Высотка

Бочкарев как-то брякнул, что все Ольги обязательно блондинки и дуры, исключения редки. Он к ней подъезжал, она отказала, ну Бочкарик и отомстил, как мог. А ее почему-то задело.

(И она перекрасилась?)

Нет, она исключение.

На этой невыносимо высокой ноте рассказ Кубика прерывается, потому что на пороге возник Петя со стаканом сметаны в руках.

— В столовке купил, стакан надо вернуть.

— Петя, тут Кубик про всех рассказывает. На очереди Кот — почему он, собственно, Кот?

— У него положение еще хуже моего. Я хотя бы Максим Максимыч, а он Александр Сергеевич Кошкин. Вы смеетесь, а человеку с этим жить. Так что он просто Кот.

— А Рижанка? Ее тоже зовут Фекла или как?

— Ее зовут Илона и она из Риги. Кот страшно гордится ее нордической наружностью, он и назвал.

— Она как раз блондинка. (Не могу отказать себе в удовольствии.) Вчера мы с Петькой сидели у Кота и ее вдруг понесло на тему «очевидное-невероятное», а Кот делал страшные рожи, чтобы не дай бог никто не засмеялся. Цитирую: Эйнштейн доказал, что мужчины состоят из кварков, а женщины — из антикварков…

— …что души нет, а есть одни рефлексы, — подхватывает Петя.

— …что земные полюса постепенно перемагничиваются, север на юг, юг на север, и в результате красного смещения Земли нас ждет конец света в 2012 году.

— Очень похоже, хотя все было не совсем так, — подтвердил Петя дипломатично.

— Когда мой друг Петя говорит, что все было не совсем так, он имеет ввиду, что все было совсем не так. Однако Рижанка не безнадежна, мы с ней успели найти общие темы. Я помогаю ей бесить Кота, держать его в спортивной форме. Сообща мы доводим его до кондиции. Хватит Коту кочевряжиться. Прошелся с девушкой вокруг ГЗ — женись, я так считаю.

— Ты бы свое искусство обратила на Баева, — советует Петя.

Мое терпение иссякло и я намереваюсь его поколотить. Некоторое время мы бегаем вокруг стола, потом я запираю его в угол и бью по голове «Теориями личности» Солсо. Основополагающий труд, увесистый, каждому психологу надо иметь в личной библиотеке.

— Интересное дело, а борщ кто варит? — спохватился Кубик.

— Елки-палки, я про него совсем забыла. Кубик, дай перцу, пойду всыплю Митьке.

— Поосторожнее с перцем. Я, может быть, не просто так сказки рассказывал.

А вот при Пете не надо было, ни к чему. Возмутилась, ответила невпопад и ушла без перца. Клиническая картина, можешь теперь не оправдываться, симптомы налицо. Осталось только борщ пересолить, или за меня это Митька сделает.

Почему сам-то не рассказал? Вот тебе и игры в прямоту. Утаил, затер, а все потому что Элька не случайный эпизод, она вроде Ксюхи — заноза, сразу не вытащишь. Или меня травмировать не хотел? Ну, на то у нас и аптечка психологическая, чтобы царапины и ссадины зеленкой замазывать. Заживет как на собаке.

Небо без луны

Прохладный, дождливый июнь, на нашем же градуснике ртуть потихоньку ползет вверх, уже пересекла красную отметку, уже субфебрильно. Я дозрела до ночных покатушек, и пусть Баев думает что хочет, раз остальные давно подумали и терять нам нечего.

(Я не сказала? У Митьки собственная «Ява», подержанная, но своя, и водительский стаж, еще с армии. Права такие, права сякие, можем водить грузовик, можем легковушку или мотоцикл — было бы что водить… А мне все равно на чем кататься, главное — Митька. Я сажусь, обнимаю его и еду. И слушаю Дженис.)

Trusting me, baby, и я верю — в счастливую Дженис, в несчастную Дженис, во все, что она мне говорит, в Митькину спину, за которой можно спрятаться от ветра, в ночную Москву, которая мне теперь нравится больше дневной, потому что она уже вдоль и поперек изъезжена, одомашнена, приручена…

Ночь лучше уже тем, что за нами нет чужих глаз, мы свободны; носимся по городу, оглашая спящие улицы бодрым дрдрдрдддддыдыдыыыы; возвращаемся под утро озябшие, вызываем лифт; долго стоим у двери, обнявшись, я не достаю ему даже до подбородка; Митя запахивает куртку и застегивает ее вместе с моей головой — спи, я посторожу; through all kind of weather, through everythin’ that we done, hey Bobby baby kept me from the cold; и никаких поцелуев; потом мы снимаем в предбаннике обувь, осторожно открываем дверь, Баев спит; садимся за стол, молча смотрим друг на друга час, другой; Баев открывает один глаз и говорит: купи ей хотя бы шлем, а то угробишь, а мне потом в инвалидной коляске катать, ты же не будешь, ты только на развалюхе своей, и засыпает; сидим, как загипнотизированные, которых некому извлечь из транса, бросили, ушли; до завтра, я зайду в шесть, нет, до сегодня, все-таки очень правильно гулять по ночам — не приходится потом ждать целый день.

(Их поступь легка, как белая ночь // их лица светлы, они чувствуют дождь // карнизов и крыш // и так хочется прыгнуть в открытый пролет // но уже утро зевает из окон, утро встает // cпи, малыш.)

На последний экзамен Митька подкатывает меня прямо ко входу на психфак. Навстречу Акис, за ручку с сероглазой девочкой. Здоровается, заговорщицки подмигивает. Это твой новый бандит, о котором все говорят? Не похож вроде на бандита, откуда взялся? Смотритесь вы прекрасно, Аська, даже если ты будешь все отрицать. Меня не проведешь!

(А год назад утверждал, что я прекрасно смотрюсь рядом с чудовищем… Как быстро у людей вкусы меняются!)

Акис два месяца женат на сероглазой, поэтому светел и добр, на следующий курс перебирается без единого трояка, ну и я заодно. Значит, дадут стипу, а пока я подрабатываю техническим переводом в том самом журнале «PC Magazine», который до сих пор лежит на Митькином столе (и не потому, что бардак, а потому, что я его как подставку под горячее использую).

В журнал Петя устроил. Пробный текст перевела сносно, взяли на испытательный срок. Петька потешается, правя мои опусы, поскольку терминологию я изобретаю на ходу. «Two billion dollars» ничтоже сумняшеся превратила в «два биллиона». Представь себе фирмочку с оборотом в два биллиона долларов!.. Билл Гейтс отдыхает… Баев льет крокодиловы слезы… но в целом ты молоток, могло быть хуже.

Спасибо Пете, спасибо «PC Magazine», я опускаю в щель последний жеточник на метро и еду за гонораром. Если сейчас денег не дадут, чапать мне через всю Москву пешком, или штурмовать турникет под истеричные свистки дежурной по станции, или клянчить жетончик у добрых людей. «Золотой единый» почему-то потерял свою силу, не действует — баевские штучки, наверное.

Добрый дяденька редактор наскоро просматривает нашу с Петей работу, кладет в ящик стола, открывает другой и достает конверт. Ура! Ура! Значит, меня ждет слойка и батончик с райским наслаждением, а вечером Митя, Митька, Митяй.

Лето, я изжарен как котлета, мы все изжарены, живем на пляже в Серебряном бору. Кот продал бабушкин резной секретер, пропиваем (оказывается, у него бабушка в Москве! и чего он тогда по общагам мается? за компанию?). Сидим по горло в реке, в голове волшебные пивные пузырьки, мир определенно становится все лучше и лучше. Устроили конкурс нырков, кто техничней войдет в воду. Митька и Кот сплетают руки, я забираюсь на этот помост и, не удержавшись, плюхаюсь в воду, хватаясь за что придется. Клок есенинских волос остается в ладони, Баев аплодирует и советует Коту встать под водой на табуретку, чтобы уравновесить разницу в росте, иначе Митька быстро облысеет, а Кот