молнией, — пошла с двумя мужиками водку пить, юбочка, маечка, все дела… Мочалка она и есть мочалка. Или ты честная девушка? Ты хоть что умеешь-то, девушка? Петь про голубей, а еще?
— Придурок, я умею шить, вязать, диагностировать и интегрировать, если хочешь знать, — заявила я, высвобождаясь из его влажных объятий. — А еще могу рассчитать твой ай-кью, по-видимому, не слишком выдающийся, или профиль твоей сомнительной личности построить для криминалистической экспертизы. Если ты сумеешь ответить на вопросы, конечно… Вот, например: назовите четырех космонавтов, летавших в космос после Гагарина… — выдала я внезапно из опросника Векслера, содержание которого два месяца назад тщетно пыталась припомнить на зачете по психодиагностике, — …какова температура кипения воды, из чего делают резину, кто написал «Гамлета», что означает пословица «Куй железо, пока горячо»… Не знаешь? Откуда тебе знать, олигофрен, — сказала я, села на нижнюю полку и заплакала. Мне было очень обидно, очень. — Я, между прочим, в МГУ учусь, на второй курс без четверок перешла, а ты… лапы распускаешь…
Славик оторопел, приземлился рядом, достал из кармана пачку сигарет, сунул мне одну, себе другую, да не реви ты, не выношу женских слез. Не реви, сладкая, я тебе коробку шоколадок подарю, хочешь? Ой, ну детский сад, ей-богу! Сама хороша — чего поперлась, не видела разве, куда идешь? Пить не умеешь, курить не умеешь, раздеваться тоже не обучена… Что мне с тобой делать, отличница? Интегрировать? Поцелуй хотя бы, не убудет. Да поцелуй, не развалишься. В небритую щечку, в знак примирения, а то обижусь я.
И правда, думаю, не развалюсь, а Баеву так и надо. Будет знать в другой раз, если этот другой раз у него действительно будет.
Просидели до утра, закутавшись в один плед, потому что из кондиционера страшно дуло (купейный сервис, ворчал Славик, отсюда и прямиком на больничную койку, а у меня, между прочим, радикулит незалеченный). Изредка прикуривая одну сигаретку на двоих, медленно трезвели, ели товар, рассуждали о странном, необычном, неправдоподобном, о том, чего быть не должно, но происходит.
— Вот у меня, например, был случай, под качели упала. Здоровые такие качели, на шесть человек, там спинка была проломлена, я и упала. А качели замерли в воздухе и висят, на них однокласснички мои с разинутыми ртами, вцепились в поручни, звука вообще нет, тишина. Коляска стоит возле лавочки, воробьи скачут, в песочнице малышня куличики делает, а я лежу. Полежала, поднялась, отряхнулась, пошла домой. Дальше не помню.
— Сотрясение мозга?
— Да нет вроде. Я вообще везучая, со мной столько всякого было!.. Один раз чуть под машину не угодила, не люблю на светофоре стоять… Мне тогда сумку на правом боку снесло… Потом с велосипеда в речку свалилась, штанина в цепь попала… ну там неглубоко было, хотя и очень неприятно, тина, пиявки… Я лучше про сны расскажу, ладно?
— Я весь внимание, — сказал Славик, пряча улыбочку в стакане. Видимо, я недостаточно протрезвела и несла какую-то ахинею.
— Так вот. Это было летом, после девятого класса, — продолжала я, заводясь все больше и больше, как в пионерском лагере, когда все по очереди рассказывали про отрезанный палец, подтекающий кран или кровавое пятно на стене. — Снится мне, что я на турбазе, сижу у костра. Подходит какой-то тип, подает левую руку и говорит: я Андрей, а тебя как зовут? Фигня, конечно, ну Андрей, ну и что. Через неделю мы с родителями собираемся на эту самую турбазу, а у отца температура поднялась, кашель. Пришлось ехать одной. Приехала. Заселяюсь в домик, открываю окна, смотрю — на поляне мужики в пинг-понг играют, и один из них левша. Тут мне как-то нехорошо стало, но не сидеть же в домике! Беру ведро — и за водой. А навстречу тот самый, из сна. Девушка с пустым ведром, говорит, дурная примета, но я в приметы не верю. Я Андрей, а тебя как зовут? И левую руку мне протягивает.
— Круто, — кивает Славик. — Если не врешь, конечно. И что у тебя с ним было?
— Было, — говорю, — да ничего хорошего. Наутро я все бросила и сбежала, села в автобус, примчалась домой, притворилась, что заболела. День лежу, два лежу, на третий день звонок в дверь. Сестрица входит в комнату и говорит — там тебя какой-то тип незнакомый спрашивает, впустить? Нашел, заявился в дом, и еще смеялся, что я надеялась от него спрятаться — папу моего он прекрасно знает, они же коллеги, в соседних отделах работают. Папа типа начальник, а он мэнээс. На двенадцать лет старше, чего-то от меня добивался постоянно, примерно как ты сегодня, ультиматумы предъявлял, или ты со мной или я не с тобой… Мне надоело и я его бросила. Или он меня, не помню точно.
— А ты, значится, взрослых мужчин предпочитаешь? Чем же я не подошел? — спросил Славик, ставя стакан на стол. — Зуб даю, историю ты придумала на ходу. Романтическая ты особа, Ася, и имя у тебя соответствующее, как по заказу. Сидит такая тургеневская барышня в купе с пьяным мужиком и курит «Магну», ужасную гадость, между нами, девочками, говоря. Сны рассказывает. Налево собралась, вот умора. Куда твой муж-то смотрит? Я бы на его месте устроил бы тебе цыганочку с выходом.
— Это ты собрался налево, — говорю, — а я всего-то и хотела, что в тамбуре покурить.
— Да какая разница, — отмахнулся Славик. — Видела бы ты себя в этом тамбуре… Эх, если б нам раньше встретиться!.. Я тоже, кстати, эмгэушник. Химиком был когда-то, и неплохим. Химиком- технологом.
— Врешь, — оживилась я и вынырнула из-под Славиковой руки. — Скажи, что наврал. Я ведь тоже немножко химик. Ничего себе, совпаденьице…
— Да какое там совпаденьице, господи. Мало ли народу на химфаке училось. Хотя любопытно, да.
— А что ты на Кубе делал, расскажи?
— Работал.
— Ну Славик, ну расскажи! Интересно же, — не отставала я.
— Строил завод по производству сахара. Интересно?
— Еще бы. Между прочим, ты тоже обещал странное, твоя очередь.
— Поцелуешь в другую щечку — расскажу.
— Перебьешься, — сказала я твердо. В конце концов, Баеву я уже насолила, и дальше усердствовать было ни к чему.
— Грубиянка ты, а не эмгэушница. Тебе, кстати, не идет. И курить не идет — бросай ты это дело.
— Жену свою воспитывай. А ты, кстати, женат?
— Был, — сказал Славик мрачно.
— Как это был? А сейчас?
— А сейчас холостой. Тебе про жен моих рассказывать или про Кубу? Впрочем, тут все в одном флаконе. Слушай, раз уж напросилась, — он взялся за бутылку, налил стаканчик, опрокинул его и вздохнул, и я подумала, что история эта, наверное, очень длинная и очень печальная.
— Попал я туда по распределению, товарищ хороший помог, кубинец, из группы радиохимиков, — из нашей, двенадцатой, мысленно подпрыгнула я, усмотрев очередное совпаденьице, но промолчала. — Устроил мне вызов с Кубы. Жили мы под Гаваной, до города на автобусе полтора часа ползком, вот только автобус этот ходил раз в два дня, и то если водитель себе другого занятия не найдет. Поэтому мы скидывались, брали у местных машину — и в город на выходные. У нас и в поселке не скучно было, но в Гаване…
Я когда первый раз на набережную вышел, обалдел — все обнимаются, целуются, девушки полуголые, парни потные, ночь звездная, ром, океан, музыка грохочет и Большая Медведица на небе кверху ковшом висит. Остров Свободы, Куба либре. Если б еще работать не надо было…
Хотя чего там — жили мы хорошо, в отдельных домиках. В этом поселке сначала военная часть квартировала, потом строители, потом мы. От военных столовка осталась, футбол-волейбол, душ-туалет, всяко-разно. У местных были тархеты, карточки, они продукты по карточкам получали, вообще жили не очень. А в нашей столовке — борщ, котлетки и квас из ананасов. Да и в меркадо все что хочешь без карточек — были бы деньги. Мы-то на очень приличных зарплатах сидели. Квасили, конечно, по-черному, но выветривалось быстро — воздух, что ли, способствовал. Хотя климат там не приведи господь — живешь как в бане. Чуть пошевелился — весь мокрый. Москиты размером с кулак, джинсу прокусывают, тараканы летающие, ливни тропические, и повсюду плакаты с Фиделем, такой вот климат. — Славик снова наполнил стаканчик, поднес ко рту, потом подумал и поставил на стол нетронутым. — Хватит мне на сегодня, а то
