Можно бы сожжение, вон персидский царь Дарий сжег собственную мать, так что сожжение имеет давнюю историю. Ведьм, к примеру, редко сжигали поодиночке, обычно десятками, а бывали периоды, когда их сжигали за сезоны по нескольку тысяч в одном районе. Но этот красивый и праздничный обряд монополизировала для себя наша гуманная и милосердная Церковь, не желающая видеть пролитую кровь…
Единственное, что могу сделать в этом направлении, — это не отменять казни, а сделать жизнь в Сен-Мари и Армландии такой, чтобы у людей не было необходимости убивать и грабить, устраивать перевороты. Конечно, преступники все же будут, не все же разбойничают из-за нищеты, есть и любители острых ощущений, но их окажется на порядок меньше, а то и на два.
А потом… потом казни сделаем настолько незрелищными, что народ перестанет возмущаться, если они перестанут быть публичными. Хотя, конечно, это будет еще очень-очень не скоро.
Я вздрогнул, когда барон взял меня настойчиво за локоть.
— Ваша светлость, а теперь пора очнуться от сладкого смакования справедливости мести, вон как ваши блудливые глазки бегают, и вернуться к сегодняшним делам.
— Давайте, — сказал я вяло.
Он огляделся беспокойно по сторонам.
— Лучше бы вернуться в зал.
— Хорошо, — согласился я без энтузиазма. — Что-то как-то все не так…
Глава 17
В малом зале я привычно сел во главе стола, справа барон Альбрехт и барон Эйц, граф Готар, неизменный сэр Растер, сэр Жерар, по другую сторону весьма удивленный приглашением барон де Брюс, а также командиры, которых граф Ришар прислал с ним мне на помощь из Гандерсгейма.
Конечно, и наиболее влиятельные лорды Сен-Мари, как герцог Фуланд, сэр Фридрих Рюккерт, лорд Рудольф Герман Лотце и другие, присутствуют с важными и торжественными лицами, а еще и великий инквизитор отец Дитрих, его я тоже ввел в члены высшего Совета.
Леди Хорнегильда, королева турнира, сидит не рядом, это я учел, а за дальним столом рядом с сэром Кристофом Шлоссером, армландским лордом. Только она и улыбается постоянно, хорошо, пусть украшает, а нам тут и без украшений тошно.
— Кейдан готовится нанести удар, — докладывал барон Альбрехт, — усиленно собирает сторонников.
— Сведения точные?
— Перепроверенные, — заверил он и добавил чуть мягче: — Я бы тоже хотел, чтобы это оказалось неправдой.
Я буркнул недружелюбно:
— Что еще?
Сэр Фридрих Рюккерт сказал упавшим голосом:
— Алхимики докладывают, что в исследовании состава, переданного вашей светлостью, столкнулись с огромными трудностями и пока не знают, как их преодолеть…
— Эх…
— Сильные дожди, — доложил сэр Рудольф Лотце, — размыли участок вашей новой дороги, что строят от Тоннеля… из Тоннеля и до самого Геннегау. Той самой, что вы зовете железной…
Я слушал-слушал, как они перечисляют проблемы, наконец спросил устало:
— А хорошие новости есть?
Они переглянулись, барон Альбрехт сказал бодро:
— Есть, если считать таковой, что созрел новый заговор против вашей светлости!
Я посмотрел на него со злостью.
— И что в нем хорошего?
Он сказал с удовлетворением:
— Удалось узнать имена заговорщиков буквально сразу.
— Кто?
— Главой избрали некого графа Бокарда Эйхсфельдского, отпрыска знатнейшего рода, еще более знатного и древнего, чем у самого Кейдана…
Я порылся в памяти, пробормотал:
— Граф Константин Бокард Эйхсфельдский, владетельный сеньор Казенхельма, барон Утрерда, лорд Итлингии… он?
Барон Альбрехт удивленно покачал головой:
— Все-то вы знаете, ваша светлость… Чего я тут делаю? Нате вам раскаленный прут и сами тыкайте в ребра этим недоумкам, что и прятаться не научились…
— Погодите, — сказал я в недоумении, — но граф Бокард сейчас в Гандерсгейме! Ему поручено принять управление строительными работами в городе Убарлоу, оно же и королевство. Поставить ворота, заделать бреши в стенах, а если будет необходимость — поднять повыше. Я обещал подать это как повышение по службе!
— Кем поручено?
— Мною.
— Это в самом деле повышение?
— Он сильно провинился, — сказал я, — и наделал крупных ошибок. Да еще и не выполнял прямые приказы. Но я не сторонник жестких мер, не стал его позорить…
Барон кивнул, в голосе прозвучало удовлетворение:
— Тогда понятно. Он не поехал в тот ваш Убарлоу, а сразу отправился сюда, в столицу. А с дороги послал вперед гонца, сообщил местным заговорщикам, что он в бешенстве, оскорблен и приложит все силы, чтобы помочь им сбросить наглого мерзавца… это вас, сэр, если вдруг не поняли, с нагло захваченного кресла…
Я сказал тяжелым голосом:
— Заговорщиков взять. Немедля! Кто воспротивится — убить на месте. Кто скажет грубое слово или посмотрит дерзко — убить. Остальных в тюрьму. Судебную процедуру упростим…
— Это как? — спросил сэр Растер с удовлетворением. — До нуля?
Я отмахнулся.
— Они нас все еще зовут оккупационной армией? Ну вот, поступим, как оккупанты на захваченных землях. Каждый полевой командир вправе в условиях военного времени вершить суд и расправу. Без адвокатов. Все! Все свободны.
Они торопливо разошлись, я вышел из зала злой, как кобра. В голове тысячи вариантов, как выкрутиться, однако ни один не сработает, я увяз в войне и реформах. Понимал же, что это самый удобный момент ударить в спину, но все же надеялся, что не ударят… Не потому, что такой уж дурак, нет, как можно, я же умный, однако хотелось верить, что ничто мне не помешает, вот и верил, как дурак…
Сэра Жерара на месте не оказалось, только его помощник сидит на корточках и укладывает в большой ящик свернутые в трубочки грамоты.
— Где Кристиан Фридрих? — спросил я.
Он ответил с торопливым поклоном:
— Уехал на охоту, ваша светлость…
Я молча выругался, но придушил ярость, спросил холодно и ровно:
— Тогда позовите сэра Тревора Томаса.
Он поклонился еще ниже, страшась моего гнева.
— Он осматривает поле для предстоящего рыцарского турнира, ваша светлость.
— Черт, — прорычал я, — какого предстоящего?
Он ответил пугливо:
