Just another word for nothing
1.07, утро, но не раннее (точнее не скажу — часы встали).
Батарейка села, часы встали. Еще немного — и я буду хохмить, как Мыкола. Впрочем, мне сегодня передышка вышла. Десантников нет, Баев отсутствует…
Вскочила, чтобы записать, пока помню. Хотя такое забудешь!.. Странный сон, жутковатый. И все взаправду, как будто только сейчас с Митькой говорила…
Начинается с того, что я просыпаюсь — где? в нашей комнате? Ночь, я на диване, а наверху еще одно спальное место, вроде полки. Сажусь в постели, стукаюсь головой — полка низкая. Пытаюсь наощупь понять, что происходит, натыкаюсь на чью-то руку, она сверху свешивается. Спрашиваю — кто здесь? Голос, Митькин: это я, иди ко мне.
Митя… Ты вернулся? Где мы, в поезде?
Не знаю. Давай руку.
Забираюсь наверх, там тесно, душно, вдвоем разве что лежа… Обнимаю его, он меня, но темнотища такая, что лица не видно, только голос. Разговор примерно следующий:
Митя, я вчера не пришла.
Я все понял, не надо.
Ты только не уезжай.
Не могу. Меня ждут.
Останься, Митька, мне без тебя будет совсем плохо.
Поначалу будет, потом пройдет. Ты ведь не одна. У тебя Петя есть, Гарик твой, да мало ли охотников…
Как же ты не понимаешь, это другое!.. И вообще, мне столько надо тебе сказать… Я тут думала-думала…
У меня так мало времени, Ася… Поехали со мной?
Мне здесь что-то не нравится. Почему все деревянное — это старый вагон?
Я не знаю.
Помолчали немного, потом он говорит — мне пора. Время, время вышло. Так прямо и повторил дважды — время, время. Как бы механически и в то же время с надсадой, как будто у него болит, а он не может понять где.
Я к тебе приеду, Митя, разберусь немного и приеду.
А он отвечает: иди вниз, поспи, еще рано.
Я его спрашиваю — утром обсудим? И тут же вспоминаю — мы это уже говорили однажды, и смеюсь. А смех, как известно, разрушает сон, у сновидений ткань неплотная, им многого не надо…
Поднимаюсь, ноги в тапки, чувствую — покачивает, и стук колес — тыгдым-тыгдым- тыгдым. Светает, окно на месте, диван на месте, только верхней полки нет.
Ощущение не для слабонервных. Подушка мокрая, и я — как мышь. Как будто жар сошел.
Что бы написал об этом дедюшка Фрейд? А дядушка Юнг? Кстати, мотив ящика, тесного пространства, встречается в «Толковании сновидений». Эпизод с пациентом, который видел во сне своего брата, запертого в ящике. Фрейд переводит — shrдnkt sich ein, «ваш брат ограничивает себя». Митька, конечно, ограничивает — я ему развернуться не даю. Он теряет со мной время, время и время, трижды. И еще тот мотив лифта, в котором мы застряли…
Или это меня касается? Я заперта в ящике? Откуда не выбраться ни за какие коврижки, хоть три психфака закончи?
Чудной сон. Что в нем на фокус наводится, не понимаю. Впрочем, сны и не обязаны быть ясными, Никита вчера насчет прописей хватил. Он вообще был как-то избыточно афористичен — простор, на большой высоте, тот, кого вы не встретили… А я и рада, меня хлебом не корми, метафоры подавай. Поэтическая натура — крыша, звезды, башенки… Таким и правда на Волге надо жить, а не в Москве. Не исключено, что в Саратове я была бы гораздо счастливей.
Итак, собираем вещи, но куда? В ДАС без мазы, там круговая оборона. У мамы все наладилось, я им не очень-то нужна. Нинка в Одессе. Гарик опять предлагал к нему, он вроде бы съезжает к другу. Со своей мамой жить не могу, а с Гариковой типа да. Ну неважно. Соберусь, там видно будет.
А вдруг Митька вернулся?
Размечталась. Он же сказал — потом все. Вот оно все и наступило.
Устала я, дорогой дневничок, и хочу забросить тебя куда подальше. Мешает одно — видеть не могу пустые страницы. У меня какое-то пристрастие к заполнению пустого места чем ни попадя. Осталось чуть-чуть — два разворота.
Допишу и выброшу, если хватит сил.
Тихое, тихое утро. Начала с уборки — время потянуть. Вынула из шкафа тележку на колесиках, и опять засвербило, опять сомнения — действительно, их стало еще больше. Может, письмо оставить? Нет, письмо не годится, да и писать, в сущности, нечего.
Баев пришел такой жалкий… ощипанный, но непобежденный… и почему он не купит себе новую куртку, вместо этой, со сломанной молнией!.. Озаботился нашим благополучием, квартиру подыскал… Вспомнила, как он переговаривался с Юлькой через тряпичную занавеску, тот Баев. Как это все случилось, в какие вечера? Митька появился, когда уже было нечего терять…
Тот Баев, который тащил меня по улице Карла Либкнехта, вскапывал Машкин огород, экспериментировал с «Зенитом», где он? Который тогда, в поезде, держался даже во сне…
Тарелка выскользнула из рук, разбилась, мелкие осколки в слив, и прекрасно, не придется подбирать. Вообще какого черта я тут мою! Военные — справные ребята, к порядку приучены, сами разберутся. Без меня.
Вчера.
Скатилась по лестнице до десятого этажа, села на ступеньку, лицо руками закрыла. Люди ходят вверх-вниз, перешагивают, мной не интересуются, и слава богу. Разговор с Баевым. Состоялся, хотя кто его об этом просил.
Ты меня извини, Аська, но ты ведь как женщина — ноль без палочки. Да во всех отношениях! Я тебя терплю, потому что ты мне нужна, а больше никому не нужна, и не воображай, что тут каждый готов ради тебя в лепешку расшибиться. Это они по недомыслию, ты ж у нас умеешь на себя напустить. Разговорчики, то-се, философия, искусство кино, ах, какие мы образованные, знаем, что такое теорема Коши, правило трех сигм кое-как освоили… А посмотреть на тебя вблизи… Завтрак в постель не подает, разносолами не балует, целый день с книжками, с чужими мужиками, кошек развела, которые по углам гадят, вечно какие- то фортеля, сама подумай, кто тебя такую дольше двух дней выдержит!.. И, не к ночи будь сказано, ты это, ну в личной жизни… Сколько я на тебя времени угробил, а результата не добился. Как была, так и осталась — сама невинность. Ни хрена не умеешь.
(Знаю, он это в отместку — виноград-то зелен. Личная жизнь закончилась давным-давно, в городке
