спорами и поступками. Через полчаса мужчины сплотились в общем желании выпороть меня где-нибудь в тёмном уголке или заклеить рот. Ревность и неприязнь были забыты, троица единодушно пыталась собрать маленькую зловредину в поход по суровому миру единорогов. Пусть лучше дружат против меня, чем дуются и цапаются каждую минуту.
Морозный ветер обжёг лицо, бросив колючую горсть снега. Мы провалились в сугроб по колено, я не удержалась на ногах и рухнула в плотный снег неприветливого мира единорогов. Подняться в длинных тяжёлых одеждах не так уж и просто, если к тому же утопаешь в сугробе. Взгляд успел зацепиться за безрадостную картину. Бескрайняя белая равнина с серым, низко нависающим небом. Лишь вдалеке виднелась полоса густого леса, и путь лежал именно туда. Я барахталась и пыхтела, но вдруг внутренности скрутило болезненным спазмом и не только у меня. Некромант упал на колени и застонал.
— Что происходит!? — кинулся ко мне Аморан.
— Магия, — прохрипела я сквозь сведённые судорогой зубы и сжала кулаки.
— Хозяева мира запечатали наши источники глубоко внутри, — восстанавливая дыхание, ответил Аирель и посмотрел на меня. — Теперь мы остались без магии, пока не покинем это место.
— Ничего страшного, побудете людьми, для разнообразия!
Человек подхватил меня и поставил на ноги. Судороги отпускали, но в душе скреблась дикая тоска. Опять лишившись магии, я словно потеряла огромную часть себя. Она где-то рядом, но пока недостижима и если бы это случилось впервые, скорей всего меня ждала бы истерика. Но воспоминания о мире Эбилл и Оракуле, о моменте, когда магия вернулась, не давали сойти с ума от желания покинуть это странное место, и во что бы то ни стало дотянуться до источника.
— Не питай глупых надежд. Даже без магии мы не станем людьми.
Некромант уже справился с нахлынувшей волной, но его терзали те же чувства, что и меня. Аирель медленно подошёл и, отодвинув человека, обхватил за плечи. Я кинулась к нему на шею и зарылась шмыгающим носом в пушистый мех шубы.
— Я понимаю, малыш, как сейчас плохо. Но сила вернётся, обещаю. Соберись и давай покончим с делами, как можно быстрее, — тихие слова, знакомое волнение ауры, нежные поглаживания немного утешили горечь потери, вселили надежду. Если подумать, то не всё так страшно.
— Да-да, давай покончим со всем этим быстрее, — шептала я, собираясь с силами.
— Убери от неё руки! — не выдержал Аморан и вцепился в плечо мага.
Он пытался растянуть нас, разорвать крепнущую близость, ставшую ему ненавистной. Я лишилась на время магии, но читать ауры и чувства не разучилась. Оба мужчины полыхали злостью и ревностью.
— Сейчас Паулине нужен я. А ты, — некромант сделал паузу и скинул с плеча руку Аморана, — ты ничем не можешь помочь и даже не понимаешь, что с ней происходит, человек.
— Зато прекрасно вижу, что делаешь ты, некромант!
Он подошёл ко мне и отодвинул от мага подальше. Мужчины резали друг друга мрачными взглядами, до хруста сжимали кулаки. Я переводила взгляд с одного яростного лица на другое и видела лишь ненависть и ревность. Человек и маг сцепились в безмолвном поединке за мою душу, и ни кто не уступит, не отведёт глаз. Как страшно, бездна, как страшно смотреть в дорогие лица искаженные злобой и решимостью.
— Не надо, пожалуйста! Вы рвете меня на части!
Я закричала и закрыла лицо руками, словно рядом вспыхнуло высокое пламя и опалило кожу. Так могла бы выглядеть ревность, если бы обрела воплощение, беспощадная и слепая, она вспыхивала и сжигала дотла. Напряжение последних дней навалилось с новой силой, обострив борьбу двух сущностей в душе. Внутренняя пружина со стоном затянула новую петлю, сжалась перед броском. Сейчас совсем не подходящее место и время для срыва, последствия и глубину которого трудно предугадать. Я пыталась взять себя в руки, дышать ровно и медленно, унять дрожь и сердцебиение. Старалась изо всех сил и чувствовала, что проваливаюсь в темноту. Она наполнена безумными образами, рвущими сознание на части. Тысячи пустых глаз, сотканных из страха, впились в отчаявшееся найти выход сознание. Так жутко, что глохнет даже крик.
— Не смей! — меня сильно встряхнули, шапка слетела с головы, и колючий ветер разметал волосы.
— Простите, — шептали дрожащие губы, а солёные капельки замерзали на ресницах.
Мужские голоса переплелись в один, он настойчиво звал и не отпускал. Ватные ноги уже не держали, и я мешком завалилась на бок. Не важно, что лицо онемело от холода, в ухо набился снег, тело не слушалось и почти не почувствовало, как подхватили сильные мужские руки. Не важно, не важно! Только голос удерживал у черты и сегодня я останусь по эту сторону. Но что-то должно произойти, не в этот раз, ещё нет, но очень близко от обрыва в бездну. А пока я покачивалась в крепких объятьях по очереди несущих меня мужчин и погружалась в новый сон-видение.
По стенам лёгкого шатра вился изящный цветочный узор. Тонкая ткань кое-где пропускала пучки солнечного света. Лучи играли в белых локонах молодой женщины, делали их ослепительными. Свет дрожал на кончиках изогнутых ресниц, блестел в капельках, стекающих по мраморно-бледным щекам эльфийки. Мать склонилась над новорожденным дитя и улыбалась сквозь слёзы.
— Доченька, какая же ты крохотная, — ласково шептали бескровные губы.
Блестящие глазёнки младенца неотрывно смотрели на самое главное существо во всем мире — маму. Розовое личико с пухлыми складочками, белые кудряшки, маленькие ручки и ножки — мамино главное сокровище, но и самая большая тревога. Сердце Тисы не отпускало предчувствие новой беды. Входной полог осторожно откинулся и вместе с ворвавшимся ярким светом в шатер вошёл высокий мужчина. Серебристые волосы собраны в высокий хвост, лучи вспыхнули в многочисленных серебряных колечках, вдетых в острые уши эльфа. Стройный торс затянут в доспехи, а руки нервно стискивают рукояти висящих на бёдрах клинков. И при взгляде на ребёнка его глаза наполнились отнюдь не умилением и радостью отцовства.
— Подойди, Вейдэ, — попросила Тиса.
Она протянула тонкую, прозрачную ладошку. Тело женщины истощилось и почти истаяло во время тяжёлых родов, но опасения за её жизнь были напрасны. Она безумно хочет жить, и будет держаться изо всех сил. Вейдэ медленно приблизился к ложу и внимательней присмотрелся к дочери.
— Произнеси её имя первым.
— Алният.
— Алният, — повторила женщина и зажмурила покрасневшие от тревоги глаза, — 'Рождённая болью'. Вейдэ, как мы можем оставить дочери такое страшное имя?
— Мы оба знаем, что именно так должны назвать дитя. Имя родилось вместе с девочкой и останется с ней до самой смерти, — отрезал мужчина. Полутень шатра смягчала ожесточившиеся черты, но даже так Тис страшилась глубоко заглядывать в глаза мужу.
— Но ведь она наша кровь! — сделала последнюю попытку смягчить мужчину Тис.
— Я вижу в ней наши черты, но не только их. В ребёнке поселилось нечто, безвозвратно меняющее сущность и тело. Ни один эльф не возьмёт Алният в жены, никто не полюбит.
— Почему, скажи Вейдэ? Она вырастет красавицей. Что в ней не так?
Эльф отвернулся от жены, прижимающей новорожденную дочь. Тиса вцепилась в рукав мужа, он должен ответить ей, обязан.
— Вейдэ, я знаю, ты видишь недоступное многим. Скажи, что с малышкой?!
— Нет! — он выдернул ткань из пальцев жены и шагнул из шатра, но в след ему неслись полные боли крики.
— Кто она? Скажи, умоляю!
Вейдэ покинул семейный шатёр и устремился прочь, в самую чащу леса, чтобы не слышать голос, разрывающий душу на части. За что боги снова наказывают его народ? Они послали им дитя, которое ждёт лишь презрение и ненависть сородичей. С колотящимся сердцем эльф обхватил ствол огромного дерева, тщетно пытаясь успокоиться. Такое тихое утро, спокойное и солнечное, но душу Вейдэ оплела паутина запретного знания. Как сказать Тис кем станет дочь? Где найти слова и не дрогнуть, произнося их? Он вскинул лицо к пронзительно голубому небу и устремил горячую молитву божеству. Но в сердце уже знал,
