Разрушение обычая
При Иване III в Московском княжестве право приготовления опьяняющих напитков полностью переходит в веденье казны. По княжескому указу корчмы открываются в городах только с ведома государева двора, а право на варку питейного меда остается только у монастырей. Монастырские меды, конечно, весьма славятся, в монастырях сохраняют древние способы их приготовления, но об обрядовом их предназначении уже говорить бессмысленно… Хотя сам факт передачи им такого права говорит, на наш взгляд, о многом. Начинается окончательное крушение древнего обычая.
Упомянутое только что слово «корчма», ныне безусловно связываемое с питейным заведением, общеславянское (вост. – слав.
Этимологическая справка приведена нами по той причине, что общеславянское распространение слова может подсказать два направления дальнейших поисков. Во-первых, оно дает пусть слабую, но надежду на прояснение того, когда происходит смена отношения к охмеляющим напиткам как к чему-то исключительно священному (невзирая на то, что, как мы видели ранее, собственно обычай сохранялся у русских крестьян до XX в.) и появляются общественные питейные заведения.
Во-вторых, возможно обратное. Если наши разыскания в области мифологии отчасти отражают истинное положение дел, – а мы осмеливаемся полагать, что так оно и есть на самом деле, – то понимание происхождения слова проливает свет на первоначальный статус такого заведения. Следовательно, дает новые штрихи к пониманию уклада жизни наших очень далеких предков.
С XVI–XVII вв. слово «корчма» в Московской Руси постепенно уходит из живого языка, его заменяет «
Главной причиной практически полного забвения обычая ритуальных пиров (по большому счету северорусские и вообще сельские братчины принимать во внимание бессмысленно – с учетом огромной территории всей страны) стала не борьба церкви с наследием язычества, но извечная проблема казны – нехватка средств. До этого времени, как свидетельствуют источники, пьянства у нас не знали…
В 1550 г., когда Ивану IV Васильевичу стукнуло 20 лет, его соседу, великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду II Августу, был подан трактат «О нравах татар, литовцев и москвитян». Автор Михалон Литвин свидетельствовал: «В Московии (Moscovia) же нигде нет кабаков. Посему если у какого- либо главы семьи найдут лишь каплю вина, то весь его дом разоряют, имущество изымают, семью и его соседей по деревне избивают, а его самого обрекают на пожизненное заключение. С соседями обходятся так сурово, поскольку [считается, что] они заражены этим общением и [являются] сообщниками страшного преступления. У нас же не столько власти (magistratus), сколько сама неумеренность или потасовка, возникшая во время пьянки, губят пьяниц. День [для них] начинается с питья огненной воды. «Вина, вина!» – кричат они еще в постели. Пьется потом эта вот отрава мужчинами, женщинами, юношами на улицах, площадях, по дорогам; а отравившись, они ничего после не могут делать, кроме как спать; а кто только пристрастился к этому злу, в том непрестанно растет желание пить. Ни иудеи (judaei), ни сарацины не допускают, чтобы кто-то из народа их погиб от бедности – такая любовь процветает среди них; ни один сарацин не смеет съесть ни кусочка пищи, прежде чем она не будет измельчена и смешана, чтобы каждому из присутствующих досталось равное ее количество. А так как москвитяне (Mosci) воздерживаются от пьянства, то города их славятся разными искусными мастерами; они, посылая нам деревянные ковши и посохи, помогающие при ходьбе немощным, старым, пьяным, [а также] чепраки, мечи, фалеры и разное вооружение, отбирают у нас золото…»(Литвин, 1994).
Увы, похоже, это – уже одно из последних свидетельств о выгодном отличии московитов от прочих народов по части злоупотребления алкоголем. 50-е годы XVI в. – это начало средневековой «эпохи перемен».
Былины сохранили еще одно слово, которое в ряде своих значений отсылает нас к древнейшим обычаям священной клятвы, «целовальник». Встречаемое в былинах, оно может указывать на время переработки первичного текста былин и закрепления его в том виде, как он дошел до нас[70]. Былинный содержатель кабака и продавец напитка целовали крест самому государю и обществу. Целование креста – христианское осмысление древних клятв на святилищах, на оружии и т. п., то есть с призыванием в свидетели чистоты своих намерений предметов с высоким сакральным статусом, а через них и богов.
К этому периоду нашей истории относится уже упоминавшийся «Стоглав»[71] – сборник постановлений церковно-земского собора, состоявшегося в 1551 г. в Москве. В самом же тексте памятника упоминаются и иные наименования: или «соборное уложение», или «царское» и «святительское уложение». Помимо митрополита и других иерархов церкви, руку к сборнику приложил сам Иван IV Васильевич (Емченко, 2000).
Текст «Стоглава» весьма интересен по многим причинам, а для нас сейчас важен тем, что, отталкиваясь от противного, то есть примечая все то, от чего предостерегает уложение, в тексте «Стоглава» можно найти множество недвусмысленных указаний на еще бытующую в народе вполне живую языческую традицию. Вот, например, свидетельство о том, что приносил народ в качестве треб по тому или иному жизненному поводу:
«Ответ о священном олтаре, ничтоже от брашен в жертвенник на не вносят. Глава 12. А в олтарь и в жертвенник по священным правилом пива и меду и квасу и браги и кутьи и хлеба и колачей и всякого брашна ни людских сокровищ не вносити, разве свещи и фимияна и служебного вина и просвиры и укропа и книг».
А вот очевидец перечисляет характерные как внутри монастырских стен, так и за их пределами напитки:
«Глава 49… Братие, повинуйтесь наставником вашим и покоряйтесь, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще, да с радостию cиe творят, а не воздыхающе. Такожде им духовным пастырем блюсти себе и всех о Христе братство от всякого зазора неподобного, наипачеже от пьянственнаго пития воздержатися. И во пьянство бы не упивалися, и горячего вина по монастырем не курити и не пити, и хмельного пития пив и медов не держати им. И пити квасы житные и медвяные, всякие кождо по своим обиходом, а от вин от фрянзских не возбраняются: нигде бо несть писано, что не пити вина, но токмо писано, не пити вина в пьянство. А еще где брящут фрязские вина, то в славу божию испиваю, а не в пиянство. Такоже и по особным монастырем и по девичим монастырем общим и особь сущим пьянственнаго хмельного пития не держати, а держати им квасы всякие по своим обиходом…»
Составители «Стоглава» сетуют:
«Вопрос 20. Да дети боярские и люди боярские и всякие бражники зернью играют и пропиваются. Ни службы служат, ни промышляют, и от них всякое зло чинится: крадут и разбивают и души губят. И то бы зло искоренити. И о том ответ. Благочестивому царю в царствующем граде Москве и по всем градом свою
