Глава 13
До полудня я принимал местных лордов, их разбавили разве что главы купеческих гильдий, этим пришлось пообещать государственные гарантии на рискованную торговлю в королевствах Честер и Марешаль, а также в Гиксии, молодцы, далеко забрались…
Снизил, а кое-где вообще убрал пошлины на добычу железной руды и выплавку железа, увеличил жалованье городской охране, а также повелел горожанам освещать дорогу перед своими домами.
Последним явился отец Дитрих, я не дал ему раскрыть рот, выскочил из-за стола, усадил в кресло и сказал ликующе:
— Отец Дитрих, как приятно убедиться моей христианской душе, что вы моложе меня и покрепче…
Он нахмурился.
— Это вы к чему? Скажу сразу, я забыл уже, когда нормально спал, даже во сне еретиков жгу, монастыри закладываю, уставы разрабатываю…
Я сказал быстро:
— А как насчет канцлера? Самые лучшие канцлеры были кардиналами, Ришелье, Мазарини, Филби… При них королевства расцвели и укрепились, а вы в роли первого человека у власти так и вовсе заставите всех цвести и пахнуть!
Он буркнул:
— Я не могу быть канцлером, так как вы еще не король, сын мой.
— Буду, — сказал я твердо. — Как и вы кардиналом, а потом — тьфу-тьфу! — папой. Чего принижать свои возможности? Как король, я принесу больше пользы, чем вот таким эрцгерцогом.
Он вздохнул.
— Ох, сэр Ричард… Не слишком быстро мчитесь? Можете сломать шею на крутых поворотах.
— Для того вы и нужны, — возразил я. — У королей есть власть, но нет морали. Церковь — наша мораль, наша совесть, наш судья.
Он смотрел на меня пристально.
— Это вы к чему, сын мой?
— Церковь должна вести по пути добродетели, — заявил я, — иногда даже и против нашей воли!.. Иначе я вас в такое заведу! Обхохочетесь, да поздно будет. Вы же знаете, как нам важны примеры из жизни великих, как мы должны постоянно оглядываться на жизнь Иисуса Христа…
Он нахмурился.
— А вот это, сын мой, и не надо.
Я посмотрел в великом удивлении.
— Что не надо?
— Примеры, — сказал он.
— Из жизни Христа?
— Именно.
— Но почему, святой отец?
Он поморщился, даже по сторонам посмотрел, не слышит ли кто, сказал негромко:
— От детей же скрывают некоторые подробности жизни взрослых?
— Так то от детей! — возразил я.
Он кивнул.
— Большинство взрослых во многом остаются детьми, да еще, идиоты, и гордятся этим. Вот им-то и нельзя знать…
Я насторожился, спросил тоже тихонько:
— Что… о Христе?
— Да, сын мой.
Голос его был мудрый и грустный, я спросил шепотом:
— А что… с ним… не так?
Он снова посмотрел по сторонам, сказал негромко:
— Сын мой, ты, как и все люди, занятый своими делами и заботами, конечно же, не обратил внимание на такую странность жизни Христа, как то, что дату его рождения знали заранее, запротоколировали, три волхва принесли дары, потом бегство из Мекки в Медину, но потом долгое молчание на целых тридцать лет! Всем доступна только последняя глава этой великой драмы, появление уже в тридцатитрехлетнем возрасте, недолгий период проповедничества и страшная казнь.
Он умолк и смотрел на меня изучающее, в запавших глазах я увидел вопрос, пойму ли, все-таки молодой, а молодые все дураки, но я же тот молодой дурак, что старые книги читал, и я сказал осторожно:
— Судя по Святому Писанию, он был груб с родителями, относился к ним… неласково, мягко говоря, но дальше… гм… все покрыто мраком. Однако, возможно, не для всех?
Он кивнул.
— Ты угадал. Не для Ватикана.
Я ахнул:
— Ватикан знает больше?
Он ответил совсем тихо, в голосе прозвучали боль и неловкость:
— Ватикан знает, где он был все тридцать лет и как себя вел.
— Как? Откуда?
— Сохранились документы, — объяснил он. — И немало. Разных источников.
Я подпрыгнул, снова сел.
— Выходит… власть Ватикана так велика, что гасит всякие попытки задать вопрос: а где же Иисус был все это время, чем занимался, что делал?
По его бледным губам скользнула слабая улыбка.
— Да никто и не задает такие вопросы. Человеку вообще несвойственно думать. Ему достаточно верить, так ему комфортнее. А Ватикан всего лишь первым собрал все старые рукописи и хранит их в своей сокровищнице, никого к ним не подпускает… Но ты понял, зачем я тебе это рассказал?
Я с неохотой кивнул.
— Да. Иисус показан уже тем, кем он стал. И его слова о раскаявшейся блуднице потому так действуют на всех нас, что сказаны с великой болью и раскаянием. Они искренни до последнего вздоха!.. Вы правы, святой отец. Никто не должен знать, кем и каким Иисус был во время своих скитаний и поисков смысла жизни. И через что прошел.
Он вздохнул тяжело, в груди у него захрипело, он закрыл глаза и с минуту отдыхал, восстанавливая сердцебиение.
— Это одна из причин, — сказал он тихо, — хоть и не единственная, почему принят вердикт о непогрешимости папы. Только он один может толковать Священное Писание.
Я кивнул было, но что-то толкнуло в груди, я сказал осторожно:
— Не слишком ли? Папа все-таки человек… хоть и наместник Бога на земле.
Он покачал головой.
— Сын мой, папа не принимает решения единолично даже насчет, какие тапочки одеть в спальне! Коллегия кардиналов, богословов и профессоров права тщательнейшим образом изучают любой, даже самый мелкий вопрос и лишь потом подают папе рекомендации, что сказать и как поступить.
— Прекрасно, — сказал я, — так что я могу спать спокойно. Потому что…
Я умолк, он переспросил настороженно:
— Что?
— Отец Дитрих, — сказал я, — могу я говорить откровенно? Если вдруг возникнет, чего я почти не допускаю, различное истолкование Святого Писания…
— Различного с чем?
— С моим пониманием, — ответил я со смирением, что паче гордыни, — то я считаю, что я все-таки больше обязан слушаться Господа Бога, чем папу.
