Лысый лежал, ничего не говоря. Красный Нос наконец-то одолел свой долгий подъём на колени.
— Сапоги хочешь, а? — Трясучка приблизился на шаг и врезал ему по яйцам снова. Того, замяукавшего от боли, приподняло и бросило лицом вниз. — Вот тебе один, сука! — Он смотрел за вновь прибывшей, в голове гудел кровавый гул. Он не понимал, каким образом он пережил всё это не словив в кишки немножко стали. Впрочем не ясно пережил или нет — эта женщина не выглядела хорошей новостью. — Чё те надо? — прорычал он ей.
— Ничего такого, от чего бы возникли проблемы. — Он смог заметить уголок улыбки внутри капюшона. — Возможно, у меня имеется для тебя работа.
Здоровенная тарелка мяса с овощами в какой-то подливке, рядом кусочки плохо пропечённого хлеба. Может хорошего, может и нет. Трясучка был слишком занят запихивая всё это в себя, чтобы поделиться мнением. Скорее всего он выглядел сущим животным, не брит две недели, опрыщавел и грязен от ночлега в подворотнях, вдобавок в не самых лучших. Но он был далёк от беспокойства за внешность, даже несмотря на женское общество.
На ней всё ещё был поднят капюшон, хотя они и ушли с улицы. Она расположилась спиной к стене, с затемненной стороны. Когда люди подходили близко, рыскала по сторонам, свешивая на щёку смолисто черную прядь. Всё же в те мгновения когда отрывал глаза от еды, он прикидывал каким должно быть её лицо, и решил, что хорошеньким.
Сильная, крепкие кости, подвижная челюсть и гибкая шея, сбоку виднеется синяя жилка. Опасная, счёл он, хотя это и не было особо сложной догадкой после того как он видел как она без особых сожелений сзади рассекла человеку колено. Но помимо этого, в том, как она не сводила с него суженных глаз было что-то, заставившее его нервничать. Что-то спокойное и холодное, будто она уже отмерила его полной меркой и наперёд знала все его действия. Знала лучше него самого. Вниз по её щеке шли три длинных отметины — старые порезы, однако всё ещё не зажили жо конца. Правая рука, которой она вроде бы не пользовалась, была в перчатке. Вдобавок прихрамывает, как он подметил на пути сюда. Должно быть замешана в каких-то тёмных делах, но у Трясучки было не так уж и много друзей, чтобы он позволял себе быть разборчивым. К чему притворяться, любой кто бы ни накормил его, тут же всецело овладевал его верностю.
Она смотрела как он ест. — Голодный?
— Есть маленько.
— Далеко от дома?
— Есть маленько.
— Кое с чем неповезло?
— Сверх меры. Правда, и я делал неправильный выбор.
— Эти вещи взаимосвязаны.
— Точно. — Нож и ложка звякнули о пустую тарелку, когда он их отбросил. — Сразу не сообразил. — Он подобрал подливу последним ломтиком хлеба. — Но я всегда был своим самым худшим врагом. — Они молча сидели смотря друг на друга, пока он жевал. — Ты не сказала мне своё имя.
— Нет.
— Оно так звучит?
— По-моему плачу здесь я. Оно прозвучит так, как я скажу.
— А за что ты платишь? Мой друг… — Он прочистил глотку, начав сомневаться, а был ли Воссула хоть с какого-то боку ему другом. — Мой знакомый сказал, чтобы я не ждал в Стирии ничего задаром.
— Хороший совет. Мне кое-что от тебя нужно.
Трясучка лизнул нёбо и оно было кислым на вкус. Он перед этой женщиной в долгу и не знал, чем придётся расплачиваться. По её виду он решил, что это ему обойдётся недёшево. — Что тебе надо?
— Прежде всего прими ванну. Никто не станет иметь дело с тобой в таком состоянии.
Раз голод и холод ушли, то появилось немного места для стыда. — Я бы рад не вонять, веришь — нет? У меня осталось чутка невъебенной гордости.
— Рада за тебя. Бьюсь об заклад, ты жаждешь стать невъебенно чистым. Стало быть.
Стало неудобно сидеть, он поводил плечами. Почувствовал, будто шагает в пруд, ничего не зная о его глубине. — Стало быть что?
— Ничего особенного. Ты идёшь в курильню и спрашиваешь человека по имени Саджаам. Говоришь, что Никомо требует его присутствия в обычном месте. Приводишь его ко мне.
— Почему бы не сделать это самой?
— Потом что я плачу, чтобы это сделал ты, балда. — затянутой в перчатку рукой она протянула монету. Серебро сверкало в огне очага, рисунок полновесного серебренника отштампован на светлом металле. — Приводишь Саджаама ко мне — получаешь монету. Решишь, что всё ещё хочешь рыбу — можешь купить полную бочку.
Трясучка нахмурился. Какая-то красивая баба возникает из ниоткуда и, более чем вероятно, спасает ему жизнь, а затем делает такое выгодное предложение? Его везенье никогда и рядом не стояло ни с чем подобным. Но обед лишь напомнил ему, как он раньше радовался еде. — Я могу это сделать.
— Прекрасно. Либо ты можешь сделать что-то ещё и получить пятьдесят серебренников.
— Пятьдесят? — Голос Трясучки каркнул. — Это шутка?
— Видишь, как мне смешно? Я сказала пятьдесят, и если ты захочешь рыбы, ты купишь собственную шаланду и переоденешься во что-то приличного пошива, как тебе такое?
Трясучка стыдливо потянул за изношенные полы куртки. С такой суммой он смог бы успеть следующим судном назад в Уффрис и пнуть сморщенную задницу Воссулы так, чтоб он пролетел от одного конца города до другого. Эта мечта уже некоторое время была его единственным источником наслаждения. — Что ты хочешь за пятьдесят?
— Ничего особенного. Ты идёшь в курильню и спрашиваешь человека по имени Саджаам. Говоришь, что Никомо требует его присутствия в обычном месте. Приводишь его ко мне. — На мгновение она замолкла. — Потом ты помогаешь мне убить человека.
Это не было неожиданностью, если уж сказать себе начистоту. Существовал лишь единственный вид работы, в котором он на самом деле был хорош. Определённо единственный, за который кто-то мог заплатить ему пятьдесят серебренников. Он приехал сюда чтобы начать новую жизнь. Но вышло как раз так, как говорил ему Ищейка. Раз уж твои руки в крови, не так-то просто их очистить.
Что-то ткнулось под столом в его ляжку и он чуть не выпрыгнул со стула. Между его ног оказался эфес длинного ножа. Кинжал для боя, стальная гарда светится оранжевым, клинок в ножнах, которые женщина держит затянутой в перчатку рукой.
— Будет лучше его взять.
— Я не сказал, что кого-то убъю.
— Я в курсе что ты сказал. Кинжал только для того чтобы подтвердить Саджааму, что ты настроен без дураков.
Приходится признать, что его не так уж и привлекает женщина, всовывающая ему кинжал между ляжек. — Я не сказал, что кого-то убью.
— Я не сказала, что ты сказал.
— Ну ладно. Просто, чтобы ты знала. — Он перехватил кинжал и засунул его вглубь под куртку.
Кинжал давил на грудь, пока он поднимался, приткнувшись, как будто к нему снова вернулась старая любовница. Трясучка знал, что гордиться тут нечем. Любой дурак может носить нож. И всё же он не был уверен, что ему неприятна тяжесть стали возле рёбер. Будто он снова стал кем-то.
Он прибыл в Стирию в поисках самого честного труда. Но когда кошелёк пустеет, надо браться за бесчестный труд. Трясучка не мог сказать, видел ли когда-нибудь место, выглядевшее более бесчестно, чем это. Тяжёлая дверь в грязной, голой стене без окон, громилы стоят на страже по бокам. По их стойке Трясучка мог утверждать, что они вооружены и пребывают в готовности это оружие использовать. Один был темнокожий южанин — чёрные волосы болтались вокруг лица.
— Надо чё-то? — спросил он, пока другой таращился на Трясучку.
— Повидать Саджаама.
