...И духов зла явилась рать

Мне нравится это, думал он, мне это не нравится.

Минуту спустя дверь библиотеки захлопнулась за ним.

По пути домой он прошел мимо окна пустого магазина.

Внутри стояли козлы для пилки дров.

Между ними разлилась лужа воды. В воде плавали куски льда. Во льду застыло несколько длинных прядей волос.

Чарльз Хэлоуэй заметил все это, но предпочел не рассматривать. Он повернулся и ушел. Вскоре улица была так же пуста, как витрина в скобяной лавке.

Далеко-далеко на лугу в Зеркальном Лабиринте мерцали тени, будто обрывки еще не существующей жизни попались в ловушку и ждали, когда их освободят.

Итак, Лабиринт ждал, его холодный пристальный взгляд был готов вобрать многих, кто как птица прилетал, чтобы посмотреть, увидеть и улететь с пронзительным криком.

Но ни одна птица не прилетала.

14

— Три, — сказал голос.

Уилл прислушался, озябший, но уже согревающийся, довольный, что есть крыша над головой, пол внизу, стены и дверь между ним и слишком большой опасностью, слишком большой свободой, слишком долгой ночью.

— Три…

Голос папы, который сейчас ходит внизу по холлу, разговаривает сам с собой.

— Три…

Ведь именно в это время, думал Уилл, пришел поезд. Неужели папа видел, слышал, следил?

Нет, он не должен! Уилл съежился в постели. Но почему? Он дрожал. Чего он боится?

Темный Карнавал стремительно приближается издалека, словно черные штормовые волны, готовые обрушиться на берег. И он, и Джим, и папа знают это, а город крепко спит, не ведая об этом.

Да. Уилл глубоко задумался. Да…

Три…

Три часа утра, думал Чарльз Хэлоуэй, сидя на краешке постели. Почему поезд пришел именно в этот час?

Потому, ответил он сам себе, что час этот особенный. Женщины никогда не просыпаются в три, не так ли? Они спят сном младенцев. А мужчины среднего возраста? Они хорошо знают этот час. О Господи, полночь — это совсем неплохо, вы просыпаетесь и снова засыпаете; час ночи или два, тоже терпимо, вы беспокойно мечетесь, однако продолжаете спать. В пять или шесть часов вы уже надеетесь, что вот-вот взойдет солнце. Но три, сейчас три часа, Господи Иисусе, три утра! Доктора говорят, что в это время тело ущербно. Душа покидает его. Кровь движется медленно. В этот час вы близки к смерти, и кажется, вам не спастись от нее. Сон — клочок смерти, но когда в три часа утра вы лежите без сна, уставясь в потолок, — это подлинная смерть! Вы грезите с открытыми глазами. Боже мой, если у вас хватит сил подняться, вы разрушите свои бредовые видения и вернетесь к жизни! Но нет, вы лежите, намертво придавленный ко дну. Идиотская рожа луны заглядывает в окно, чтобы посмотреть, как вы там распластались. Это долгий путь от заката и мучительный путь к рассвету, когда вы перебираете дурацкие игрушки, накопленные за целую жизнь, дурацкие прелестные игрушки, сделанные другими людьми, знавшими, что хорошо, а что плохо, и давным-давно умершими… «И не было ли правдой, — вычитал он где-то, — что именно в три часа утра люди умирают в больницах чаще, чем в любое другое время?…»

Стоп! Он беззвучно заплакал.

— Чарли? — произнесла жена, не просыпаясь.

Он медленно снял ботинки.

Жена улыбалась во сне.

Почему?

Она бессмертна. У нее есть сын.

Но ведь он и твой сын тоже!

Однако какой отец действительно верит этому? Ведь он не несет бремени женщины, не чувствует такой боли. Какой мужчина, подобно матери, ложится спать поздней ночью и поднимается с ребенком в самую рань? Нежные, улыбающиеся женщины сами по себе достойная загадка. О, какие странные, удивительные часы эти женщины. Они вьют гнезда во Времени. Они создают плоть, которая прочно поддерживает их и связывает с самой вечностью. Они живут, окруженные дарами, сознают свою силу и не нуждаются в благодарности. Да и зачем говорить о Времени, когда сами они и есть Время, когда они превращают мгновения в теплоту и жизнь? Как завидуют, а зачастую и ненавидят мужчины эти живые часы, этих женщин, которые знают, что они будут жить вечно. И что же мы делаем? Мы, мужчины, ожесточаемся, потому что не можем совладать ни с миром, ни с самими собой. Мы не видим непрерывности жизни, мы все разрушаем, падаем, слабеем, останавливаемся, разлагаемся или спасаемся бегством. Итак, поскольку мы не можем создавать Время, что нам остается? Бессонница. Тоска.

Три часа пополуночи. Вот оно, наше вознаграждение. Три часа утра. Это полночь нашей души. Время отлива, когда душа угасает. И поезд прибывает в этот час безысходности и отчаяния… Почему?

— Чарли?..

Рука жены коснулась его.

— С тобой… все в порядке… Чарли?

Она вновь задремала.

Он ничего не ответил.

Он не мог объяснить, что с ним.

15

Поднялось желтое как лимон солнце.

Купол неба был голубым.

Звонкое пение птиц разносилось в воздухе.

Уилл и Джим выглянули из окон.

Вокруг ничего не изменилось.

Кроме выражения глаз Джима.

— Прошлой ночью… — сказал Уилл. — Это было на самом деле?

Оба пристально посмотрели на далекие луга.

Воздух был сладким, как сироп. Нигде, даже под деревьями, не было ни одной тени.

— Шесть минут! — закричал Джим.

— Пять!

Через четыре минуты кукурузные хлопья с молоком уже были проглочены, а мальчики, оставляя позади шлейф из красных осенних листьев, бежали вон из города.

Потом, запыхавшись от дикого бега, они зашагали спокойней и огляделись вокруг.

Карнавал был на месте.

— Ого… вот это да…

Карнавальные балаганы были лимонные, как солнце; латунь духового оркестра отливала цветом