Быстро 'дёрнув' десяток индикаторов, Толик начал извлекать верхнюю пластину рандоля.
Часть вторая: ПОПАДАНЦЫ ИЗ СТРОЙБАТА
Случайный кирдык от Толика Трофимова
Рандоль! Я любовался сверкающими пластинами рандоля. Мне не нужно никакого дополнительного освещения. Не нужно потому, что моё лицо, наверное, в тот момент от радости, светилось словно отполированная рандолевая фикса, а глаза сверкали хищным, алчным огнем клондайкского золотодобытчика.
Вскрытый мною электрический щит, напичканный сотнями блочных микросхем, был облицован изнутри рандолевыми пластинами. Словно стоматолог, вооруженный щипцами и сверлом бормашины, я, перекинув в левую руку отвертку, правой рукой выдернув из сапога плоскогубцы, нырнул в пасть электрического чуда.
Так, где же тут зубики-болтики крепящие самые задние пластины? Ага вот они родимые! Аккуратно выкручиваю один болтик, вытаскиваю его, теперь второй, и… черт! Болтик падает прямо на соединительную колодку. Искры обжигают руку! Я роняю отвёртку на входной провод. Получается банальный 'коротыш', от которого отвертка раскаляется до белого свечения и каплями жидкого металла стекает вниз, плавя изоляцию и замыкая десятки проводов неведомого назначения.
Я не знаю, что мне делать и что делается помимо моей воли. Да и не было в тот момент ни одного человека, который бы понял, что модуль управления информационно-аналитического центра выдал пространственно-временному циклотрону задание, сопровождающееся грохотом взрыва – включить оборудование на запредельных перегрузках параметров работы.
С треском лопались и гасли светильники потолочного освещения. Надрывно, словно падающие на цель пикирующие бомбардировщики, гудело и ревело оборудование циклотрона. Последнее что я запомнил в последний миг своей мирной, довоенной жизни, это какое-то черно-белое кино, показывающее, как наши замершие пацаны становились прозрачными. Настолько прозрачными, что можно было пересчитать каждую косточку их скелетов. Затем, словно яичная скорлупа в концентрированной кислоте, исчезали 'живые', двигающиеся скелеты, сапоги, ремни, пуговицы и звёздочки пилоток…
Деструктуризаторы материи и декодификаторы организмов, на стократной мощности, буквально растворяли тела стройбатовцев. Сканеры сознания считывали всё, хранящееся в обреченно-смирившихся, испуганных, недоумевающих или, просто пьяных, солдатских головах.
Приёмники личностных кодификаторов всасывали в себя то, что несколько мгновений назад было живыми людьми, сортировали их на персональные атомно-психологические матрицы отправки.
Электромагнитный канал отправлял матрицы на поверхность, к излучателям так называемых радаров. 'Радары' пульсирующими голубыми вспышками отправляли матрицы в место и время, заданное взбесившимся модулем управления.
Самыми последними, по мере удаления от центра циклотрона, были отправлены матрицы рядового военного строителя Трофимова, ротного капитана Филиппова и лейтенанта-ГБшника Сёмочкина. Прямиком в лес, растущий на восточном берегу Днепра, немного правее шоссе Москва-Минск. В 22 часа и 22 минуты 22-го августа 1941 года.
Ночевка в лесу
Последнее, что запомнил капитан Филиппов, были ужасающий грохот и ослепительный бело-голубой свет, похожий на тысячу грозовых молний.
Капитан постепенно приходил в себя. Сначала он почувствовал боль в правом боку, затем рассмотрел сбоку от себя свежеспиленный еловый пень о который видимо ударился во время падения и услышал шепот дождя, моросящего на листву деревьев.
Воздух был насыщен запахом прелой листвы и гниющих грибов.
Упираясь руками рыхлую лесную подстилку, командир роты смог сесть на землю.
— Где бойцы? Что с ними? Что с нами произошло?
Он потряс головой и услышал рядом с собой короткое ойканье, перешедшее в отборный армейский мат.
Едва смолкнув в одном месте, матерные слова раздавались в другой стороне, причем интонации были раздраженные, удивленные, озадаченные, вопросительные. Испуганных и страдающих голосов капитан не услышал.
Значит не всё так плохо, как могло бы быть после неожиданного и странного взыва на объекте.
Живы гаврики!
Капитан рассмотрел в ночной темноте разлапистую ель. Подлез под её низковисящие сучья и стал наощупь ломать тонкие, не намокшие веточки. Наломал. Положил возле елового комля. Добавил веточек потолще. Сверху набросал сучьев. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил и поджег костерок. Когда костер разгорелся и отогнал темноту на пару метров в стороны от дерева, капитан громко и отрывисто скоманодовал: 'Рота, ко мне! Ориентир – костёр'.
Лес наполнился шумом шагов, перекликами бойцов, треском сучьев под ногами и родными русскими матюгами, когда кто-то из солдат падал на землю, споткнувшись о корягу.
— Рота, строиться. По порядку номеров, рассчитайсь!
— Первый, второй, третий… сороковой… восемьдесят восьмой.
'Все живы', ? обрадованно вздохнул капитан.
— Санинструктор, ко мне! Товарищи сержанты и солдаты, если кому требуется медицинская помощь, подходите к костру. Остальные – отдыхать. Не будем выкалывать себе глаза о сучки, подождем здесь пару часов до рассвета. Сержант Ганиев, организуйте заготовку дров для костра и назначьте двух костровых.
Стройбатовцы разошлись немного в стороны, укрылись под кронами ближайших елей. Стали засыпать.
Молодые организмы нуждались в отдыхе….
Когда санинструктор Прускавец перевязал пару имеющихся у бойцов кровоточащих ссадин и одну голову с рассеченной на затылке кожей, капитан облокотился на еловый комель и закрыл глаза.
— Товарищ капитан, разрешите представиться, лейтенант государственной безопасности Сёмочкин.
Ротный удивленно глянул на молоденького лейтенантика.
— Слушай, лейтенант, ты откуда взялся?
— Как и вы все ? с Объекта.
— Вот только особистов мне сейчас и не хватает. Лейтенант, давай спать. Утром поговорим…
Когда рассвело, капитан не стал будить роту. Решил, что пусть ребята еще немного поспят. До воинской части недалеко, судя по гулу машин, доносившемуся от дороги.
— К завтраку успеем дойти, а днем ребятам спать не дадут. Начнут опрашивать и выспрашивать: 'Как да что, да когда, да почему, да отчего, да кто виноват и кто что сделал?'
Сволочи, это мы должны спросить, что такое произошло на Объекте и почему это случилось с нами?
