Серёге нужно списки роты в штаб передать. Насчет запасных черенков для лопат договориться и несколько кос да вил выпросить у Сашки Аверьянова. Черенки придётся самим из мелкого березняка заготавливать, но на первое время нужны готовые – сухие и оструганные… Свежесрубленные тяжелы, пока не просохнут и кожу рук могут до мяса стереть. А ротный командир отвечает за здоровье каждого бойца.
Да и стругать черенки нечем. Где бы скоммуниздить пару рубанков?
Если не окажется кос на складе, так отправлю вечером старшину по ближним деревням. Местные крестьяне хозяйственные и прижимистые. Могут не дать, но к следующему лету тут в округе ни скота, ни деревень не останется. Так что пусть в сараях с чистой совестью ворует. Ну и рубанки заодно прихватит. Взять из многого – немножко, то не кража, а делёжка!
Косы и вилы нужны для того, чтобы накосить сохнущих по осени трав и прикрыть отрытые траншеи в целях маскировки.
Колхозного конюха Серёга Ковалёв не получит. Приберегу его для роты. И сейчас же отправлю его в родимый колхоз. Пускай там на коленках стоит, но хоть завалящуюся кобылку приводит. Правда колхозы всех здоровых лошадей на фронт отдали, а хромые да старые на уборке урожая заняты. Ничего, тогда можно по округе побродить и поймать ничейного коня. Много их сейчас по Смоленщине бродит. Целые табуны коров, овец и лошадей гонят из Белоруссии и из западных районов области. Вот пускай или бесхозного отловит или из табуна выкрадет. Нельзя стройке быть без транспорта!
Доделаю для штаба копию списка личного состава и крикну старшину. За себя новенького сержанта оставлю старшим.
Сергей Кадников закончил писанину, сунул тетрадки в голенище сапога, побеседовал с бывшим колхозным конюхом, позвал старшину и они отправились в штаб.
Штабная палатка находилась недалеко от блиндажа начальника строительства укрепрайона инженера второго ранга Большакова.
Возле палатки Кадников увидел младшего сержанта, командира второй роты Толика Ли, левый глаз которого закрывал здоровенный лилово-синий фингал. Происхождение фингала объяснилось просто.
Вторая рота состояла из досрочно-освобожденных заключенных. Поскольку разные люди попадали на зону, то разношерстным оказался и состав роты Анатолия Ли. И вот, когда практически вся его рота честно и добросовестно начала рыть линию противотанкового рва, пятеро урок как ни в чём ни бывало, уселись на сухом бугорке и начали резаться в очко. На команду командира роты прекратить игру и заняться делом отреагировал только один Иван Корякин по кличке Штырь, видимо старший в блатной компании.
Штырь циркныл плевок в сторону Анатолия и объяснил, что здесь собрались благородные воры, которые в отличии от мужиков и от политических, даже на зоне не работали. Поэтому, если он нуждается в помощи серьёзных людей, то может пристроить их на кухню или попросить стать учётчиками и если нерусская обезьяна, возомнившая себя начальничком, не поймет простых русских слов, то её недолго этой же ночью и на ножичек насадить.
Обманчива порой внешность человека. Не разглядели урки в невысоком худощавом пареньке опытного боксёра, мастера спорта, одевшего боксёрские перчатки в четыре годика. Да и в армии не терял Толик спортивной формы. В бытность салабоном, выставляли его деды на взлётку казармы и наслаждались зрелищем гладиаторского боя между корейским боксёром Анатолием Ли и литовским самбистом Вилкасом Данатосом.
В общем, объяснил Толик своим нерадивым подчиненным, что если они не схватят сейчас свои задницы в охапку, и не помчатся прыжками на работу, то он их задницы на портянки порвёт и скажет, что так и було. Напросился на скандал.
Пятиминутный бой с пятёркой уголовников закончился одним выбитым из руки ножом, тремя нокаутами, полудюжиной зубов, выбитых у Штыря и одной сломанной переносицей. Справедливости ради, следует отметить, что Штырь оказался опытным бойцом и умудрился провести какой-то хитрый уличный удар в левый глаз своего командира, за что и поплатился выбитыми зубами. Теперь не будет циркать слюной, пока не найдёт хорошего дантиста.
После этого объяснил Толик побитым блатарям, что если хоть одно замечание получат они за нерадивое отношение к труду, то ждет их, по закону военного времени, расстрел за невыполнение приказа и за нападение на старшего по званию…
Формирование девяти рот для проведения земляных работ было первым и самым простым этапом развёртывания военно-строительного управления. Народ прибывал. Из вновь прибывших, капитан Филиппов, Сёмочкин-дед и ребята из роты попаданцев выделяли людей, владевших строительными специальностями и потенциальных командиров подразделений. Причем, если Филиппов руководствовался анкетными данными, а Сёмочкин-дед проверял человеческое нутро, то воины стройбата, поневоле ставшие психологами за время долгого казарменного бытия, сходу, после недолгого общения, определяли кто 'правильный', кто 'гнилой', кто 'крутой не по делу', кто 'стоящий', кто 'фуцен', кто 'себе на уме', с кем 'можно идти в разведку', а с кем можно 'не только идти в разведку, но и возвратиться из неё, выполнив задание'.
Учитывая, что все филипповские командиры отделений были 'израсходованы' в первые два дня при формировании девяти рот землекопов, а взводные сержанты возглавили батальоны, то вопрос кадров стал самым больным вопросом.
'Штабные' парни, оторвавшись от массы навалившейся работы, выходили побазарить о жизни и покурить к прибывающему пополнению. Исподволь проговаривались, что ихнему командованию понадобятся специалисты по лесным работам, плотники, арматурщики, бетонщики и вообще строители, кроме отделочников да маляров. Интересовались – есть ли такие среди пополнения? Приглядывались к активным, пытались разговорить серьёзных и молчаливых, обращали внимание на тех, кто говорил от имени группы, фактически являясь её вожаком.
После перекура, штабные возвращались в палатку и говорили Сёмочкину-деду, 'инженеру и паталогоанатому человеческих душ, собаку съевшему на своем деле', на кого следует обратить внимание. После этого, Сёмочкин-дед, во время короткого собеседования, профессионально колол, ломал, потрошил, и проверял надежность предложенных кандидатов.
Разные, очень разные люди выдерживали его проверку. Среди них были предводители уличной шпаны, комсомольские активисты, бывшие офицеры, опытные руководители, осужденные партийные работники, лагерные бригадиры, толковые студенты-'очкарики' и прижимистые завхозы или кладовщики. Они назначались командирами рот, старшинами и командирами отделений. От назначения командиров взводов было решено отказаться, чтобы не плодить лишних начальников.
Среди прошедших проверку и назначенных ротными командирами оказались Колька Кудрявцев и Сеня Грум. Только Колькиной роте предстояло валить лес на засеки-препятствия, а Сене, как более грамотному – организовывать учет, вывозку из леса и отгрузку строевой древесины к строящимся оборонительным сооружениям. Назначая Кольку командиром роты лесорубов, Сёмочкин-дед надеялся на его несломленную натуру и на то, что Колька – местный житель, что не придется над ним стоять и указывать. Что Колька сам разберется, как и где устроить лесные завалы, чтобы преградить возможное продвижение вражеской техники по лесным просекам, дорогам и мелколесью.
Комбатом лесорубов был назначен старший сержант Саня Решетников. На утро следующего дня, все роты лесорубов, получившие трехдневный сухой паёк в виде ржаных сухарей и пшена, разбрелись по лесным урочищам, соорудили там на взгорках, возле ручейков, балаганы для жилья, из жердей и елового лапника, и начали валку леса…
Остатки филипповской роты, в ожидании главного дела, копали капониры под орудия морской артиллерии, а 'штабные' крутились словно белки в колесе…
Начальник штаба – Серёга Павлов, здоровенный москвич и знаток запрещенного в СССР вида спорта – карате, сутки напролет долбил пальцами по кнопочкам печатной машинки, набирая списки личного состава, под диктовку печатая приказы Филиппова, политдонесения Сёмочкина-внука, продовольственные ведомости Ивана Земана и материально-технические заявки Саши Аверьянова. Вот такой это был начальник штаба и секретарь-машинистка в одном в одном лице. Так порешили, что не будут загружать Серёгу разработкой глобальных планов, а поручат ему документооборот. Чтобы было всё 'тип-топ', бумажечка к бумажечке. Чтобы ни один человечек не потерялся, ни один приказ не оказался не переданным, чтобы ни один полученный или отпущенный гвоздь не числился 'пропавшим без вести'.
