Витя.
— Надо же, — заинтригованно похлопала глазами Альбина, а про себя подумала: — „Я сумасшедшая — зачем мне
Альбина обвела взглядом полупустые комнаты своей старой квартиры. Они стояли в прихожей. Ст. лейтенант Иншаков внимательно оглядел Альбину. Она выпятила грудь, и, поджав живот, не сводила глаз с лейтенанта. Она молчала, а глаза горели так, что у Вити сразу пропали все мысли… кроме одной.
— …поточней, пожалуйста, — прохрипел ст. лейтенант, кивнув на футбольное поле супружеской кровати Яроцких, когда они вошли в спальню.
— Ой! Ну, он храпел, как самовар с шишками! — увлеченно рассказывала Альбина про своего мужа. — А то еще ворочался! И — вопил во сне!.. А то, как начнет ловить меня своими ручищами, как начнет — невозможно с ним спать было, ну просто никак невозможно! Небось, сейчас в гробу переворачивается, — мстительно показала два передних зуба она.
Виктор Иванович живо представил себе все то, что только что рассказала Альбина…
— Понятно, — глубокомысленно протянул он, и из Альбининой квартиры не выходил до семи вечера…
Дарь Иванна Кокуркина возвращалась с рыночных рядов. У подъезда толпились люди, народ тихо гудел — что-то затевалось.
Дарь Иванна стала, толкаясь продвигаться сквозь людей, поправив светлую панаму на голове.
— Вам полковник не нужен? — сердечно спросил Кокуркину человек с барабаном.
— Наверное, свадьба! — в предвкушении чужой польки-бабочки сверкнула глазами Дарь Иванна. — Щас, лучше всех спляшу!
— Нужен! — с аппетитом выкрикнула она и притопнула. — Где?
— Точно нужен? — переспросил нестарый еще юноша при кокарде.
— Точней не бывает! — чуть не выронила сумку Дарь Иванна.
— Вон там — возьмите, — показал правее владелец длинного и красного носа. — Смелее, женщина.
Дарь Иванна трепетно зажмурилась и пролезла между двух молодых людей в черном…
— Ну, где?.. — выдохнула она.
Перед ней на двух высоких табуретах стоял невыносимо прекрасный гроб, в нем лежал полковник и, вроде бы, спал.
Дарь Иванна уронила глаза и почувствовала, что уносится в небо. Ей стало неважно и она, перекрестив сердце и губы, бочком вышла из гравитационного поля гроба.
— Ну, что? Не подошел? — печально спросил ее трубач на выходе.
— Так он же мертвый! — шепнула ему Дарь Иванна, на которую жалко было смотреть.
— А вам какой… живой нужен? — удивился, который в кокарде.
— А живого нет? — с надеждой посмотрела по сторонам Кокуркина.
— Какая вы, женщина, умная!.. Вам прямо не угодишь! — пристыдил ее трубач.
— Я?!! Умная!!! — удивилась и заиграла глазами Кокуркина, которую за 62 года впервые назвали умной.
И, задумавшись о своем, о девичьем, Дарь Иванна зашла в родной подъезд, задев баклажаном из сумки дверь.
„Сегодня ночью я пил коньяк во сне, а утром у меня болела голова…“
Бомж Илья Леонидович проснулся с новыми ощущениями. Он встал, отряхнулся и еле живым голосом сказал:
— Это просто смешно!
И стал дописывать „Теорию разрушения страны“, пытаясь отгородиться и навсегда забыть, что видел в ту ночь в 56 квартире.
Перышко скрипело, лабрадор отошел от трансформаторной будки и поднял правую заднюю… нет, левую заднюю.
„Самое страшное, что произошло за 13 последних лет — не нищета миллионов или запредельные прибыли нескольких тысяч семей, и даже не тихая смерть сотен людей от всего случившегося после развала Страны. Все мы рано или поздно помрем. А то, что в России воцарился при расслабленности и томности верховных властей новый неписанный закон, который неукоснительно введен киллерами от Калининграда до Камчатки — за деньги можно убить кого угодно, когда угодно и за что угодно. И меня, и тебя, и вас, эй, господин в „Мерседесе“. Убийц будут искать и не найдут — томность властей она такая пра-ативная.
Теперешнее зло и минувшее, разве у него не одно и то же выражение на черной мохнатой морде? Полной свободой в России пользуются бандиты и власти — то же, что и раньше. Для рядового человека — это недозволенная роскошь. ГУЛАГ или киллер в подъезде или КАМАЗ с гексогеном, припаркованный рядышком с твоим панельным домом“.
— Ох, блин!..
Бомж Илья Леонидович зажмурился и выглянул из трансформаторной будки. И не смог выйти — рядом, за дверью — стоял КАМАЗ. Под ним спал шофер Винников.
И выходила страшная картина — о судьбе страны в тот вечер думал один только бомж — Илья Леонидович Брежнев.
Ох, недаром говорят астрологи про номинальную похожесть людей с зеркальными знаками Зодиака, именами, фамилиями и даже волосами.
Все рыжие Тани имеют мужей-алкоголиков, а уж Клеопатры любят мужчин вплоть до 80 лет.
— Ой, фигня это все! — сказал вслух и подумал то же самое Илья Леонидович напоследок о России и уснул.
На земле шел дождь, Америка властвовала, Россия бедствовала, какие же сволочиии…
— А Майкл Джексон — простой украинский мальчик, и мамка у него молдаванка! — к чему-то сказал во сне Илья Леонидович и, поджав ноги к набитому животику, заснул в положении эмбриона (до лучших времен).
— Деньги и коммунизм — две утопии! — Илья Леонидович поставил жирную точку, почесал затылок и пошел в бутик на улицу Цурюпы, ту которую пересекает проспект Всех Замученных Лениным и Остальными Такими же.
Когда у бомжа не было денег, он просто каждую секунду думал об обустройстве России, зато при деньгах он вдруг торопливо задумался о себе.
— Может быть, еще не поздно начать новую?.. Как там ее?.. Жизнь!
Первым делом на деньги из двух кофейных банок Илья Леонидович купил золотые часы „Женева“.
Не в бутике, а с рук, и не за безумную какую цену, а всего за три тысячи рублей. Киллер один продавал. С выбитым глазом.
Золотые часы „Женева“ на руке пьяненького бомжа привлекли внимание трех местных путан, и они обслужили Илью Леонидовича без очереди, бесплатно и досрочно, чем повергли тихого человека в краску стыда, смущенное волнение и гусиную кожу.
— Вы давно от стилиста? — со знанием дела спросила третья очень симпатичная путанка, отлипаясь от Ильи Леонидовича. Тот блаженно замычал.
— Он?! Недавно! — закуривая, тоном, не терпящем никаких „но“, присела на нижнюю часть туловища Ильи Леонидовича первая и самая заводная из девиц. — Вот только что вышел! Я сама видела. Ну, что, старичок, ты еще теплый?
Илья Леонидович умиротворенно закрыл глаза и отдал себя на волю свалившегося на него счастья.
На следующее утро в баре на привокзальной площади Илья Леонидович барствовал по полной программе, до вечера.
