ленту на бюваре:
— К сожалению, о поэтах и влюбленных молва гласит, что их обещаниям нельзя верить. Поэтому не посетуйте на мою дерзость, коль скоро я беру под сомнение слово честного человека и если не требую с него, то сама даю ему залог или задаток. Возьмите этот бювар, в нем есть сходство с вашей охотничьей поэмой, с ним связано много воспоминаний и много времени потрачено на работу, теперь он наконец готов, — так что пусть он послужит вестником и принесет нам ваш милый труд.
Столь неожиданно поднесенный дар поистине поразил гостя; изящная его роскошь никак не вязалась со всем тем, что окружало майора обычно и чем он всегда пользовался, поэтому он чувствовал себя не в силах принять протянутый ему бювар. Вскоре, однако, он собрался с духом, и так как память его всегда хранила наготове накопленный запас, то ему сейчас же пришла на ум классическая цитата. Хотя привести ее было бы педантством, она придала его мыслям веселый оборот и помогла вплести в остроумную парафразу сердечную благодарность и изящный комплимент, так что сцена эта завершилась к удовольствию всех собеседников.
Тут только майор не без смущения обнаружил, что попал в путы весьма приятных отношений: он обещал писать и отправить написанное, принял на себя обязательство, а если повод и был не вполне ему приятен, то все же он должен был почесть за счастье эту возможность поддержать непринужденные отношения с дамой великих достоинств, с которой ему предстояло близко породниться. Так что удалился он с чувством внутреннего удовлетворения; да и как может не воспрянуть духом стихотворец, чей усердный труд, долго покоившийся в безвестности, неожиданно удостоился такого любезного внимания!
Придя на квартиру, где стоял сын, майор незамедлительно сел писать сестре подробный отчет, и вполне естественно, что в изложении его сквозила некоторая экзальтация, действительно ощущаемая им и еще более подогреваемая словесными вторжениями сына, время от времени мешавшими отцу.
На баронессу это письмо произвело весьма двойственное впечатление: если обстоятельство, облегчавшее и ускорявшее союз ее брата с Гиларией, не могло не радовать ее, то к прекрасной вдовушке у ней не лежало сердце, хотя она и не в силах была дать себе отчет, почему это так. По этому поводу мы сделаем следующее замечание.
Никогда не следует поверять женщине восторг, внушенный другою женщиной: они слишком хорошо знают друг друга, чтобы считать хоть одну достойной такого исключительного поклонения. Мужчины представляются им покупателями в лавке, где купец, знающий свой товар, всегда окажется в выгоде и сумеет найти случай показать его лицом, между тем как покупатель простодушен и, нуждаясь в товаре, желая его приобрести, редко может взглянуть на него с изнанки. Купец всегда знает, что? продает, покупатель редко знает, что? берет. Но в обиходе человеческой жизни этого не изменишь, это и похвально и необходимо, ибо составляет основу всякого домогательства и сватовства, всякой торговли и обмена.
То, что баронесса не могла остаться довольна ни страстью сына, ни благосклонным описанием отца, было скорее следствием подобного чувства, чем размышления; счастливый оборот дела ошеломил ее, но не заглушил тревожного предчувствия, вызванного разницей в возрасте у той и другой четы. Гилария слишком молода для брата, вдова — недостаточно молода для его сына; но дело пошло своим ходом, и его уже не остановишь. Смиренная мольба о том, чтобы все устроилось к лучшему, вознеслась к небу вместе с тихим вздохом. Чтобы облегчить душу, она взялась за перо и начала письмо к известной нам подруге, прославленной знанием людей. После излагающего ход событий вступления она писала:
«Мне знакомы соблазнительные повадки женщин вроде этой молодой вдовы; она, по всей видимости, избегает иметь дело со своим полом и терпит рядом с собой только одну даму, от которой ей нет вреда, так как та ей льстит и, если ее безмолвные достоинства проявляются недостаточно очевидно, умеет словами и уловками привлечь к ним внимание. Зрителями и участниками таких спектаклей предназначено быть мужчинам, оттого возникает необходимость привлечь их и удержать. Я не думаю об этой красивой даме ничего дурного, она кажется мне достаточно благопристойной и осмотрительной, но такое жадное тщеславие готово приносить жертвы обстоятельствам; худшее же, по-моему, то, что не всегда она действует обдуманно и по плану, — ею руководит и оберегает ее некая счастливая естественность, а в прирожденной кокетке самое опасное — это безрассудство от простоты душевной».
Майор, воротившись в поместья, отдавал все дни и часы их осмотру и изучению. Теперь он имел случай заметить, что исполнение даже правильно задуманного плана встречает так много препятствий и преграждается столькими случайностями, что первоначальный замысел почти исчезает и порой кажется совсем рухнувшим, пока посреди сумятицы ум снова не различит возможность успеха и мы не увидим, как время, вернейший союзник упорства, протягивает нам руку.
Так и здесь печальный вид прекрасных и обширных, но запущенных владений мог бы привести в отчаяние, если бы опыт и внимание проницательного эконома не помогали предвидеть, что нескольких лет, использованных разумно и честно, довольно будет для того, чтобы оживить умершее, пустить в ход остановившееся и благодаря порядку и усердию достичь цели.
Туда же приехал обер-маршал, причем в сопровождении деловитого стряпчего, который, однако, досаждал майору меньше, чем этот любитель покоя, принадлежавший к породе людей, которые не имеют никакой цели, а если и видят ее, то отвергают все средства достичь ее. Главной потребностью его жизни было ежедневно и ежечасно наслаждаться покоем и удобствами. После долгих колебаний он наконец всерьез решился разделаться с заимодавцами, избавиться от обременявших его поместий, наладить свое беспорядочное домашнее хозяйство и беззаботно наслаждаться пристойным и верным доходом, не поступившись при этом даже пустяком, если тот входил в число его прежних привычек.
В целом он соглашался ввести брата и сестру в безраздельное владение всеми поместьями вплоть до господской усадьбы, однако не желал до конца уступать некий павильон по соседству, в который привык ежегодно приглашать к себе на день рождения старых друзей и новых знакомцев, и участок парка, лежавший между павильоном и усадебным домом. Все мебели в потешном домике, все развешенные по стенам гравюры должны были остаться на месте, плоды на шпалернике — по-прежнему принадлежать ему. Персики и клубника изысканных сортов, крупные вкусные груши и яблоки, но прежде всего мелкие сероватые яблоки особого сорта, которые он давно уже привык каждый год подносить вдовствующей государыне, — все следовало доставлять ему неукоснительно. К этому присоединялись и другие оговорки, мелкие, но необычайно обременительные для хозяина дома, для арендаторов, для управляющих и садовников.
Впрочем, обер-маршал пребывал в наилучшем расположении духа, поскольку не расставался с мыслью, что все в конце концов устроится по его желанию, как заранее рисовал ему будущее его легкомысленный характер, а потому заботился лишь о хорошем столе, двигался, сколько было необходимо, проводя несколько неутомительных часов на охоте, рассказывал один за другим анекдоты, выглядел веселым и довольным и таким же уехал, изящно поблагодарив майора за поистине братское отношение; потом он потребовал еще денег, велел тщательно уложить в запас мелкие сероватые яблоки, которые в этом году особенно уродились, и с этим сокровищем направился в резиденцию вдовствующей княгини, где намеревался поднести ей почтительнейший дар и где был принят милостиво и дружелюбно.
Что до майора, то он после расставания испытывал совсем противоположные чувства, ибо поставленные ему ограничения довели бы его до отчаяния, если бы на помощь не пришло ощущение, обычно ободряющее деятельного человека, когда он надеется распутать запутанное и насладиться его плодами.
К счастью, стряпчий оказался человеком справедливым, и других забот у него хватало, так что эту сделку он поспешил закончить. Столь же счастливо в дело вступил некий камердинер обер-маршала, за умеренную плату обещавший свое содействие, так что возможно стало надеяться на благополучный исход. Как ни была приятна эта надежда, майор как человек справедливый почувствовал по всем перипетиям этой сделки, что ради чистых целей часто нужны нечистые средства.
Едва только перерыв в делах подарил ему свободный час, как майор поспешил в свое поместье, где, памятуя про обещание, данное прекрасной вдовушке и отнюдь им не забытое, отыскал свои стихи, сохраняемые в отменном порядке; при этом в руки ему попались многие памятные и записные книжки, где содержались выписки, сделанные при чтении древних и новых писателей. При той любви, какую майор питал к Горацию и к римским поэтам, выдержки были преимущественно из них, и ему бросилось в глаза,
