Через час немецкие бомбардировщики устроят русским солдатам ад на земле.
Повторяя изгибы большака, самолёт Шульца летел вдоль южного склона водораздела. Довольно часто большак пересекал ручейки и овраги, промытые в глубокой древности потоками воды от тающих ледников. Небольшие речушки, преодоление которых могло стать проблемой для механизированных колонн, были только в окрестностях сёл Пигулино и Хмелита. Правее села Ломы, начинались дремучие леса с проплешинами многочисленных болот. Между болот извивались редкие змейки узеньких лесных дорог, выходящих к деревням, стоящим на холмах, вокруг села Богородицкого.
Пилот разведывательного самолёта майор Шульц отлично понимал, что каждый овраг, каждый ручей, каждая возвышенность рельефа могли бы стать пунктами ожесточенной большевистской обороны. Могли бы, но не станут. В первые же часы наступления, немецкая авиация превратит в металлолом батареи и артиллерийские засады, стоящие в придорожных рощах. Разобьёт и перемешает с землёй многочисленные укрепления. После этого в прорыв пойдут славные немецкие танкисты, уничтожающие последние русские танки и убивающие русских солдат, лишенных поддержки тяжелого вооружения. Дело довершит героическая немецкая пехота, которая растопчет своими сапогами былое величие России.
Очередная победа германского оружия неизбежна вследствие того, что в небе господствуют немецкие истребители, штурмовые самолёты и бомбардировочная авиация.
Видимо, от Шульца, флюиды благодушия передались 'Молчуну', который впервые за весь полёт улыбнулся пилоту и тихонько замурлыкал старинную немецкую песню о воине-победителе, который возвращается к своей любимой с кошельком, полным золотых монет.
Шульц выполнил поворот на правое крыло и лёг на прямой обратный курс, проходящий немного левее русла речки Бестрень. Фотографируя леса, кустарники, поля и деревни, не имеющие оборонительных сооружений и воинских подразделений противника, Шульц недоумевал, зачем нужно тратить дорогую фотоплёнку и, согласно полётному заданию, особенно тщательно 'отработать' эту часть маршрута.
'Молчун' напряженно вглядывался в детали земного пейзажа и делал пометки на своей карте. Когда под самолётом блеснула водная полоска реки Вязьма, Шульц убрал листок с выполненным заданием в планшет, набрал высоту в шесть тысяч метров, опустил солнцезащитный козырёк и взял курс на свой Смоленский аэродром.
Басовито и уверенно пели гудящие двигатели самолёта. И пилоту хотелось петь, когда он видел, что сделали с русскими войсками немецкие бомбардировщики, вызванные Шульцем в сёла Пигулино и Княжино. Внизу горела техника. Валялись перевёрнутые повозки, убитые люди и лошади. Шульц молча фиксировал на фотоплёнку результаты удачных налётов, а душа его пела о величии Германии.
Слепящее солнце, висевшее в безоблачном небе прямо по курсу самолёта, сыграло плохую шутку с опытным пилотом майором люфтваффе Шульцем. Сверху, прямо из сияющего диска, вынырнул тупорылый зелёненький, русский истребитель.
Молниеносная коварная атака 'от солнца' и короткая пулемётная очередь, убившая бортового стрелка Пауля, сделала самолёт Шульца беззащитным от атаки сверху, а русский пилот на последних каплях горючего заложил 'мёртвую петлю' и, словно сокол, бьющий добычу, в стремительном пикировании, последними патронами прошил правый двигатель и правый бензобак (из которого запитывается левый двигатель) немецкого самолёта…
Жители станции Канютино видели, как немецкий самолет, стараясь сбить пламя с горящего крыла и дотянуть до немецких войск, стремительно, словно по наклонной горе, заскользил в сторону фронта, а 'Сталинский сокол' пошел на вынужденную посадку, на Холм-Жирковский большак – единственное чистое место в окрестностях небольшой станции, окруженной густыми еловыми лесами.
Шульц не мог покинуть горящий самолёт потому, что командир полка, по указанию 'Молчаливого' не позволил Шульцу взять с собой парашют.
'Майор Шульц, — сказал полковник. — Вы должны благополучно вернуться вместе с этим человеком на свой аэродром или погибнуть вместе с ним. Так приказали из Берлина'.
Шульц не смог выполнить указание командира, хотя делал всё, чтобы спасти себя и таинственного пассажира. Шульцу удалось сбить пламя, посадить самолет на колхозное поле, где стойка шасси подломилась, попав в развальную борозду.
— Дьявол побери этих русских крестьян, которые не могут ровно пахать свои поля!
Самолёт перевернулся. 'Молчаливый' выбрался из кабины, выволок стонущего Шульца и спросил: 'Как вы себя чувствуете, майор?'
— Кажется сломана нога,
— Хорошо, я сейчас вам помогу. Как снимаются фотоаппараты?
После этого, 'Молчаливый' вытащил из самолёта фотоаппараты. Убедился, что мёртвый Пауль, вывалившийся из своей разбитой кабины, действительно мёртв. Подошел к травмированному Шульцу и выстрелил ему в голову.
— Прощайте Шульц, я не могу тратить на ваше спасение своё время.
'Молчаливый' упаковал фотоаппараты к кожаные чехлы, вытащил из кабины планшет убитого пилота, сжег карту и листок полётного задания, бросил спичку в лужу вытекающего бензина и побежал к лесу, унося фотографические материалы съёмки местности, где ему и его десантникам предстоит захватить в плен роту путешественников во времени.
За спиной удаляющегося 'Молчаливого', в огне горящего бензина, начали взрываться четыре тысячи восемьсот двадцать не использованных пулемётных патронов.
Макар Колобов
Через несколько часов огонь съел на самолёте всё, способное гореть или плавиться. Выгорела вокруг самолёта, до земли, трава, пожухшая от раннего заморозка. Сдул ветер пепел сгоревшего обмундирования с обуглившегося тела пилота Шульца.
Кушать подано…
Тормозя широко раскрытыми крыльями, вонзая во вспухшую брюшину мощные кривые когти, на Шульца опустился старый ворон. Настороженно поворачивая голову, птица осмотрелась вокруг и выклевала сварившиеся глаза мёртвого пилота. Глубоко погрузив клюв в глазницу, ворон достал нежную мякоть мозга, а потом начал рвать когтями и раздалбывать клювом живот, стараясь обраться до свежей тёплой печени.
Так закончил свой жизненный путь майор люфтваффе, кавалер трёх крестов – за Францию, Чехословакию и Польшу – Герхард Шульц. Отныне, присно и вовеки веков, суждено валяться его немецким костям на краю поля, невдалеке от небольшой русской деревни Андреевка, той самой, где двадцать пять лет назад родился младший политрук 558-го зенитно-артиллерийского полка Резерва Главного Командования – Макар Колобов.
За свои четверть века, Макар успел закончить семилетнюю школу и техникум, поработать заместителем директора кирпичного завода, отслужить срочную службу в рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии, полной мерой хлебнуть военного лиха в заснеженных лесах и болотах Финляндии, жениться на любимой девушке и порадоваться очаровательной беззубой улыбке гугукающего, пахнущего грудным молоком, сынишки.
Витька Александров никогда не знал, где погиб дядя его матери – политрук Колобов Макар Андреевич, последней весточкой от которого было коротенькое письмо со словами: 'Идут тяжелые бои. Остаёмся прикрывать отступление наших…'
В день, когда возле Андреевки приземлился самолёт Шульца, Макар ещё не погиб. Он был в семи километрах от родительского дома. Согласно приказу, политрук Колобов и его зенитчики только что закончили маскировку последнего уцелевшего орудия из 558-го ЗенАПа на танкоопасном направлении – на Канютинской дороге и отдыхали теперь возле костра с ведром, в котором варился грибной суп из мелких осенних говорушек. За четыре месяца боёв, окружений, прорывов и засад, научились зенитчики и кашу 'из топора' варить и костры 'бездымные' жечь.
