— Конечно, — воскликнул он. — Мятеж против власти отвратителен! Мой король бросит на его подавление свои войска, ресурсы, повысит налоги, но бунты затихнут. А за эту услугу вы уступите всего лишь пятую часть Армландии…
Я ахнул:
— Пятую?
— Да, там очень неудобные для вас земли… неудобные для обороны. Болота, реки, совершенно нет дорог. Король избавит вас от головной боли, сэр Ричард.
— И будет возиться с нею сам?
Он примирительно улыбнулся.
— Те земли труднодоступны лишь со стороны остальной части Армландии. Но не со стороны королевства Турнедо. Более того, добавлю уже от себя… когда те земли войдут в состав Турнедо, то между нами и Армландией установится естественная граница в виде широкой реки и заболоченной земли. Весьма труднопроходимая граница. Что очень удобно для обеих сторон.
Череп мой раскалывался от вихря противоречивых мыслей, наконец я проговорил с трудом:
— Вы застали меня врасплох, ваша светлость… Я не могу ответить вот так сразу, хотя и понимаю справедливость доводов Его Величества Гиллеберда, который всегда отличался острым и прагматичным умом. Я хотел бы побывать в Армландии и лично поговорить с лордами приграничных земель… прежде чем… вы понимаете…
Он кивнул.
— Вы будете неприятно удивлены, ваша светлость, но практически все лорды северной части Армландии готовы принять покровительство моего короля. Как вы знаете, у нас твердая власть, народ богатеет, ремесла процветают, к лордам относятся уважительно, и никаких бунтов и мятежей!
— Завидую вашему королю, — сказал я искренне, и он эту искренность ощутил. — У меня здесь то и дело заговоры. Но я прибуду в самое ближайшее время, сэр Шёнхаузен. Уверяю вас, мы сможем с Его Величеством найти общий язык и договориться на некой общей основе.
Едва за ним закрылась дверь, я ударил в ярости кулаком с такой силой, что расшиб пальцы. Боль не отрезвила, в глазах красная пелена, из горла звериное рычание, я сипел, стонал, выл и хрипел, как осатаневший пес на крепкой цепи.
Вот что имел в виду Кейдан! А теперь я сказал, что срочно поеду улаживать приграничный спор с королем Гиллебердом, а для этого нужно покинуть Сен-Мари, проехать всю Армландию и встретиться на границе для переговоров…
И получится, что я покинул Сен-Мари, как и потребовал Кейдан!
Но если Гиллеберд не явится? Все козыри на его стороне, может потребовать, чтобы я прибыл в его столицу, а там буду в его власти, с пленником вести переговоры ах как удобно!
— Какие же сволочи, — проревел я в ярости, — сговорились, легитимные сволочи?.. Король королю против узурпатора?..
Сэр Жерар заглянул обеспокоенно.
— Ваша светлость?
Я крикнул:
— Созвать Совет! Живо!
Пришли сэр Растер, барон Альбрехт, сэр Жерар, барон Эйц, граф Готар, еще несколько видных лордов, с чьим мнением принято считаться, временно заменяют графа Ришара и других деятелей, сейчас усмиряющих Гандерсгейм.
Барон Альбрехт сказал раздраженным тоном:
— Что тут решать? Все короли хотели бы восстановить Кейдана на престоле, так как это задевает их интересы. Дескать, никто и никогда не смеет посягать на власть легитимного короля! Надо думать, как не позволить им это сделать.
— Я не первый свергатель на свете, — возразил я. — Как-то другим это удастся?
Сэр Растер громыхнул так, что все невольно пригнулись:
— Пока Кейдан жив, заговоры неизбежны.
Барон Альбрехт сказал зло:
— У них получится не больше, чем уже получилось!
— Дай-то Господь, — буркнул сэр Растер. — Ваша светлость, нужно с этим как-то кончать.
Я поинтересовался яростно:
— Как?
Растер выкатил глаза, что за глупый вопрос, за него ответил негромко и терпеливо барон Альбрехт:
— Ваша светлость, кровавая борьба за трон — привычное дело. Но вам удалось сместить короля Кейдана без длительной гражданской войны, когда гибнут сотни тысяч людей, села и города горят, страна пустеет, и только вороны жиреют на трупах…
— Разве я его сместил?
— Сместили, — сказал он настойчиво. — Пусть это еще и не признано вслух, но все понимают, что Кейдан фактически уже не король. К тому же вы не просто захватили власть… у вас есть право не только меча, но и справедливости. Народ снова повернут в сторону Церкви, вы объединили королевство, торговцы ходят как в Брабант, так и в Ундерленды… а тут еще и Гандерсгейм практически наш!
— И что?
Он запнулся, но на него смотрят все, и он выпрямился с достоинством.
— Полагаю, — произнес он ясным, как чистый прозрачный лед, голосом, — король Кейдан должен умереть. Бывший король.
— За что?
Он посмотрел на меня в удивлении.
— Вы сами сказали, ваша светлость… Как не справившийся с управлением такой большой страной, позволивший отколоться богатейшим провинциям Брабанту и Ундерлендам, отступивший под натиском варваров…
Я вздохнул, покачал головой.
— К сожалению, об этом законе Господа, о котором я сказал, никто еще не знает… Хотя, конечно, можно инспирировать его принятие, сформулировать, снабдить доводами и отослать в Рим папе. Там соберется конклав кардиналов, долго будут обсуждать, передадут коллегиям богословов, что немедленно сцепятся в драке за уточнение каждой буковки… Да, такой закон будет принят. Лет через сто-двести. Рим никогда не спешит, но нам какое-то решение необходимо уже сейчас.
Сэр Растер рубанул:
— А какое еще решение? Напасть и убить в бою! Пусть падет как мужчина — с мечом в руке. Все-таки король, таких казнить негоже…
Я смолчал, всяких людовиков и генрихов еще как казнили, но тогда, правда, буянила чернь, даже женщин совали под гильотину только за то, что аристократки, но мы должны быть в белом, даже если и в коричневом. Растер прав, негоже вести себя, как пьяная толпа разбушевавшейся дряни.
— Благородно, — признал я. — Мы постараемся, сэр Растер, поступить благородно. Хотя постараемся не забывать и о государственных интересах.
Растер довольно кивнул, только барон Альбрехт глянул остро, понимает, что благородство и государственные интересы почти никогда и нигде не пересекаются.
— Ваша светлость, — сказал он негромко, но с таким натиском, что все умолкли и начали прислушиваться. — Схватили еще четверых сторонников Кейдана, что намеревались тайно проникнуть в ваши покои и убить узурпатора.
— Новые? — переспросил я.
Он кивнул:
— Боюсь, даже не связанные с теми молодыми и горячими справедливцами.
— Черт, — сказал я в раздражении, перекрестился, даже сам не заметив автоматичности несвойственного мне жеста, — что это их как прорвало?
