На телеэкране за барменом сидели и лоснились опухшие от денег олигархи.
— Дай поцелую! — закричал Илья Леонидович Брежнев, отрываясь от пивной кружки с „Хеннесси“.
— Кого? — удивился бармен.
— Черномыр — ик!— дина… и Бороди — ик! — на! — выговорил Илья Леонидович устало.
— Иди, целуй! — разрешил бармен.
Илья Леонидович посмотрел по сторонам с явными криминальными намерениями и кругами пошел к телевизору.
— Стул возьми, не дотянешься, — посоветовал ему официант.
Сперва он ткнулся в телевизор, оставив на экране пятипалые отпечатки от кетчупа, потом телевизор взорвался и потух. Илью Леонидовича отбросило, он долетел до выхода и рванул в дверь. Никто за ним не бежал, все чего-то ждали.
— Мне миндального мороженого — на все! — протянул 20 долларов Илья Леонидович в новом костюме от Армани и сияющих ботинках.
— Так мы тут синькой торгуем… и зеленкой, — с уважением сказала дама за прилавком, разглядывая экстравагантного старика. — Вам направо, левая дверь.
— А почем нынче синька? — потоптался у порога Брежнев.
— Совсем дешево! 10 рублей поллитра! Ящик отдам за девяносто…
Илья Леонидович, не долго думая — ваял и, прижимая его к себе, понес к выходу.
— Тяжело! — вздохнул он. — А! Ладно!..
И, оставив ящик в углу, быстро вышел на улицу, где всего в двух шагах шла бойкая торговля мороженым.
Деньги разлетелись быстро.
Ну, если так гулять…
Когда ты беден и тебе с утра нечего есть — это нормально.
Это — в порядке вещей.
Зато если вчера ты ел швейцарский шоколад и закусывал его норвежской селедкой, а сегодня ничегошеньки от этого изобилия нет, то впору — заняться шантажом.
Илья Леонидович проснулся опухший.
Деньги тратить — занятие приятное, но тяжелое. С деньгами вообще так муторно, не передать! А без денег — с одной стороны, конечно, хорошо, а с другой — просто тихий ужас.
Илья Леонидович поднял руку, чтобы… и не поверил глазам — золотые часы „Женева“ исчезли.
Вот тогда-то гражданин Брежнев и пошел на шантаж…
Человек в шляпочке нырнул в подворотню, а это был Илья Леонидович, и стал ждать. В рваном костюме от Армани Илья Леонидович смотрелся комично. Наконец он вышел, когда увидел
— Там был большой байрам, — пропустив Альбину, громко буркнул бомж. Яроцкая споткнулась.
— Где там?.. — посмотрела на бомжа Альбина ясными глазами.
— Ну, откуда ты золотишко сперла, — пьяно и застенчиво буркнул бомж.
Альбину передернуло.
— Чего ты хочешь? — глядя на сталактит соплей из ужасающей по размерам ноздри, кашлянула Альбина.
— Половину, — быстро сказал бомж.
— Приходи к моей двери через полчаса, — стараясь не вдыхать запах, исходящий от Ильи, сказала вдова.
— До скорого, — деловито сказал бомж.
У Альбины в память о муже осталась капсула с ядом гадюки индийской (для Натанчика, мысленно шутила Альбина Хасановна). От этого яда кровь загустевает и начинает идти сперва из десен и старых ран. А потом просто вытекает вся…
Через полчаса философски настроенный бомж поднялся на четвертый этаж и стукнул трижды в дверь 48 квартиры. Никто ему не открыл. Бомж нахмурился и посмотрел под ноги, на половичке одиноко лежала бутылка водки — „Цар-ская“, прочел по слогам он.
— Записка… — взяв в руки клочок розовой бумаги, бомж повертел его и, наконец, разобрал: „Срочно уехала. Пока — вот это. Если желаете“.
Илья Леонидович взял бутылку и пошел в трансформаторную будку. Вдова через глазок наблюдала за ним.
— Дармовщинка, — выпив полбутылки и занюхав лимонной корочкой, сказал Илья Леонидович и провалился в сон.
В вечный.
— Уберите кошку-у-у!.. — кричал слепой Жидков, если лабрадор кидался на четвероногую, вместо сопровождения незрячего хозяина по его слепым делам.
Кошка, а это был цвета лондонского тумана — Скаредный Кот, от охотничьей собаки — лабрадора кинулся прямо под трансформаторную будку! Лабрадор за ним — сунув морду между кирпичами и подвывая от наслаждения! Кот орал и шипел, отбиваясь лапой, а слепой Жидков, у которого поводок от ошейника был намертво привязан к ремню на брюках, — руки-то у него были заняты двумя сумками, влетел в будку и упал на бомжа!
Тот прохрипел, вглядываясь в гладкое лицо слепого в стильных очках:
— Помираю, дядя… Спаси мою бессмертную душу!
На что Жидков встал на четвереньки и, кое-как поднявшись, ответил:
— Каждый свою… каждый свою!..
Но „скорую“ вызвал, сразу, как только поймал озорника в ошейнике. И Илья Леонидович был спасен, также остался живым Скаредный Кот из соседней „сталинки“. Никто в тот день не простился с жизнью.
Мы с Таней вошли в подъезд одновременно. Я — из больницы, она — с похорон.
Я подняла глаза и в темноте сказала:
— Здравствуй, Таня.
Она сказала:
— Привет, Наташ.
Мы развернулись и пошли — она к лифту, держа сверток с дочкой, а я вздохнула и свернула к 34 квартире, за которой дружно лаяли собаки.
И, словно каким-то магнитом, нас повернуло друг к другу.
— Где ты была?!— спросила я.
— У меня муж умер, — сказала Таня.
— А мой сидит… ну, ты знаешь, — стараясь говорить не очень громко, сказала я.
— Пойдем ко мне, — придерживая ногой лифт, попросила она. — Я боюсь туда входить. Мать осталась в Красноуральске, оформляет все. А я не знаю, как буду жить, а ты?
— А я знаю, — как автомат, сказала я, твердо зная, что пока жива — не пропаду. Я вся в бабушку — „Наташка, — говорила моя ба, — меня гонят, а я снова туда лезу!“ Вот и я такая… Такие — мы!
— Правда? — с надеждой спросила Таня.
— Ага, Тань,— сказала я. — На работу устроюсь, вот только Глафиру не с кем оставить…
— Ой, оставь у меня, — быстро предложила она. — С бабкой, конечно, не оставишь — ребеночек… И сама оставайся у меня…
— Я тебя не отпущу, — сказала Анна Львовна и, не мигая, посмотрела на меня слезящимися глазами.