замок.
Честно говоря, Штайнер бы не очень заинтересовался этим делом, если бы не рассказ Иосифа Генриха. Когда живущий в схолариуме студент нарушает правила, дело приора позаботиться о восстановлении порядка и спокойствия. Если речь идет о факультете в целом, то можно подключить декана, канцлера или ректора. А из-за студента, пойманного при попытке украсть деньги или книги, канцлера не беспокоят. С ним можно посоветоваться насчет исключения, но ведь этот студент ничего не украл. Говорят, что у него бред и сильнейшая лихорадка. Он рассказывает об убийствах, о записках в коллегиуме, но настолько запутанно, что разобраться невозможно. Потом он стал звать Штайнера, и того охватил ужас. Почему он не помешал Иосифу Генриху прятаться в схолариуме! Видимо, он попал в руки убийцы, а ответственность за совершенное злодейство несет сам Штайнер. Он со всех ног помчался в схолариум, вошел в карцер, но нары были пусты, на них лежало лишь одеяло. В помещении не было никого, кроме мышонка, испуганно метнувшегося к щели.
Открывший дверь надзиратель удивленно качал головой: узник только что был здесь, это невозможно, он должен быть здесь…
Но студент исчез.
— Это… этого не может быть, — пробормотал надзиратель и побежал сообщать о происшествии приору. Тот сидел в библиотеке и читал книгу.
— Студент пропал!
В дверях стоял Штайнер. Де Сверте поднял голову:
— Чушь! Как он мог сбежать из карцера?
Вскоре уже половина схолариума толпилась у двери в подвал, но Иосиф исчез — карцер был пуст.
— Ну так ищите его, — проворчал Штайнер и вышел.
Он был очень зол. Оказавшись на улице, он попытался усмирить свой гнев и успокоиться. Что случилось? Похоже, что убийца воспользовался моментом и утащил студента. Но куда? Штайнер ругал самого себя. Как он мог допустить, чтобы Иосиф Генрих осуществил свой абсурдный план!
Иосиф Генрих пропал. Второго друга у Лаурьена тоже отняли, и он все больше и больше погружался в черную тоску. И постоянно задавал себе вопрос: кому выгодно убрать с дороги Иосифа? Ответ всегда оказывался одним и тем же: убийце. Иосиф, наверное, разговаривал со Штайнером, намекая, что ему кое- что известно о Касалле, поэтому убийца быстренько составил план и весьма решительно привел его в исполнение. Но сколько бы Лаурьен ни ломал голову, толку все равно не было, потому что друг не проявил откровенности и не сказал, кого же он подозревает, так что постепенно Лаурьен пришел к выводу, что доверять нельзя никому, потому что виновным в схолариуме может оказаться любой: Ломбарди, бакалавр, сторож, надзиратель, даже приор или кто-то из студентов. Голова шла кругом. Мысль о том, чтобы довериться Штайнеру, он отмел сразу же. Как часто он обращался к людям за советом и потом испытывал горькое разочарование! Нет, он не проронит ни слова, и все пойдет своим чередом, но его друг сгинет где- то и превратится в прах, а тот, на чьей совести эта история, тот будет все так же радоваться жизни.
Она открыла глаза, вокруг было темно. Пахло сырым деревом — наверное, от стен. Она выпрямилась. Последнее, что ей запомнилось, это две руки, которые схватили ее и засунули в мешок. Видимо, ее ударили по голове, но точно она вспомнить не могла. Она ощупала дощатые стены — по всей видимости, ее бросили в чулан. Снаружи ревела буря, где-то журчала вода. Наверное, это римский канал. Или река? Где она? Окна нет, но дверь-то должна быть…
Глаза медленно привыкали к темноте. Вон щель в потолке, через нее светит луна. Софи посмотрела наверх, и ей стало легче. Она прислушалась Ничего, кроме журчания воды.
Значит, ждать, ждать и ждать, пока он не придет. Наверняка он сейчас сидит в своем схолариуме. Но когда-нибудь же явится на нее посмотреть. Не бросит же ее здесь, чтобы она умерла от голода и жажды? Неужели он лишит ее жизни так же хладнокровно, как лишил жизни Касалла? Она была на правильном пути, но теперь он вывел ее из игры, чтобы спасти свою жалкую плоть…
Раздались приближающиеся шаги. Значит, он все-таки пришел. Решил посмотреть, жива ли она еще. Софи забилась в угол и сделала вид, что спит. На двери, которую в темноте она не заметила, загрохотала щеколда, потом заскрипели засовы, и в помещение проник свет.
Она приоткрыла глаза и разглядела факел, который ветер чуть не затушил, заметила она и странную фигуру, увидела, как дверь закрывают изнутри, и это заставило ее затаить дыхание. Ей с ним не справиться! Она видела его руки: сильные, крепкие. Такой человек может обладать медвежьей силой…
Свет передвинулся в ее сторону, она якобы с трудом открыла глаза. Нужно на него посмотреть. На его лице сияла улыбка, по-девичьи мягкая. Волосы он связал на затылке. Стройное тело с хорошими пропорциями, но словно принадлежащее ребенку. При определенных обстоятельствах этот карлик мог бы стать актером, жонглировал бы шариками или водил медведя. Но он какими-то неведомыми ей путями попал к клирикам и получил хорошее теологическое образование.
— Значит, ты не спишь… Давай решать, как же нам с тобой быть. Я мог бы тебя утопить, как котенка. Или убить одним ударом, как Касалла, а потом бы загадал магистру Штайнеру симпатичненькую загадку, как тебе это?
Она поплотнее закуталась в плащ. Если он понял, что она женщина, то теперь уже ничего не исправишь. В противном случае можно изобразить раскаявшегося студента…
Похоже, он и сам не знал, как поступить, просто стоял с факелом в руке и смотрел на нее.
— Я не бессердечный убийца, — пробормотал он, — но от этого не легче. Тебе следовало держать рот на замке. Что тебе известно? Что ты наболтал Штайнеру?
Она решила вести себя помягче. Вдруг он обидчивый. Многие уродцы, как и другие униженные люди, легко обижаются, потому что не похожи на остальных. Может быть, ему нужно сочувствие, доброта и нежность… Возможно, ей удастся растопить лед, сковавший его сердце.
— Вы же сами сделали все возможное, чтобы вас узнали. Почему вы не молчали, а загадывали загадки? В глубине души вам хотелось, чтобы вас узнали, так ведь?
Он удивился. Он явно не был готов к тому, что его заставят взглянуть на себя со стороны. Да, следует признать, что студент прав. Он кивнул.
— Это долгая история. Но я до сих пор не получил ответа.
— На эту мысль меня натолкнуло упоминание о квадривиуме. Намек на величины. Маленький убивает большого. А потом вы тайно пробирались по схолариуму, а мне ничего не было видно. Но ведь кто-то должен был там ходить, ведь шаги-то было слышно. В рефекториуме есть раздаточное отверстие, ведущее на кухню, которая была закрыта. Только маленький человек, ребенок или карлик, мог через него пролезть и таким образом исчезнуть. Это были вы, так ведь?
— Да, это был я. Я как раз собирался написать ответ магистру Штайнеру, но увидел, как ты крадешься. Ты разрушил мои планы. Что бы там ни было, все есть как оно есть, а мне нужно найти приемлемое решение. Решение, которое устроит нас обоих.
Он изучающе посмотрел на нее. Он не заметил, что она женщина? Наверное, вывалил ее из мешка, как кучу камней, и даже не прикоснулся. А надзиратель ему помогал? Сам он слишком для этого мелок, разве что у него сила великана.
— Вы не собираетесь меня убивать? — спросила она тихо. — Я ведь могу вас уничтожить.
Он улыбнулся ангельской улыбкой:
— В этом городе каждый может уничтожить каждого. Разве ты не знаешь, что Кёльн просто нашпигован тайнами? Здесь каждый одной ногой уже на эшафоте, и сами держащие в руках топор ничуть не лучше обвиняемых. Только выдай меня, маленький студент, и тогда в мире станет одной проклятой душой меньше. Но и твоя душа немногого стоит. Души, они вообще всего-навсего маленькие звездочки на небе мечутся и не могут найти покоя. Что случится, если их погасить? Но давай рассуждать. В нашем мире существует всего один способ защититься. Нужно устроить так, чтобы другой стал участником твоей тайны, нужно сделать его сообщником, и тогда на нем окажется та же самая вина, что и на тебе. По-моему, это неплохое решение, тебе не кажется?
