Отравленная совесть

Олимпіада Алексѣевна. Вотъ именно.

Ратисовъ. Господа, отвлеченности вещь хорошая, только, знаете ли, винта они все-таки не замѣнятъ.

Синевъ. Демосѳенъ глаголетъ вашими устами, дядюшка.

Ратисовъ. У меня въ кабинета уже приготовленъ столикъ.

Верховскій. Такъ что же мы теряемъ золотое время?

Олимпіада Алексѣевна (Ревизанову). Какъ? развѣ вы играете?

Ревизановъ. Съ особеннымъ удовольствіемъ.

Митя. Опять она къ нему!

Синевъ (напѣваетъ Митѣ). Пойметъ ли кто души моей волненье?

Олимпіада Алексѣевна (Ревизанову). Такъ что и теперь?

Ревизановъ. Соблазняюсь.

Олимпіада Алексѣевна. А я было хотѣла показать вамъ нашъ зимній садъ…

Синевъ. Знаемъ мы этотъ зимній садъ, сами хаживали…

Митя. О!!!..

Олимпіада Алексѣевна. Это — мой любимый уголокъ… такой поэтический…

Митя. Смотрѣть такими глазами на какой-то денежный мѣшокъ!

Синевъ. Говорю тебѣ: гимназистамъ при капиталистахъ не везетъ.

Ратисовъ (изъ кабинета). Андрей Яковлевичъ! Петруша! Что же вы, господа? Ждемъ.

Ревизановъ. Вы слышите…

Уходитъ.

Олимпіада Алексѣевна. Ну, пропустилъ моментъ — тебѣ же хуже. Была бы честь предложена, а отъ убытка Богъ избавилъ.

Синевъ (хохочетъ). Сорвалось!

Олимпіада Алексеевна. Митя… Ты видѣлъ въ нашемъ зимнемъ саду новую бесѣдку?

Синевъ. Нѣтъ, видно, и гимназистамъ иной разъ бываетъ удача…

Отходить къ Сердѣцкому, смѣясь, говорить съ нимъ.

Митя. Новую бесѣдку? Нѣтъ-съ, не видалъ. Да, и видѣть не желаю. Показывайте господину Ревизанову!

Олимпіада Алексеевна. Ай, какой Отелло! Вздоръ! Вздоръ!.. Давай руку. Изволь провожать меня… сегодня ты мой аркадскій принцъ.

Митя. Что вы хотите этимъ сказать?

Олимпіада Алексѣевна. Ты слышалъ…

Митя. Я — такой!.. Я не умѣю шутить любовью. У меня чувства. Я не понимаю легкихъ отношеній къ женщинѣ.

Олимпіада Алексѣевна. Ахъ, батюшки! что же? Бѣжимъ вдвоемъ на необитаемый островъ?

Митя. Я, коли что, на всю жизнь. У меня это просто. Весь классъ знаетъ…

Олимпіада Алексѣевна. Да ты руку-то давай.

Митя. Руку?.. Руку извольте. А только я легкихъ отношеній не понимаю. Я такой!

Идутъ къ дверямъ.

Синевъ. Тетушка! Вы не Олимпіада, — вы Иродіада!!!

Олимпіада Алексѣевна. Что такъ?

Синевъ. Младенцевъ избивать стали.

Митя. Опять дразнишься? Чортъ бы тебя побралъ.

Олимпіада Алексѣевна и Митя уходятъ. Синевъ хочетъ войти въ кабинетъ. Людмила Александровна его окликаешь.

Людмила Александровна. Петръ Дмитріевичъ.

Синевъ. Я, кузина.

Людмила Александровна. Этотъ Ревизановъ… герой… герой вашей исторіи… не правда ли?..

Синевъ молча и выразительно показываетъ въ сторону Ревизанова.

Людмила Александровна. Благодарю васъ.

Синевъ ушелъ.

Сердецкій. Что съ вами сегодня?

Людмила Александровна. Ничего… нездоровится немного… право, не обманываю.

Сердецкій. Ничего? А мнѣ кажется, очень много. И кажется, что нездоровится не тѣлу вашему, по душѣ. И еще кажется… говорить что ли?

Людмила Александровна. Какъ хотите…

Сердецкій. Что виновата въ вашемъ разстройствѣ этотъ господинъ…

Людмила Александровна. Ревизановъ? Вздоръ какой… Вы, Аркадій Николаевичъ, по старой памяти, всегда нѣсколько ревнивы къ новымъ лицамъ.

Сердецкій (смѣясь). Можетъ быть, можетъ быть… Хотя Ревизановъ не совсѣмъ новое лицо. Онъ, такъ сказать, лишь 'въ первый разъ по возобновленіи'… и… и вы любили его когда-то.

Людмила Александровна. А! Вы могли бы не напоминать мнѣ… Какой позоръ! какой ужасъ!

Сердецкій. Онъ не позволилъ себѣ намекнуть на ваши прошлыя отношенія?

Людмила Александровна. Нѣтъ, нѣтъ!

Сердецкій. Я замѣтилъ два — три странныхъ взгляда, брошенныхъ имъ на васъ.

Людмила Александровна. Что же они говорили?

Сердецкій. По-моему, смыслъ ихъ былъ: 'старая любовь не ржавѣетъ'…

Людмила Александровна. Ха-ха-ха! Бѣдный Аркадій Николаевичъ! Вы такъ любите меня, что