Лестница, холл с фикусами, унылые пятиэтажки, автобус, духота, пыль. Он молчит, я молчу. Метро, пересадка на … линию … станция … выход в город к … вокзалу… подробности стерлись все до единой.
Хочешь поменять билеты?
Я их уже поменял.
Мы кого-то встречаем? Идем покупать вокзальные пирожки?
Миновали кассы и пирожки, забрали сумку из камеры хранения (?), поднялись на перрон (??), свернули к поезду «Киев — Москва» (???), нумерация от головы состава, купейные кончились, пошел плацкарт, всего мест — 54, Баев вдавливает бычок в асфальт, достает из кармана билеты, показывает проводнице.
Ты остаешься?
Данька, я вот ни черта не понимаю, ты бы объяснил, что ли.
Баев слегка напрягся, скулы его затвердели, взгляд калибра тридцать восемь, быстрый как черная молния, расплющил, пригвоздил к перрону, и только легкий дымок из обоих стволов, только ветер свистит в проводах, и он объяснил, отчего ж не объяснить. Возвращаться в гостиницу нельзя, паспорт получишь новый. Точка. Контрольный в голову.
Но почему!.. ведь там мои вещи, я все собрала, думала, еду гулять… платье, пояс эластичный на кнопках, туфли… «Одно лето в аду», не мое… ветровка на вешалке, тоже чужая, Альгисовой жены… джинсы в шкафу, кассеты… Ты знал заранее? и не сказал? У меня ведь ничего не осталось, кроме того, что на мне…
Да не хнычь ты, ветровка, сморщился Баев. С вещами нас бы не выпустили. Они же следят, а у меня все деньги вышли, расплатиться нечем. Короче, купим тебе новое, как только, так сразу.
Не выпустили? Ты хочешь сказать…
Послушай, процедил Бутч Кэссиди, он же ковбой Мальборо и Данхилла, он же Мармеладный Джо, засовывая стволы за пояс, сплевывая на рельсы… послушай, маленькая, если ты едешь, твое место номер шесть. Лично я иду спать.
(А паспорт мой ты специально отдал? — хотела спросить я, но осеклась, потому что с ними не спорят.)
Ах, этот ковбой с квадратными скулами и взглядом Джона Уэйна!.. Он не обманул, он сделал в точности, как обещал, и когда я поднялась в вагон (за неимением других альтернатив), он уже храпел наверху, и рука его, жилистая рука короля прерий, свешивалась вниз, раскачиваясь в такт движению поезда, потому что поезд тронулся, а пояс эластичный на кнопках остался, и ветровка осталась, и туфли. Класть в багажное отделение было нечего. Мы снова налегке.
Я пошарила у него в куртке, нашла пачку сигарет и направилась в тамбур.
Очень хорошие сигареты
В тамбуре курили двое мужиков, обоим под пятьдесят, пивные животы, залысины. Интерес проявили стандартным способом, начали вокруг да около. Девушка, ну что за гадость вы курите, разве можно. Вот, угощайтесь, это «Магна», очень хорошие сигареты, импортные. Вы из какого вагона? Домой едете или отдыхать?
Это как получится, говорю, а вы?
А мы домой отдыхать, сказал тот, что повыше ростом. Заработались! Два месяца по командировкам, жены плачут, дети папочку зовут. К тому же неплохо подкалымили, вернемся на щите, то есть со щитом.
Ну это сколько выпить, гоготнул второй.
Не слушайте его, девушка, вылез вперед высокий, мы практически непьющие, но надо же как-то в поезде время коротать. Как насчет рюмочки мартини или чего покрепче? Нет, вы не думайте, мы интеллигентно побеседуем, то-се. Славик на Кубе пять лет прожил, он вам такого расскажет, о чем и по телевизору не говорят. Я дальше границ нашей необъятной родины нигде не бывал, но со своей стороны обещаю подборку анекдотов, исключительно приличных и смешных. Одна путешествуете?
А я им (еще взбешенная, еще не остывшая от перестрелки с ковбоем Мальборо, в которой я всего-то и успела, что перегреться): Одна, да не совсем. Муж мой командировочный на верхней полке дрыхнет, место номер восемь, тоже подзаработал, наверное, разит за полверсты.
А они (участливо и при этом покровительственно, мол, проблемы ваши не проблемы, но мы понимаем, прекрасно понимаем): Э-ээ, девушка, да вы никак обиделись на мужа-то! Бывает, дело житейское. Сами в таких раскладах участвовали, и не раз. Только и вы поймите — деньги сейчас непросто достаются. Вертеться надо, ловчить, шею подставлять. У вас, наверное, тоже запросы имеются, вы ведь не хотите туфельки фирмы «Скороход» носить и «Красную Москву» на себя прыскать. Поэтому мужей беречь надо — спит и пускай спит, сил набирается, а мы пока посидим, за его здоровье выпьем. Видели когда- нибудь ящик «Сникерсов»? А «Ригли сперминта»? А зажигалок одноразовых? Наверняка не видели. Это красиво, они новенькие, прозрачные, разноцветные, булькают. Неужели упустите возможность посмотреть?
Пили втроем, пили с проводницей, опять втроем; потом высокий, с трудом поднявшись на ноги, полез на верхнюю полку что-то искать; своротил сумку со «Сникерсами», они высыпались на столик, на пол, нам со Славиком на головы; высокий чертыхнулся (вполне литературно, отметила я, хотя сама уже плавала в тумане и едва могла отличить «Сникерс» от «Марса»), прошелся по товару на выход, в дверях постоял, соображая, ткнул пальцем в меня, в своего товарища и проревел — без меня не начинайте, я скоро.
Куда это он? — спрашиваю.
К проводнице, у них все обговорено, ответил Славик, неожиданно ловко вылез из-за столика, тоже прошелся по «Сникерсам» и запер дверь. Ну его, ввалится пьяный, пообщаться не даст. Ты это, не думай, я не жлоб какой-нибудь, в накладе не останешься.
Чего? — спросила я, не очень понимая, что происходит.
А того, ответил Славик. Пашка мой друг, но истина дороже. Он же свинья, особенно когда напивается, а ты существо нежное, как есть прекрасное с головы до ног и обратно. Я, можно сказать, тебя собою прикрыл. Или щас прикрою, добавил он, хихикая и обнимая меня левой рукой, а правой тем временем что- то заталкивая в задний карман юбки. Я вывернулась, сунула руку в карман, вытащила пачку червонцев и уставилась на них в недоумении.
Увесистая пачечка. Что-то вроде коробки одноразовых зажигалок, которую никто никогда не видел всю и сразу.
Я смотрела и смотрела, но смысл этих денег по-прежнему оставался неясен.
Тонна, сказал Славик самодовольно и дернул молнию на юбке — раз, два, три, ничего не получается, заело. Сладкая, прошептал он, обслюнявив мое ухо, так и будешь стоять или поможешь немножко?
И тут до меня наконец-то дошло.
— Убери лапы, — сказала я, стараясь изъясняться отчетливо и переходя на ты, что в подобной обстановке было вполне уместно, — или щас как заору, мало не покажется. У меня голосок знаешь какой звонкий, я в Большом детском хоре пела восемь лет! «Летите голуби, летите», «Взвейтесь кострами», «Веселые качели» — хочешь, и тебе спою? У меня божественное меццо-сопрано, правда, диапазон слабоват для сольной карьеры.
Почему-то стало смешно, хотя смешного в целом было мало. Я хрюкнула и запела «голубей». На Славика мой вокал впечатления не произвел. Он сопел и отклеиваться не собирался, однако на ногах держался нетвердо, и это обнадеживало.
— За кого ты меня принимаешь, интеллигент? — спросила я, продолжая стряхивать с себя пятую, шестую и седьмую руку Славика, который расслабленно улыбался, потный, пьяненький, для насильника какой-то слишком нелепый, даже жалкий.
— А за кого ж тебя принимать, хорошая моя, — отозвался Славик миролюбиво, все еще сражаясь с
