литературных кругах, и именно она сообщала личности Елизаветы дополнительный драматизм.
Однако, на наш взгляд, все приведенные выше точки зрения на безбрачие королевы страдают излишним романтизмом. Быть может, объяснение гораздо проще и убедительнее: ее нежелание выйти замуж – не что иное, как продуманный политический ход. Елизавета любила повторять, что она «замужем за Англией»; и на самом деле так называемые «брачные игры» при дворе превратились стараниями королевы чуть ли не в основное ее оружие. Сватовство иностранных принцев держало в постоянном напряжении противоборствующие страны, ибо замужество Елизаветы (если бы оно состоялось) способно было нарушить политическое равновесие в Европе и создать совершенно иной расклад сил. И королева этим пользовалась. Не собираясь выходить замуж, она, тем не менее, чуть ли не постоянно находилась в состоянии «обручения» с тем или иным претендентом: так, например, сватовство французского герцога Алансонского длилось ни много ни мало 10 лет (с 1572-го по 1582 год!). В зависимости от политической ситуации во Франции и Испании Елизавета то приближала, то отдаляла претендента, заставив Екатерину Медичи (регентшу Франции) и Филиппа II (короля Испанского) изрядно поволноваться, ибо возможный брак английской королевы и французского принца изрядно подорвал бы возможность мирного сосуществования между Валуа и Габсбургами.
Не выходить замуж было выгодно ей и с другой точки зрения. Королева-девственница имела неограниченную возможность влиять с помощью личного обаяния на своих советников и придворных, которые все были мужчинами. Они, влюбленные в нее, делались покорнее и превращались в более надежных помощников. Впрочем, на сей счет Елизавета особо не обольщалась: любя лесть, она, тем не менее, всему знала истинную цену. Одной «влюбленности» здесь было недостаточно, но в сердцах придворных так же, как и у иностранных принцев, жила надежда на брак с сиятельной повелительницей. Однако Елизавета при всем при том ни разу не думала о браке серьезно («Скорее одинокая нищенка, чем замужняя королева!» – вот ее слова.) Слишком близко сталкиваясь с чудовищным, неразмышляющим мужским самолюбием и тщеславием, она не могла не презирать мужчин.
Стоило ей чуть ослабить вожжи – и мужчины мгновенно забывали о своей неземной любви. Так, ее фаворит, граф Роберт Лестер, когда Елизавета тяжело заболела оспой, с нетерпением ждал ее смерти в сопровождении нескольких тысяч вооруженных приспешников, надеясь захватить власть. Чтобы добиться своей цели, окружающие ее мужчины не считались ни с чем: у них не было ни твердых политических убеждений, ни моральных принципов. Тот же Лестер в самом начале 1560-х годов, когда его надежды заполучить Елизавету в жены начали стремительно таять, заключил за монаршей спиной неблаговидную сделку с Филиппом II: если последний поддержит его брак с королевой, Лестер берет на себя обязательство отстаивать испанские интересы в Англии и править страной в соответствии именно с этими интересами. Это попахивало государственной изменой. Разумеется, королеве стали известны его дерзкие планы, и Лестер не был наказан лишь потому, что в нем еще нуждались.
Итак, Елизавета не могла выйти замуж за англичанина, ибо не находила достойного, а выйти замуж за иностранного принца ей мешали государственные соображения и собственная осторожность: как уже указывалось, она боялась внешнеполитических последствий такого шага.
Единственным мужчиной при дворе, который пользовался настоящим и неизменным уважением королевы, был Уильям Сесил. Имея прекрасную крепкую семью, он никогда не волочился за Елизаветой и не старался понравиться ей как мужчина. Он был достаточно смел, чтобы не соглашаться с ней, и достаточно умен, чтобы делать вид, что соглашается. Его твердые политические убеждения позволяли держаться постоянной четкой позиции. Он был надежен и предан. Он был богат, рачителен и честен, и все попытки врагов королевы подкупить его деньгами бесславно проваливались. Кто знает, быть может, королева совершенно искренне считала, что только этот человек мог бы стать ей достойным мужем, ибо «только его физиономию она видела столько лет, и он все никак не мог ей надоесть».
Безмужие королевы отвечало и главной ее цели: сохранению собственной жизни, ибо, вопреки национальным интересам, Елизавете вовсе не нужен был наследник. Отсутствие названного преемника не позволяло интриговать в пользу конкретного человека и не создавало прецедентов для заговоров против Елизаветы. Отсутствие наследника было ее основной – и лучшей! – личной гарантией, патентом на власть. Но это было также и неразрешимой проблемой для государства. Королева часто болела, иной раз настолько тяжело, что ее подданных охватывало состояние, близкое к панике. Одновременно с этим обстановка в государстве начинала сильно смахивать на предвоенную: многочисленные фракции и партии намеревались крепко схватиться за власть.
Надо сказать, что минусы положения «королевы-девственницы» едва ли не перевешивали плюсы. Личная заинтересованность приближенных в «особой благосклонности» королевы создавала при дворе нездоровую, нервную атмосферу постоянного соперничества, всеобщей ненависти и раздоров. Все интриговали и подсиживали друг друга. Конфликты, стычки и вражда при дворе не прекращались ни на день, что, разумеется, крайне дестабилизировало общую политическую обстановку в государстве. Эмоциональный уровень общения монарха и подчиненных приводил к тому, что при дворе постоянно вспыхивали мелкие и крупные заговоры, что, конечно, подрывало личную безопасность королевы. Королева, можно сказать, была заложницей собственного (и абсолютного) недоверия к мужчинам, что не позволяло ей остановить свой выбор на одном из них и тем самым положить конец опасным интригам. Она предпочитала лучше править подданными строптивыми и влюбленными, чем строптивыми и невлюбленными.
Едва ли не самый существенный недостаток ее декларированного девства состоял в отсутствии понимания со стороны народа. В самом деле, вычурные и надуманные идеалы, которые избрала для себя Елизавета-женщина, подошли бы католической монашке, но уж никак не первой невесте Англии. В глазах людей королева была не только королевой, правительницей, но и женщиной, причем абсолютно непостижимой с точки зрения здравого смысла: отказывающейся выходить замуж и рожать детей. Народ по своему разумению пытался разгадать эту загадку: о Елизавете ходило множество самых разных, зачастую нелицеприятных слухов. Ее безмужие объяснялось двояко: она либо «распутница», либо с ней «что-то не в порядке». Первая версия подрывала авторитет королевы и порождала активное неуважение и нездоровые фантазии: королеве приписывалось неуемное сластолюбие и множество незаконнорожденных детей. Второе утверждение тоже было весьма нелестным для престижа короны: самые фантастические слухи о физическом уродстве Елизаветы берут истоки именно оттуда. Наконец, само понятие «Virgin Queen» («королева-девственница») заводило иные горячие головы совсем уж в запредельные дебри: в 1587 году к изумленному Сесилу был доставлен выловленный тайными агентами прямо на лондонских улицах некто Эммануэль Плантагенет – «сын королевы Елизаветы от непорочного зачатия».
Елизавета вполне отдавала себе отчет, что ее положение королевы-девственницы приносит Англии слишком много проблем, самой очевидной из которых была абсолютно неразрешимая проблема наследника. И она завещала трон Англии своему ближайшему родственнику по крови, сыну Марии Стюарт и Генриха Стюарта, лорда Дарнли – Якову VI Шотландскому Стюарту. История взаимоотношения и многолетней вражды двух королев представляет собой отдельную и весьма интересную тему, но выходит за рамки нашего повествования.
Жертва
Король Англии Яков I (правивший до этого в Шотландии под именем Якова VI) унаследовал английский трон в 1603 году. Сын Марии Стюарт, опальной королевы Шотландии, казненной в 1582 году по личному приказу Елизаветы I, получил очень неспокойное наследство.
Мария Стюарт была внучатой племянницей Генриха VII – ее бабка была старшей сестрой Генриха VIII, отца Елизаветы – и на этом основании считала себя законной наследницей английской короны в противовес Елизавете, которую сам Генрих объявил незаконнорожденной. Окружение Марии Стюарт внушало гордой шотландской принцессе, что у нее гораздо больше прав, нежели у «бастарда» – Елизаветы, однако в завещании Генриха
VIII Мария Стюарт не значилась в качестве возможного претендента. Несмотря на это, Мария всячески подчеркивала свой приоритет и не отказалась от этой мысли, даже находясь под следствием. Отцом Якова, сына Марии, был Генрих Стюарт, лорд Дарнли, который по отцу вел свое происхождение от королей Шотландии из той же династии Стюартов, а по матери был правнуком английского короля Генриха VII Тюдора.
Таким образом, Яков VI Шотландский действительно был наиболее вероятным претендентом на
