Даже если он никогда не скажет, что с ним произошло.
Тем более что она и сама постепенно начала обо всем догадываться.
Чем дальше, тем ярче в ее памяти разворачивались произошедшие в горах события и тем с большей радостью она осознавала, что все случилось так, как и должно было случиться.
Если бы пришлось все повторить сначала, она снова бы отправилась по этой страшной тропе, снова кинулась бы в глотку водяного дьявола, снова так же решительно, без каких-либо сомнений и предосторожностей отдала бы себя в руки этому замечательному парню.
Занимая любимого незамысловатой болтовней, Аннабел снова мысленно переживала тот чудесный миг, который подарил ей Гарри на смотровой площадке над пропастью.
Она едва сдерживала счастливую улыбку, вспоминая его протяжный крик: «Я люблю Аннабел!.. Будь моей женой, Аннабел!».
Да, он поклялся этому горному священнику, что она станет его женой. Она ею и стала — в ту же ночь, раз и навсегда. Отныне, и присно, и во веки веков!
Как все было хорошо! А будет еще лучше!
Аннабел незаметно поглаживала живот. Больше не болит, и утренние неприятности прекратились. Доктор был прав.
Но как хорошо, что она его не послушалась! Правда, путь в Сан-Франциско она и не заметила, как и дорогу в отель, а потом — в госпиталь. Казалось, ноги сами привели ее к хирургической койке, на которой был распластан ее любимый.
Как хорошо, что никто здесь не догадывался о ее состоянии! Решительно объявив себя женой мистера Стоуна, она подошла к распятому на подвесках перебинтованному телу с таким спокойствием, что потом и сама себе удивлялась.
Словно всю жизнь только и делала, что наблюдала разбившихся скалолазов.
А может быть, она уже была когда-то подготовлена к этому зрелищу своевременной лекцией самого скалолаза?
Как бы то ни было, первая встреча с Гарри прошла без каких-либо неприятных последствий и даже больше: вновь вернулись спокойствие, уверенность в себе, в нем и в завтрашнем дне.
Остальное все неважно. Остальное выяснится с течением времени.
Вскоре после этой встречи доктор в Роквестере и получил от пациентки убедительные свидетельства, зафиксированные медиками госпиталя, что угроза выкидыша миновала.
Теперь ничто и никто не мог помешать Аннабел выполнять свои обязанности добровольной сестры милосердия. Она подружилась с деловитой толстушкой Мей, под ее руководством училась кормить и поить Гарри, и хотя не раз сердце замирало при виде того, с каким трудом он шевелит зашитой челюстью, но тем веселее и жизнерадостнее сообщала любимому, что по сравнению со вчерашним днем у него все получается куда лучше. И Гарри охотно верил ей.
Аннабел не понадобилось много времени, чтобы самой понять, что могло случиться с ее любимым. В конце концов, куда же он мог отправиться перед приездом к невесте, как не на прощание с любимыми горами, со своим заповедным уголком?..
Мы приедем с тобой, Гарри, сюда еще не раз, мысленно уверяла его Аннабел. Обязательно пройдем по этим тропам, вернемся к нашему водопаду — уже со спальниками и палаткой — и проведем нашу очередную брачную ночь по всем правилам. Но помнишь, как ты мне тогда сказал? «Теперь у нас другая задача». У нас с тобой сейчас другие задачи. Тебе — выкарабкаться, стать на ноги. Мне — дать жизнь нашему наследнику. Да, дорогой, это будет сын. Я уверена, хотя сканирование еще и не может ничего показать. Это будет сын, такой же сильный и прекрасный, как ты, Гарри. Ведь я прошла эту, как ты назвал, инициацию и готова к самым трудным испытаниям.
Одно из них мы с тобой сейчас и проходим.
Но куда же ты ходил? Ты, неуязвимый, сверхопытный, знающий все тропинки и скалы, — как ты мог сорваться?
Аннабел боялась узнавать об обстоятельствах катастрофы и у докторов, и у самого Гарри. Она чувствовала, что все равно ей никто не скажет правду. Однако сама довольно скоро догадалась, с чем это могло быть связано. Разве не он сам посвятил ее в индейские легенды?
Чтобы проверить свою догадку, она дождалась того дня, когда Гарри научился свободно есть, пить и говорить.
— Ну вот, милый, — смеялась Аннабел, видя, как он, еще неуверенно владея рукой, подносит ложку ко рту. — Ты стал совсем большой, уже сам ешь. Скоро научишься сидеть, а потом и ходить. У тебя все идет как у младенца, точь-в-точь как в той книжке, которую я сейчас штудирую.
Гарри медленно глотал пюре, пытаясь улыбаться.
— Надеюсь, я все-таки встану на ноги побыстрее, — сказал он, отдавая ложку. — А сижу, кажется, уже неплохо. Только спина быстро устает.
— Это с непривычки, — успокаивала его Аннабел, вытирая ему губы салфеткой.
Гарри перехватил салфетку и попытался действовать ею самостоятельно.
— Ну вот, видишь, — заметила Аннабел. — А вчера еще это у тебя не очень получалось.
— Это потому что ты рядом. А как я говорю?
— Совсем хорошо, — произнесла Аннабел как можно убедительнее. — Если бы я не знала, как тебя зашивали, то и не догадалась бы.
— Да, где меня только ни зашивали! В первый раз такое вышло. Я вообще-то считал себя везунчиком. Только пару раз ломал руку. Ну и это… — Он не без труда ткнул себя в щеку.
— Плата за крещение, — кивнула Аннабел и осторожно провела губами по рубцу, как когда-то — в ночь «холодной» ночевки у коварного водопада.
— Еще, — прошептал Гарри.
По его глазам Аннабел увидела, что и он вспомнил те незабываемые мгновения. Послушно и осторожно продолжая касаться нежными губами страшного косого шрама, она еле слышно шептала те слова, которые звучали в ту незабываемую ночь.
Гарри явно взволновался. Аннабел умерила свои ласки.
— Как нам хорошо тогда было! Правда, любимый? — решилась наконец она напомнить. — Как же все было чудесно!
— Да, — тихо откликнулся Гарри. — Не останавливайся.
— Нет, я боюсь тебя растревожить… воспоминаниями.
— Это сладкие воспоминания. Думаю, доктор будет не против. — И на лице израненного, зашитого вдоль и поперек покорителя горных вершин наконец появилась так любимая Аннабел внезапная чудесная улыбка. И тут же исчезла. — Но не думаю, что ты будешь так же горячо любить инвалида… Вдруг я не смогу до конца выкарабкаться? Вдруг навсегда останусь хромым, параличным уродом? Ты посадишь меня на мостовую и поставишь рядом шляпу…
Поцелуем в губы Аннабел прекратила мазохистский монолог.
— Ты прекрасен, радость моя, — продолжала она свою любовную рапсодию. — Я люблю тебя такого, какой ты есть. Я люблю тебя еще больше. За все, за все, за все, что у нас было! За все, на что ты решился ради меня!
— Ну, увольнение из фирмы «Роза ветров» вряд ли можно считать слишком суровой платой, — усмехнулся Гарри, насколько ему позволяли швы. — Правда, боюсь, на должность горного инструктора меня едва ли кто теперь возьмет. Но я и сам… — Он замолчал.
— Что — сам? — переспросила Аннабел.
— Пока что рано говорить. Надо выбраться отсюда живым и здоровым. Там, на свободе, все будет ясно. Я только боюсь одного…
— Чего?
Гарри долго молчал, потом неохотно произнес:
— Боюсь, что все со мной случившееся — мрачное предсказание судьбы. Ты прости, я стал суеверным. Впрочем, альпинисты все суеверные. Привычка.
— Я верю в хорошие приметы, а плохие считаю суеверием, — решительно объявила Аннабел. — А чтобы судить, что думает судьба, надо знать, для чего ты ее испытывал.
