Когда историк открыл парадную дверь, мне сразу же бросилось в глаза, что он сильно постарел с тех пор, как снялся для обложки собственной книги. Коротко стриженные светлые волосы поседели и поредели классическим образом — в форме буквы М. На фотографии, которую я уже видела раньше, у него был высокий лоб, который со временем превратился в откровенную лысину. Темный загар не скрывал морщинок, окружающих поразительно голубые глаза, а под черной интеллигентской рубашкой поло угадывались рыхлый подбородок и намечающееся брюшко. «Последствия слишком сытой жизни», — диагностировала я.
Несмотря на все это, он по-прежнему был привлекателен: высокий, широкоплечий, красивые руки и низкий звучный голос. Из его водительского удостоверения я знала, что ему сорок четыре года, он любит лихачить за рулем: свидетельством тому девять отметок о превышении скорости. Значит, Каспиану свойственны безрассудство и импульсивность. Я надеялась использовать эти качества против него. Однако Эйвери Мерсер всем своим видом выражал готовность затормозить своего клиента и не дать ему выйти за рамки. Мысленно вздохнув, я огляделась, выискивая, куда бы сесть. Возле двери стоял маленький стул. Я перенесла его к окну и поставила рядом с Фаради, чем вызвала его явное неудовольствие.
— Не возражаете? Мне нужен свет, иначе не смогу прочесть собственные записи, — объяснила я, широко улыбнувшись.
Он в замешательстве осмотрел комнату, где было достаточно других подходящих для меня мест, но, как я и предполагала, вежливость победила.
— Пожалуйста, садитесь куда хотите. Правда, здесь есть более удобные стулья.
— Ничего, сойдет и этот. — Я уселась получше и почувствовала, что стул подо мной слегка пошатнулся. — Он что, старый?
— Английский ампир.[21] Но если он до сих пор не сломался, думаю, переживет и наш с вами, как вы сказали, «ни к чему не обязывающий разговор».
— Я буду осторожна.
Фаради любезно улыбнулся и украдкой взглянул на своего адвоката — видимо, проверяя, есть ли повод для беспокойства.
Я задала первый вопрос:
— Я приехала поговорить с вами о Ребекке Хауорт. Вы можете рассказать, как вы с ней познакомились?
— Первый раз мы увиделись, когда она подавала документы в Оксфорд. Я проводил с ней собеседование. Это было в декабре, перед тем как она начала учиться… значит, больше десяти лет назад. — На его лице мелькнуло удивление. — Надо же, как давно!
— Вы помните ваше первое впечатление?
— Она, несомненно, была очень способной девушкой — начитанной, с отличными знаниями. И главное, обладала живым пытливым умом, а это как раз то, что мы искали в наших студентах. Они должны не просто зубрить факты, но и уметь делать собственные выводы, иначе им незачем учиться в Оксфорде.
— Ребекка умела?
— Конечно. Помню, я поразился ее уверенности и быстроте, с какой она реагировала на новые идеи, которые я ей предлагал. Многие молодые люди теряются, если начинаешь оспаривать их точку зрения, но ей нравились такие дискуссии. Я нисколько не сомневался, что ее примут в колледж Латимер. На следующий год, в октябре, она приступила к учебе и, кажется, довольно быстро освоилась.
— Вы были ее куратором?
— Одним из них. В колледже было три преподавателя истории, и мы обучали студентов по очереди. Кроме того, Ребекка ходила на занятия в другие колледжи, где занималась по тем предметам, в которых мы не были специалистами. Разумеется, исторический факультет составил программу лекций. Но к сожалению, я не знаю, насколько исправно она их посещала: лекции были в основном факультативными.
Он держался и говорил так любезно и открыто, словно ему нечего было скрывать, и в душе у меня зашевелился червячок сомнения. Однако я уже знала, что в этой истории не все гладко.
— В каких отношениях вы были с Ребеккой?
— Я ее учил. Поддерживал и направлял там, где это было уместно.
— Насколько мне известно, вы добились, чтобы ей дали отсрочку от экзаменов.
— Я сделал бы то же самое для любого из моих студентов, — произнес Каспиан Фаради все таким же спокойным голосом, но при этом подался вперед в кресле, уперся локтями в колени и сцепил руки в замок.
— По словам одного человека, с которым я беседовала в колледже Латимер, вы выдержали целую баталию.
— Кто вам сказал?
— Один из руководителей колледжа, — уклончиво ответила я, не считая нужным уточнять.
Он вздохнул.
— Их упрямство не имело оснований. Ребекка была очень способной студенткой. На мой взгляд, она заслуживала степень с отличием первого класса. Ей требовалось пережить трудный период. Она не смогла бы показать себя с лучшей стороны, сдавая выпускные экзамены через три недели после смерти одного из своих друзей.
— Вы знали Адама Роули?
— Кого? А, того мальчика, который погиб! Нет. Он не был моим студентом, и я его не запомнил. А сейчас даже забыл, как его зовут.
Что ж, понятно: Адам был эпизодическим персонажем в драме жизни Каспиана Фаради, где существовал лишь один герой — сам Каспиан.
— Вы сказали, что, сдавая экзамены в срок, Ребекка не смогла бы показать себя с лучшей стороны. Но в итоге она все равно не получила степень бакалавра с отличием первого класса.
Историк отмахнулся.
— Совсем не просто сдать выпускные экзамены после годового перерыва. Конечно, ей понадобилось немало усилий, чтобы справиться с этой задачей. Тем более что она долгое время приходила в себя после нервного потрясения.
— Как я поняла, вы давали ей дополнительные уроки.
Прежде чем ответить, он взглянул на адвоката, и я сдержала усмешку: что ж, все ясно — разговор свернул на опасную тему.
— Да, я дал ей несколько уроков, неофициально. По правилам колледжа студенты после такого перерыва не имеют права посещать занятия. Но я решил, что она заслуживает большего, и нарушил правила. Мне всегда претила удушающая атмосфера колледжа Латимер с его строгими догмами и предписаниями. Руководство сковано рамками традиций и не видит в студентах живых людей.
— А вы смотрели на Ребекку не только как на студентку, верно?
— Что вы имеете в виду? — В его бархатистом голосе появилось раздражение.
— Мне говорили, вы с Ребеккой стали очень близки, когда она вернулась в Оксфорд. Как я поняла, вы вступили с ней в сексуальную связь. Такое поведение преподавателя трудно назвать уместным, не так ли?
— Так вам и это известно? — Он по-прежнему старался держаться небрежно и расслабленно, но его руки были так крепко стиснуты, что от напряжения побелели костяшки пальцев. — Вообще-то мы не делали ничего дурного. Она была взрослой и официально уже не являлась моей студенткой. Признаться, мы и раньше испытывали влечение друг к другу, но между нами ничего не было до тех пор, пока она не вернулась в Оксфорд сдавать выпускные экзамены. И потом, она первая начала эти отношения.
Друзья Ребекки, с которыми я разговаривала в пабе, изложили совсем другую версию событий. По их словам, Фаради активно ухаживал за девушкой, пытаясь втереться к ней в доверие. Приглашал к себе (он снимал дом в Коули) на ужины и коктейли, ограждал от университетских друзей. И Ребекка, которая еще не совсем пришла в себя после прошлогодних событий, влюбилась в красавца куратора и уступила его домогательствам.
— Как долго длились эти отношения?
— Пару месяцев. Потом я уехал в Беркли преподавать на летних курсах, а она все равно не
