Сестра, дайте ему ложку.
– Это не положено, – сказала сестра.
– Возьми маленькую ложечку, – сказала мать, – и садись на табурет.
– Это не положено, – повторила сестра, – я вынуждена буду удалить мальчика.
– Кушай, кушай, сын, – сказала мать, – не бойся.
– Я повешу твое пальто в коридоре, – сердито сказала сестра и вышла из палаты.
– Надо дать телеграмму деду, – сказал мальчик, – деньги у меня есть... А вещи я оставил на вокзале... Главное, чтоб ты выздоровела.
– Я выздоровею, – сказала мать. – Как ты похудел...
– Приедем, я поправлюсь, – сказал мальчик. – Война скоро кончится.
Появилась сестра.
– Мальчик, выйди из палаты. Сейчас начнется обход...
– Я дам телеграмму и вернусь, – сказал мальчик, – я сразу вернусь к тебе.
– Наклонись, – сказала мать.
Мальчик наклонился, и она поцеловала его в щеку. Губы у нее были шершавые и горячие.
Он вышел на улицу, и автобус подошел очень быстро, остановка была прямо против больницы.
«Все в порядке, – подумал мальчик, – теперь лучше, чем полчаса назад, когда я шел и ничего не знал».
В автобусе было жарко, и мальчик снял варежки и расстегнул крючок воротника. Тогда стало холодно, и он снова застегнул крючок, а руки сунул в карманы.
Он сошел на площади, где по-прежнему стояла старуха, торгующая рыбой, и вдруг почувствовал голод, купил коричневую печеную рыбу и понюхал ее – она пахла чем-то незнакомым, – и, идя через площадь к дому с башенкой, где была почта, силился вспомнить, как подошел к старухе, о чем говорил и сколько заплатил за рыбу.
Он потянул к себе тяжелые двери почты, и за ними была короткая лесенка винтом к другим дверям. А за теми дверьми комната, перегороженная деревянной стойкой.
Почтовые окошки заслоняли чужие спины; куда бы мальчик ни подходил, он всюду натыкался на спины.
– Ты чего? – спросил какой-то мужчина. – Чего ты здесь путаешься?
– Мне телеграмму дать, – сказал мальчик и, вспомнив, что никогда в жизни не давал телеграмм, добавил: – Вы мне напишите телеграмму.
– Подожди, – сказал мужчина, – сядь, не путайся под ногами.
Мальчик присел на стул и отщипнул кусочек рыбы. Под коричневой кожицей она была очень белая и несоленая. Потом он посмотрел в окно и почувствовал беспокойство: начинало уже темнеть.
– Тетя, – сказал он женщине в платке, – напишите мне телеграмму.
– Какой нетерпеливый! – сказал мужчина. – Ну чего тебе? Какую телеграмму? – И взял телеграфный бланк.
– «Мама заболела, лежит в больнице, – продиктовал мальчик, – дед, приезжай».
Мужчина и женщина посмотрели на мальчика.
– Ох, народ мучается, – вздохнула женщина, – ох, страдает народ...
Мальчик заплатил за телеграмму, спрятал квитанцию в варежку, и ему стало спокойней. Он вышел на площадь и побежал к подъехавшему автобусу. Посреди площади он вспомнил, что забыл рыбу на почте, но не стал возвращаться, побежал дальше.
Пока он бежал, что-то мокрое и холодное несколько раз прикасалось из темноты к его лицу, а когда автобус остановился у больницы, вдоль дороги были уже белые полосы и мимо фонарей летел снег.
Мальчик быстро поднялся по заснеженным ступенькам, пошел в знакомый коридор, а оттуда в слабо освещенную палату.
– Мама, – сказал он, – я дал телеграмму деду...
– Тише, – появилась откуда-то сердитая медсестра со шприцем в руках, – мать твоя спит, не видишь?..
Мать лежала на боку, рот ее был полуоткрыт, и мальчику вдруг показалось, что она не дышит.
– Она живая? – тихо спросил он сестру.
– Живая, живая, – ответила сестра, – ей спать надо... А тебя куда девать? Ночевать у тебя есть где?
– Я здесь посижу, – сказал мальчик.
– Здесь не положено, – сказала сестра. – Опять прямо в пальто в палату! – И взяла его за воротник пальто.
Тогда мальчик дернулся и вырвался, но сестра переложила шприц из правой руки в левую и снова, уже покрепче, взяла его за воротник.
– Я милиционера позову, – сказала она.
Потом кто-то взял мальчика за руку и повернул к себе.
И мальчик увидел халат весь в желтых пятнах, перед самыми глазами мальчика было пятно, похожее на жука, а чуть левее, у костяных пуговиц, пятно, похожее на черепаху с длинной шеей.
– Это сын той, с эшелона, – сказала сестра халату.
– Ну-ка, расстегни пальто, – сказал халат и приложил ко лбу мальчика твердую ладонь, при этом жук дернулся, пополз, а черепаха зашевелила шеей.
Мальчик хотел вырваться, но сестра крепко держала его сзади.
– Ну-ка, – повторил халат и взял мальчика за кисть своей второй рукой.
Вторая рука была мягкая, с коротко остриженными ногтями и темными волосиками на пальцах, и мальчик немного успокоился.
– Раздевайся, – сказал халат.
– Мне можно остаться? – спросил мальчик.
– Да... Мы вас вместе вылечим, и поедете дальше.
– А разве я тоже больной? – спросил мальчик.
– Да, – нетерпеливо ответил халат: его звали в другую палату. – Сестра, положите его на эту койку. – Он показал на свободную койку в другом конце палаты и ушел...
– Пойдем, – позвала сестра и вышла в коридор.
Она привела его в каморку без окон и щелкнула выключателем, но в каморке по-прежнему было темно, – видно, перегорела лампочка. Тогда сестра зажгла свечу, и при свете этой свечи мальчика почему-то стало знобить.
Он разделся, сбрасывая все на пол, а сестра, ворча, подбирала одежду и заталкивала ее в мешок. Потом он натянул штанину серых больничных кальсон и лег отдохнуть.
Сестра подняла его, натянула вторую штанину, надела рубаху и повела в палату, держа за плечи.
Ткнувшись о постель, мальчик прижался головой к подушке, но сестра снова растормошила его и дала половинку какой-то таблетки.
– Глотай, – сказала сестра, – набери слюны в рот и глотай.
Во рту у мальчика было сухо, и горькая таблетка растаяла по языку...
– Дайте пить, – сказал мальчик. – А кушать когда у вас дают?
– Вот ты зачем сюда пришел, – сердито сказала сестра. – Ужин уже кончился...
Она ушла в глубину палаты и принесла стакан холодного чая и несколько галет.
– Бери... Мать не ела...
Мальчик выпил чай, съел галеты и лег. Между ним и матерью было три койки, и, чтоб видеть мать, он должен был опираться на локти, потому что ее заслоняла голова то ли старика, то ли старухи с острым носом и острым подбородком.
Мать лежала теперь навзничь, одеяло на ее груди часто приподнималось и опускалось.
Мальчик ненадолго заснул, и ему ничего не снилось, а когда проснулся, по-прежнему была ночь и мать по-прежнему лежала навзничь. Он поднялся на локтях, потом сел, чувствуя дрожь во всем теле, подошел босиком по холодному полу к ее кровати и долго стоял так и ждал, пока мать пошевелится. И она пошевелилась, подняла колени и вздохнула глубоко и спокойно.
Тогда он вернулся к себе на койку и, глядя в темноту под потолком, подумал, как они приедут домой, в свой город, и будут вспоминать все это. Старик рядом начал ворочаться и стонать, и, чтобы стоны эти не мешали думать, мальчик укрылся с головой одеялом. За ночь он еще несколько раз вставал, подходил к матери и ждал, пока она пошевелится. А потом ложился и то засыпал, то просыпался. Когда он проснулся в последний раз, потолок уже был серый и в окна виден был падающий снег. И он обрадовался, потому что ночь кончилась. Он оперся на локти, посмотрел на мать и опять обрадовался, потому что она шевелилась, даже приподнималась и что-то говорила.
Мальчик улыбнулся, и ему захотелось рассказать матери про телеграмму и про то, как он ночью боялся, когда она лежала неподвижно.
Но вдруг старик рядом крикнул:
– Сестра, женщина умирает!
Мальчик встал с койки и увидел, что мать хрипит и шея ее выгибается, а голова глубоко погружена в подушку.
Подошла сестра, взяла мать пальцами за подбородок, а потом привычным движением натянула одеяло ей на лицо. Одеяло приподнялось, и мальчик на мгновение увидел желтую ногу и голый живот.
Он смотрел на неподвижный теперь бугор, укрытый одеялом, и странное безразличие, какое-то странное спокойствие овладело им. Он подумал: «Вот и все» – и пошел из палаты в коридор.
Его догнала сестра.
– Ты ложись, – сказала она, – ты больной.
– Где моя одежда? – спросил мальчик. – Я должен сейчас ехать дальше.
Сестра что-то говорила ему, но он не слышал, что она говорит.
В коридоре были какие-то женщины с сумками, наверно просто прохожие; как они туда попали, неизвестно. Они смотрели на мальчика, и кто-то спросил:
– В чем дело?
И кто-то сказал:
– Вот у мальчика мать умерла.
И кто-то приложил платок к глазам.
А мальчик сидел на деревянной скамье в коридоре, дрожа от холода, и не смотрел на всех этих людей. Он вдруг подумал, что, когда он приедет в свой город, мать встретит его на вокзале.
Он был уже не маленький и понимал, что мать его умерла, и все-таки он так подумал.
– Я хочу уехать домой, – сказал он доктору.
– Ты не глупи, – сказал доктор, – вылечишься – поедешь.
– Я уже здоров, – сказал мальчик. – Где моя одежда?
В это время с улицы кого-то внесли на носилках. Сзади шел здоровенный мужчина и громко плакал, сморкаясь.
Доктор махнул рукой и ушел следом за носилками.
А сестра сказала мальчику:
– Жди здесь. – И тоже ушла.
Она вернулась минут через двадцать и повела мальчика в кладовую.
Она вынула из мешка его мятую одежду, и он начал одеваться. Потом она
