем обличье явится старушка с косой.
Диму после разговора с Бобровником сильно избили, потом он подписал документы на передачу всего, что имел на имя какого-то господина Амбарцумяна,
И уже через 4 дня мы оказались в заброшенном гараже, сидя в старой «Газели», на которой Дима одно время зарабатывал на жизнь. От греха подальше мы решили уехать из города в тот же день. Без денег далеко не уедешь, и Дима на полдня ушел в город. У каждого коммерсанта есть долги, а кто-то должен ему, но к вечеру из всех должников ему исправно отдал 1 500 рублей только местный забулдыга, и то он его не просил ввиду незначительности суммы, тот сам окликнул и рассчитался сполна.
Итак, он закрыл гараж, и мы поехали, сперва медленно, потом очень быстро, от гаражей до нашего дома было не больше километра… Уезжая из Красноуральска, мы своих вещей не захватили, такими были условия, которые мы вынужденно согласились исполнять — документы в зубы и прочь, прочь из города! И если бы не древняя «Газель», стоящая в ремонте у Диминого школьного друга…
Он стал похож на бедуина, а я забыла про свою беременность.
Стресс на мужчин действует очень опоследованно — сперва давит, потом немного отпускает и позволяет выжить, если хочешь, и когда это удается, мужчина выпадает в осадок, становится, как кислое молоко, забытое бабкой в кружке на подоконнике.
Мы ехали, и я не узнавала его — чистенький дантист с едва различимой улыбкой умного человека куда-то исчез, а за рулем сидел незнакомец, и от него пахло соляркой и дешевыми сигаретами.
— Дим, — дотянулась я губами до его волос. — Ну, Дим, ну Дим-дим…
Мы поцеловались, и нас тряхнуло.
— Мне ее очень жаль, так жаль! — глядя на холм кладбища, всхлипнула я. — Лучше бы я умерла!
— Лучше бы я умер!
Мы взглянули на то место, которое было нашим домом…
Двери распахнуты, разбитые окна хлопают, чувствовалось, в доме осталась одна труха без вещей, и какой-то татарин смотрит на нас не мигая, с обочины… Мачты электропередач за его спиной и огромная промзона города Красноуральска, из которого мы убегали. Но — этот город был мне так дорог! Он навсегда застрял в моем сердце, как ты, любовь моя, что напоследок мне захотелось сделать что-нибудь хорошее, отдать полкармана мелочи нищему или купить мороженое в вафельных стаканчиках недоверчивому и замурзанному уличному ребенку.
И тут я увидела его…
Бомж из привокзального сквера — тот самый, который спал там под пионером с гипсовым горном. У рынка толпился народ, что-то происходило…
— Сейчас объеду, — Дима стал разворачиваться, а я сказала:
— Подожди, я посмотрю.
— Зачем?!
У павильона «Семена» помирала местная достопримечательность — бомж Гильза, еще известный, как — Мурадым-ага.
По виду его переехала машина, старик был не только поломан, как кукла с помойки, но и весь в крови.
— В рынке кассу вчера ночью ограбили, взяли всю недельную выручку… и обменник потрясли… — переговаривались те, кто стоял неподалеку.
— «Скорая» не едет, — завздыхала местная горе-бабка с котятами в коробке.
— А как?.. — спросила я.
— Сперва под одну машину попал, и другая следом! — наклонилась ко мне бабка и, отложив котят в сторону, поправила что-то похожее на подушку под головой Мурадым-аги. Тот, не открывая глаз, продолжал кричать:
— А-аааааааа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. — разносилось на пятачке перед павильоном «Семена».
Толпа потихоньку расходилась, новые зрители еще не собрались. Дима потянул меня за рукав, а я вдруг начала рыдать, размазывая слезы.
Бомж перестал стонать и, сглотнув страшным кадыком, взглянул на меня. Я, придерживая рукой живот, наклонилась и спросила:
— Вам больно?
В ноздри ударил такой страшный газ, из смеси горя, несчастья и всей той грязи, в которой живут опустившиеся люди и уличные собаки, что я, как сомнамбула, покачнулась и чуть не упала рядом. Дима приподнял меня за под мышки и молча понес к машине.
Бомж снова открыл глаза и посмотрел на меня, а я на него, вывернув шею.
— Давай отвезем его к приемному покою и положим? — уже в машине, когда Дима стал отъезжать,
У меня какая-то ненормальная тяга к старым пьяницам.
И еще я всегда помню об отце: жив ли он вообще сейчас?
Когда я вижу старика, и он пьян, и несчастье сквозит у него даже в остатках волос, в горьких складках у губ, и вывернутые карманы висят — в них нет даже мелочи — у меня мелькает безумная мысль:
«Может быть это он?!»
Конечно, от Сапожка-на-Оби до Красноуральска немного дальше, чем от аптеки до вокзала, но
