ковёр земляничника, лейтенант шел туда, где среди куч влажноватого желтого песка мелькали лопаты и обнаженные до пояса, блестящие от пота тела военных строителей.
Заметив подходящего офицера, ребята прекратили работу и стали вытаскивать из карманов брошенных кителей пачки с последними сигаретами. Закурили.
?— Товарищи солдаты, есть ли среди вас те, кто призывался в армию из этих мест? —? спросил лейтенант.
Витька Александров передал недокуренную сигарету своему другу Саньке Островскому и не по- уставному ответил:
— Я, товарищ лейтенант, вроде как местный.
— Хорошо. Товарищи солдаты, отдохните немного и продолжайте работать. От вас теперь, сами понимаете, судьба Родины зависит. Обед подвезут через пару часов. А ты, 'вроде как местный', пошли со мной, поговорим о нашей дальнейшей жизни.
Лейтенант присел на прибрежный гранитный валун.
— Вас как звать?
— Рядовой Александров. Виктор. Начальник клуба.
— Садись, рядовой начальник. В ногах правды нет. Нам здесь не перед начальством, а против немцев выстоять нужно. Что по этому поводу думаешь?
Витька опустился на траву, хотел было снять сапоги, размотать портянки с горящих от жару ног и, пользуясь возможностью, немного проветрить, просушить потную ткань на солнышке, но раздумал.
Не тот случай, не та обстановка и не тот разговор предстояло разговаривать…
— Товарищ лейтенант, вы военное училище окончили, я на пару лет позже вас, сельскохозяйственный институт.
Вы офицер, я рядовой, но здесь, вокруг моя земля. Там, в полусотне километров за рекой сейчас живёт двенадцатилетняя девочка – моя будущая мать. Я мог бы отпроситься у командира, найти её и уговорить уехать подальше от войны.
Тогда она не узнает оккупации, не увидит смертей близких людей, не будет пухнуть от голода, не переболеет тифом. Но тогда она не накормит наших пленных, не будет выпекать хлеб для партизан и возможно никогда не встретит моего отца.
А мой отец сейчас на девять лет младше меня. Смешно даже, ? добавил Витька, грустно улыбнувшись.
Он сейчас в своей деревне, в тридцати километрах вверх по Днепру, наверное, копает на огороде земляное укрытие для своей матери, братьев и сестрёнок. Он тоже сможет пережить всё, отмерянное судьбой. Будет спасать раненых солдат и сам будет ранен. В середине войны, чудом, собьет из винтовки немецкий самолёт. После этого, самолёт уже никогда не поднимется в небо, и никогда не будет бомбить наших солдат.
Спасая от войны отца, я могу погубить спасенных им раненых и убить солдат, не погибших под бомбами сбитого отцом самолёта.
Вот там за горой, в семи километрах от шоссе, после войны организуют совхоз 'Вадинский'.
Там я работал после института агрономом, точнее буду работать через тридцать восемь лет, после войны, сразу после окончания института. Туда я должен был вернуться после службы в армии.
Теперь, наверное, не вернусь…
А знаете, в наше время, директор совхоза, по уровню ответственности, количеству решаемых проблем и численности подчиненных будет приравниваться к воинскому званию полковник, так что я как главный агроном, по 'званию', вроде как не ниже 'гражданского капитана', да и в армии должность начальника клуба это лейтенантская должность. Только я не чинами чинюсь, а прошу, чтобы вы меня выслушали как равного…
За нами, в сорока километрах, есть деревня Старое село. Там я вырос. Я знаю, что творилось, а теперь будет твориться в этих местах.
Поэтому, пусть я сдохну здесь, но фашистам глотки рвать буду. За маму, за папу, за всех, кому война жизнь искалечила.
Только много ли я смогу сделать?
Да и вся наша рота это как песчинка в этой войне. Здесь, за нами, в Вяземском окружении, на тридцатикилометровом пятачке, севернее шоссе, немцы практически уничтожат, за десять дней, несколько армий. Их спасать нужно. Нет, не так я сказал! Если бойцам и командирам, суждено умереть, то не в плену они должны свою смерь встретить, не в безнадежном прорыве из окружения.
— Товарищ лейтенант, ?— тихо продолжил Виктор, —? я постоянно думаю об этом и не вижу ничего хорошего.
Как ни пляши, а 2 октября, сами знаете, здесь начнется немецкая наступательная операция 'Тайфун'.
Накопят немцы силушки и ударят.
Предсказаниям нашим никто не поверит, как не поверили донесениям разведки о концентрации танков на Канютинском направлении. Кстати, здесь, где мы землю роем, ни одного немецкого танка не будет. Не дураки немцы наступать там, где их ждет двадцатикилометровая глубина укреплений и артиллерии. И войну на трёх фронтах нам не переиграть.
Порвут фашисты нашу оборону, как Тузик грелку. И покатятся назад обескровленные дивизии Западного фронта и необученные ополченческие дивизии Резервного фронта.
Помните, ещё Лев Толстой сказал, что отступать могут обученные войска, а необученные – только бежать от врага. От танка, грузовика с пехотой или роты мотоциклистов пешему пехотинцу не убежать.
Догонят, опередят, собьют в кучу, словно овец в стадо…
Сгонят за Жуково да за Ямново. А потом, кого бомбами закидают, кого в плен возьмут, кто от ран умрёт, а многие – в прорыве через Богородицое и Мартюхи.
Обидно, что такая воинская сила, столько народу, столько жизней напрасно пропадет. И закрутит нас в том водовороте отступления, и сгинем мы глупо и без следа.
?— Весёлую картину рисуешь, —? резюмировал политрук.
— Радоваться нечему… — продолжил Виктор. — Поэтому, если уж погибать, так не зазря. Сами, наверное, знаете, немцы Холм-Жирковский возьмут и попрут на Сычевку да на Вязьму.
От Сычевки до Ржева – один танковый бросок останется. И станет Ржев немецким 'трамплином для прыжка на Москву и краеугольным камнем Восточного фронта'.
А для наших армий – 'Ржевской мясорубкой', которая два миллиона красноармейцев и командиров перемелет и к богу в рай отправит. Два миллиона чьих-то отцов, мужей и сыновей…
Да ещё здесь, под Вязьмой – миллион…
— Что предлагаешь?
— А что предлагать? Помирать ? так с музыкой.
Нужно как-то до авиаторов довести, чтобы воздушное наблюдение на юго-западе активизировали. Чтобы Гудериана на Рославльско-Юхновском направлении не проворонили. Чтобы дороги, мосты, танки и мотопехоту бомбами закидали и штурмовиками проутюжили.
Отсюда с Минского шоссе тоже нельзя забирать артиллерию. Это кратчайший путь на Москву. Узнают немцы про ослабление обороны и здесь ударят.
А от Вязьмы до Москвы войск не останется. Не успевали перебросить сибирские дивизии из глубин Родины. На неделю опаздывали.
Поэтому нужно, чтобы бои под Вязьмой на неделю дольше продлились. Тогда, может быть нам, снаружи, сибирячки помогут фронт окружения прорвать. Это программа-минимум.
Программа-максимум – это сделать так, чтобы от Холма все немецкие танки повернули на Вязьму. Тогда война вдоль Вяземского большака превратится из кошмара в ад…
А задача тех, кто в аду окажется, это решить задачу так, чтобы в результате, скорость движения немецких танков была равна скорости уставшего отступающего пехотинца или немного ниже.
Только так можно избежать кольца окружения и вывести войска на Можайскую линию обороны…
