тут же исправим это, чтобы в будущем не повторилось. Но слава Богу — существует телефон.
— Да, слава Богу, но ты не пользуешься им так часто, как раньше и как мог бы пользоваться, — пробормотала я и тут же добавила: — Это не упрек, нет.
— Знаю, что не упрек. И ты права. Ты скажешь, что это слабое оправдание, но я был в разных трудно доступных местах. Не говоря уже о районах бедствия, и звонить оттуда иногда невозможно. Но это ты знаешь, ты бывала со мной в таких местах.
— Ты делал удивительные вещи, Себастьян, прорываясь сквозь все эти бюрократические преграды в разных странах, ты столько всего добился. Ты просто творил чудеса.
— У меня было много хороших помощников. И мы могли оказывать помощь людям непосредственно, это было и вправду замечательно. Поставлять продукты, лекарства и медицинскую помощь тем, кто действительно в этом нуждается, — это такая радость. А еще нам удалось доставить туда квалифицированных врачей и медсестер. И заметь, — куда бы я ни приехал, везде вокруг меня начиналось большое волнение, если не бури. Я сражался со множеством людей Вивьен, я отказывался иметь дело с марионеточными правительствами и продажными дураками?бюрократами.
— Все по?старому, — я покачала головой, — ты все такой же. Мятежник в глубине души.
— Да? — Он бросил на меня быстрый взгляд, потом легко рассмеялся. — Я предпочитаю считать себя просто практичным и умелым, хорошим бизнесменом, Виви, даже когда занимаюсь благотворительностью. Я хочу делать дела как можно просто и быстро. Ну, это ты знаешь.
Подошел официант, и Себастьян заказал бутылку «Вдовы Клико» — его обычный напиток, и продолжал:
— Хватит обо мне. Что было с тобой с тех пор как ты вернулась? Последний раз мы разговаривали в июле, когда ты еще была на старой мельнице.
— Ничего особенного. В основном, работала. Я только что закончила очерк о сдвиге вправо в американской политике для лондонского «Санди Таймз» и почти закончила книгу о сестрах Бронте. В начале августа ездила в Йоркшир, побывала в Хэворте, где они жили, а потом отправилась сюда, как всегда летом. Чтобы сбежать от…
— Туристов в Провансе и вновь прикоснуться к своим собственным корням, — закончил он за меня, и в уголках его глаз побежали морщинки от сдерживаемого смеха.
— Ты хорошо меня знаешь, — прошептала я, думая о том, как точно он меня процитировал. Но я действительно часто повторяла эти слова.
— Не совсем так, дорогая. Просто твой стиль почти не меняется.
— Твой тоже.
— Наверное.
Принесли шампанское, показали Себастьяну бутылку, открыли и налили.
Мы чокнулись, и Себастьян сказал:
— Где ты собираешься проводить Рождество?
— В Провансе, я думаю.
— Ох, как жалко.
— Почему?
— Хотелось бы повидаться с тобой на праздники. Я буду на ферме.
— Это новость. Ты ведь обычно колесишь по свету, делаешь добро, а не отмечаешь праздники! — воскликнула я, очень удивленная.
— Мне захотелось старомодного Рождества, — сказал он с улыбкой. — Вроде того, что бывало много лет назад, когда ты, Джек и Люциана были детьми. — Он слегка пожал плечами и добавил: — Не спрашивай, почему.
— Ностальгия, наверное, — предположила я, задумчиво глядя на него. — У всех она бывает по временам.
— Верно. Давай закажем что?нибудь а? А то забудем. Как это часто бывало у нас в прошлом.
Я засмеялась, вспомнив времена, когда мы так Зувлекались разговором, что забывали о еде. Просмотрев меню, мы оба решили заказать жареную на гриле камбалу, и когда официант отошел Себастьян начал со множеством подробностей рассказывать об Индии. Мы были с ним в Индии много лет тому назад, чтобы посетить мать Терезу, но все наше пребывание ограничилось недолгой остановкой в Калькутте.
Слушая его, как всегда, с большим интересом, я вдруг осознала, что он какой?то другой. И тут же поняла. У него был легко на душе. В последние годы, после нашего развода, он всегда казался мне угрюмым и мрачным, где бы мы ни встречались. Я часто ловила себя на мысли, что его снедает тревога — о положении в мире, о его благотворительной деятельности, о «Фонде Лока», о «Лок Индастриз», о его трудных детях. Тяжесть на сердце. Но сегодня он был полной противоположностью самому себе.
И я выпалила, не подумав и не успев себя остановить:
— Ты счастлив! Вот в чем дело, Себастьян. Ты счастливее, чем я когда?либо видела тебя за многие годы.
Откинувшись на спинку стула, он с одобрением посмотрел на меня.
— Ты всегда была очень проницательна, Вивьен. Да, я счастлив. Очень счастлив. Таким я никогда себя не чувствовал…
Он замолчал и отвел глаза.
— А что случилось?
Несколько мгновений он молчал, а потом медленно повернул голову и пристально посмотрел на меня.
Вот тут?то он и рассказал мне.
— Надеюсь, я могу объяснить тебе все, — начал он, тщательно подбирая слова, — не причиняя тебе боли. Я только что сказал, что ты проницательна: но ты еще и умна, и чутка, и умеешь сочувствовать. Да… конечно, я могу сказать тебе все, и тебе не будет больно.
— Мы всегда могли все рассказать друг другу. Все на свете, — напомнила я. — Ты часто говорил мне об этом, когда я росла. И потом тоже.
— Ты знаешь, Виви, что ты взволновала мое сердце, когда была еще девочкой, а когда тебе исполнилось двадцать один год, ты пленила меня… я был очарован тобой. Поэтому я и женился на тебе.
— Я думала, ты женился на мне потому, что любил меня, — сказала я так тихо, что мой голос был еле слышен.
— Действительно любил тебя, я люблю тебя и сейчас. И всегда буду любить. Ты занимаешь в моей жизни совершенно особое место. Но когда мы поженились, я полагал, что просто очарован ребенком, взволновавшим мое сердце, ребенком, который вырос и превратился в очень красивую молодую женщину. Которая обожает меня. Может быть, это одна из причин, почему наш брак был таким взрывчатым, ты была слишком молода, слишком неопытна и очень ранима. Я был стар для тебя. Но видит Бог, мне тоже очень хотелось, чтобы наш брак получился.
— И мне. И хотя наш брак был несколько перегружен, он был очень страстным, этого ты не можешь отрицать, не так ли? — спросила я с вызовом.
— Я и не отрицаю! Бог мой, конечно, не отрицаю, разве не ясно?
— Так что же ты пытаешься сообщить мне, Себастьян? Что ты опять полюбил?
Он перегнулся через стол, и вдруг его лицо так засияло, ожило, помолодело даже, что я тут же утратила всякое душевное равновесие.
Он сказал:
— Да, я полюбил, Виви. Женщину, которая изумляет меня, поражает. Я люблю ее так, как никогда не любил ни одну женщину, ни одного человека. — Слегка поколебавшись, он мягко добавил: — Тебя я любил по?другому. Любовь, которую я испытываю к этой женщине, это что?то… что?то из другого мира, что?то, чего я не могу объяснить. Это самый необычный случай в моей жизни. Я не испытывал ничего подобного раньше и вряд ли испытаю в будущем.
— Она потрясла тебя в физическом смысле, — прошептала я, уверенная, что это правда. Он был очень чувственный человек.
— Да. Потрясла. Но есть и нечто большее. Гораздо большее. Когда я с ней, я чувствую себя
