...И духов зла явилась рать

закричав:

— Джим, пожалуйста!

Но они продолжали крутиться, Джим ехал, Уилл в сумасшедшем галопе бежал следом.

— Пожалуйста!

Уилл резко дернулся. Джим тоже резко дернулся. Пойманная Джимом рука Уилла была охвачена июльским жаром. Она двигалась как пойманный зверек, которого удерживал и ласкал Джим, удаляясь по кругу в будущие времена. Так его рука, отправляясь в даль времени, становилась чужой ему, она узнавала то, о чем сам он мог лишь догадываться, лежа в полусне. Четырнадцатилетний мальчик с пятнадцатилетней рукой! И одновременно она была у Джима, он крепко стиснул ее и не выпускал. А лицо Джима, стало ли оно старше, совершив круг этого путешествия? Было ли ему сейчас уже пятнадцать!?

Уилл тянул к себе. Джим тянул к себе, в другую сторону.

Уилл упал на помост карусели.

Они оба оседлали ночь.

Теперь не только рука, весь Уилл целиком ехал со своим другом.

— Джим! Папа!

Как это славно — просто стоять, кататься, ехать вместе с Джимом, коли уж не смог ни стащить Джима с карусели, ни оставить его на ней, — вперед, вперед! Все соки его тела пришли в движение, потекли, ослепив его, ударив в уши, прострелив поясницу электрическими разрядами.

Джим кричал. Уилл кричал.

Они проскакали уже полгода в скользящей мимо темноте, наполненной теплыми запахами плодов, прежде чем Уилл, крепко схватив Джима за руку, решился выскочить из этих зовущих, прекрасных, растущих ввысь лет; он спрыгнул с круга, увлекая за собой Джима. Но Джим не мог выпустить из рук стойку, не мог отказаться, покинуть эту чудесную карусель.

— Уилл!

Вопил Джим, ухватившись одной рукой за друга, второй за карусель. Его душа, тело, одежда рвались на части.

Глаза Джима сделались слепыми, как у статуи.

Карусель вертелась.

Завопив, Джим свалился, перекувырнувшись в воздухе.

Уилл попытался поймать его, но Джим ударился о землю, покатился и затих.

Чарльз Хэлоуэй рванул рубильник щита управления.

Опустевшая карусель замедлила ход. Ее кони перешли на шаг и не спеша поскакали в сторону далекой ночи, перевалившей на вторую половину лета.

Чарльз Хэлоуэй и его сын опустились на колени около Джима, чтобы прощупать пульс и послушать сердце. Побелевшие глаза неподвижно смотрели на звезды.

— О Господи, — закричал Уилл, — неужели он умер?

52

— Умер?..

Отец Уилла провел рукой по похолодевшему лицу и по холодной груди Джима.

— Непохоже…

Вдалеке на дороге кто-то позвал на помощь.

Они посмотрели в ту сторону.

Внизу, огибая билетные кассы, спотыкаясь о растяжки балаганов и оглядываясь через плечо, бежал мальчик.

— Помогите! Он гонится за мной! — кричал мальчик. — Ужасный! Ужасный! Я хочу домой!

Мальчик подбежал и прижался к отцу Уилла.

— О помогите, я потерялся, я боюсь. Отведите меня домой. Это человек с татуировками!

— Мистер Дак! — удивился Уилл.

— Да, он! — затараторил мальчик. — Он там внизу! Ой, остановите его!

— Уилл, — отец поднялся на ноги, — позаботься о Джиме. Попробуй сделать искусственное дыхание. Хорошо, малыш, идем.

Мальчишка пустился бежать.

— Сюда, сюда!

Побежав следом, Чарльз Хэлоуэй присматривался к обезумевшему от страха мальчику, увлекавшему его за собой; он разглядывал голову, очертания фигуры, и в особенности, как линия спины переходила в бедра.

— Мальчик, — окликнул он его уже в двадцати футах от того места, где Уилл склонился над Джимом, — как тебя зовут?

— Некогда! — крикнул тот на бегу. — Джед. Скорее! Скорее!

Чарльз Хэлоуэй остановился.

— Джед, — позвал он. — Мальчик остановился и, обернувшись, потер ладонями локти. — Сколько тебе лет, Джед?

— Девять! — ответил мальчуган. — Черт побери, нам надо спешить. Мы…

— Прекрасный возраст, Джед, — перебил его Чарльз Хэлоуэй. — Всего лишь девять? Такой юный. Я никогда не был таким.

— Черт бы вас побрал! — злобно заорал мальчишка.

— Пожалуй, ты и сам возьмешь, кого захочешь, — сказал Хэлоуэй и шагнул к нему. Мальчик отшатнулся. — Ты боишься только одного человека, Джед. Меня.

— Вас? — мальчик все еще пятился назад. — Что за вздор! Ерунда! Почему же вас?

— Потому что иногда добро вооружено, а зло безоружно. Иногда трюки не получаются. Иногда людей не удается перестрелять поодиночке. Этой ночью из твоего «разделяй и властвуй» ничего не получится, Джед. Так, куда же ты ведешь меня, Джед? Может быть, в львиную клетку, которую ты приготовил для меня заранее? Куда-нибудь вроде Зеркального Лабиринта? Ну так что же, Джед? Давай-ка закатаем твой правый рукав, а, Джед!

Огромные глаза как лунные камни сверкнули на Чарльза Хэлоуэя.

Мальчик отпрянул назад, но он успел схватить его за рубашку, и вместо того, чтобы просто закатать рукав, сорвал всю ее целиком.

— Да, Джед, — почти спокойно заключил Чарльз Хэлоуэй. — Все в точности, как я и думал.

— Вы, вы, вы, вы!..

— Да, Джед, я — это я. Но главное — ты. Посмотри-ка на себя.

И оглядел его.

А там по тыльной стороне мальчишеской руки, по пальцам и вдоль запястья ползли синие змеи с ядовито-голубыми злобными глазами, синие скорпионы метались рядом с голубыми акулами, вечно голодными, разевающими пасти, чтобы сожрать всех уродов, выколотых так тесно, что щека одного прижималась к щеке другого, кожа к коже, тело к телу. Уроды теснились по груди сверху донизу, толпились на мальчишеском торсе, прятались в складках кожи на этом маленьком-маленьком, слишком маленьком, продрогшем и дрожащем от страха теле.

— Что и говорить, Джед, тонкая работа, это просто искусство.

— Вы! — мальчик ударил его по лицу.

— Да, это все еще я, — Чарльз Хэлоуэй спокойно принял удар и стиснул мальчишку.

— Нет!

— О да, — сказал Чарльз Хэлоуэй, сжимая его правой рукой, тогда как изуродованная левая беспомощно свисала плетью. — Да, Джед, попробуй-ка теперь, вывернись, попробуй убеги. Да, ты здорово придумал. Заманить сначала меня, расправиться со мной, а потом вернуться за Уиллом. А если нагрянет полиция, что же, ты всего лишь десятилетний мальчик, а карнавал, конечно, он не твой, как можно! Стой