— Она была расстроена, что потеряла такую дорогую вещь?
— Нет, выглядела она совершенно спокойно. А когда я выразила сомнение в том, что брошку ей вернут — люди-то ведь разные, не все честные, она так рассмеялась и сказала, что вещь эксклюзивная, продать ее не будет никакой возможности, так что умный человек это поймет и вернет брошку, а глупый обязательно попадется.
— Ну и ну, — поразился капитан. — Значит, на следующее утро брошки при ней не было…
— И не могло быть, — невозмутимо ответила старуха. — Видите ли, покойная одевалась всегда с большим вкусом. По моим наблюдениям драгоценностей у нее было очень много, но никогда она не носила лишнее. Это ведь только малокультурные люди считают, что чем больше золота и дорогих камней на пальцах, шее и в ушах, тем больше окружающие будут им завидовать и уважать, — старуха снова заговорила учительским голосом. — С Валерией Борисовной такого никогда не случалось. Драгоценности она носила только к вечернему туалету. А днем одевалась хоть и элегантно, но просто. Во что, например, она была одета в то трагическое утро позавчера?
— Ну, — вспомнил капитан, — черные брюки, черный тонкий свитер… сверху, кажется, жакет…
— Серый, мягкого трикотажа… — добавила старуха, — ну сами посудите, можно к такому костюму носить бриллиантовую брошь?
— Да уж, — буркнул капитан, — но тогда это совершенно меняет дело.
— Я знаю, что брошку нашли в столе у Ольги Чижовой, — добавила старуха, — и скажу вам, что наверняка ее подбросили недоброжелатели. Просто нашла какая-нибудь злобная завистливая баба и подбросила ей в стол. Сделать гадость — большая радость, так ведь говорят, верно?
— Верно, — пробормотал капитан, — спасибо, Корделия Павловна, вы мне очень помогли. Жаль, что позавчера вас не было дома, ведь вам звонили… и вчера тоже…
— Ну, молодой человек! — старуха рассмеялась. — В моем возрасте уже нечего стыдиться, когда не ночуешь дома. Так что могу признаться: навещала приятельницу, да так два дня у нее и прожила. Домой мне не к кому торопиться…
Капитан развернулся и направился не в театр, а в управление. Следовало срочно сообщить о брошке следователю. Одна улика против Чижовой считай, что устранена. Кто бы ни подбросил ей брошку — убийца или «друг» из театра, — так или иначе, утром этой брошки на покойной Кликунец не было и быть не могло. Версия ограбления и раньше висела на ниточке, а теперь рухнула.
Тут капитан Сойка вспомнил, что чертова брошка очень дорогая, что ценный вещдок висит на нем, а он, капитан, как отдал его позавчера экспертам, так ничего и не знает. Что-то ему беспокойно, тем более, раз все выяснилось и брошка не является больше уликой, ее могут потребовать родственники назад. Правда, родственников у покойной вроде бы никаких нету, кроме бывшего мужа, а такое, с позволения сказать, родство не считается. Но покажите вы мне такое наследство, на которое не найдется охотников! А наследство от покойной, судя по брошечке и рассказам про остальные драгоценности, осталось неплохое. Так что мигом выплывут какие-нибудь двоюродные племянники из Саратова и троюродные тети из Мариуполя, уж это точно.
В Управлении капитан направился прямо к экспертам. За столом, где он привык постоянно видеть немолодую полную Альбину Михайловну, сидела тощая очкастая девица в белом халате.
— Вам кого? — нелюбезно буркнула она, не оборачиваясь и не отвечая на приветствие Сойки.
— Альбину Михайловну! — гаркнул Сойка во весь голос.
Но на девицу это не произвело ни малейшего впечатления. Все так же не отрываясь от микроскопа, она ответила, что Альбина со вчерашнего дня в отпуске.
— А вы, значит, теперь за нее будете работать?
— Надо думать, раз на ее месте сижу! — раздраженно ответила девица и оторвала наконец голову от микроскопа.
Сойка улыбнулся самой своей обаятельной улыбкой, но на девицу не произвели ни малейшего впечатления ни его улыбка, ни гигантский рост, ни кудрявая шапка волос.
— Вы по какому вопросу? — допрашивала девица. — Если вне очереди что-то сделать, так и не надейтесь. Работы навалили — выше головы.
— Да я, собственно, — Сойка плюхнулся на стул, тот покачнулся под ним, и капитан схватился за стол рукой.
— Тихо вы! — зашипела девица. — Всю настройку мне сбили!
Она наклонилась, поправляя верньеры, сдвинув локтем множество мелких предметов на столе, среди которых Сойка с изумлением заметил ту самую бриллиантовую брошку-змейку с глазами-изумрудами.
— Слушайте, что это у вас такой ценный вещдок просто так на столе валяется? — сердито заговорил капитан, желая отомстить противной девице за то, что она не прониклась его несомненным мужским обаянием. — Брошечка подотчетная и, между прочим, очень дорогая, что случись — мы с вами за целую жизнь ее не отработаем. Вы бы, девушка, поаккуратнее с вещдоками обращались.
— Чего? — насмешливо протянула девица, окончательно оторвавшись от микроскопа. — Вы про эту брошку говорите? Да это барахло, бижутерия!
— Ну-ну, милая, тебя заносит, — усмехнулся в ответ капитан, — такие люди, как ее покойная владелица, бижутерии не носят.
— Говорю — это подделка! Очень умелая, но подделка! Имитация…
— Точно? — упавшим голосом переспросил капитан.
— Абсолютно. Техника не ошибается, — девица любовно погладила микроскоп.
— И когда ты это установила?
— Когда экспертизу проводила, тогда и установила, — буркнула девица.
— А тогда какого черта ты раньше не сказала, что брошка фальшивая? — заорал Сойка так громко, как только был способен.
От звука его голоса зазвенела лабораторная посуда на полках.
— А меня спрашивали? — девица заорала в ответ. — Ваш Крачкин только интересовался, чьи отпечатки на брошке, очень ему хотелось, чтобы Чижовой отпечатки были. Ну, я его разочаровала, говорю — нет там ничьих отпечатков кроме покойницы. Он рассердился и трубку повесил. А мне оно надо? Кому надо, пусть тот и спрашивает…
— Ну дела… — протянул Сойка, — вот что, пиши официальное заключение, я попозже зайду…
Перед поездкой к Аветисову Маркиз должен был особенно тщательно поработать над своей внешностью — там его, скорее всего, могли «срисовать» люди Богомолова и приставить к нему профессиональное наружное наблюдение. Кроме того, он совсем не хотел, чтобы сам Аветисов узнал в своем посетителе бравого сержанта ГИБДД Снегиренко, попортившего ему немало крови на загородной дороге.
Собственно, работать над ним предстояло Лоле.
Она усадила Леню в кресло и внимательно осмотрела его.
Ленина внешность идеально подходила для создания любого образа — лицо правильное, незапоминающееся, лишенное особых примет и характерных отличий.
Первым делом Лола вложила небольшие тампоны ему за щеки, утяжелив нижнюю часть лица и сразу сделав немного старше. Затем нанесла на кожу легкий тональный крем, придав ей нездоровый желтоватый оттенок, нарисовала тени под глазами и занялась морщинами.
Это была долгая, кропотливая работа — ведь обычно театральный грим рассчитан на то, что разглядывать лицо будут издали, из зала, при ярком и неестественном свете софитов, а сейчас Лола создавала образ, который должен был выдержать естественное освещение и взгляд вблизи, почти в упор.
Наложив последние штрихи, Лола внимательно оглядела результат своего труда и надела на Леню парик — темно-русый, слегка вьющийся, с намечающейся сединой.
Теперь из зеркала на Маркиза смотрело лицо утомленного жизнью и замученного непрерывными проверками бизнесмена средней руки в возрасте чуть за пятьдесят — именно то, чего он и хотел добиться.
