смирно, Джед. Что ты дергаешься? Полиция не успеет и глазом моргнуть, а владельца карнавала и след простыл, разве не так, Джед? Замечательно придумано.
— Вы не должны меня обижать! — завопил мальчишка.
— Забавно, — ответил Чарльз Хэлоуэй. — А мне кажется, что должен.
Он почти нежно все крепче и крепче прижимал к себе мальчика.
— Убийца! — истошно завопил мальчишка. — Убийца.
— Я не собираюсь убивать тебя, Джед, или мистер Дак, или как тебя еще. Ты сам себя убьешь, потому что ты не можешь быть рядом с такими людьми как я, уж если не так близко, то по крайней мере так долго.
— Злой! — застонал мальчишка, изгибаясь и корчась. — Вы злой!
— Злой? — отец Уилла засмеялся, и от его смеха мальчишка покрылся пятнами, словно от осиных укусов, и он задрожал еще сильней. — Злой? — Мужские руки крепко держали маленькое тело, словно липкая бумага муху. — Странно слышать это от тебя, Джед. Хотя, возможно, тебе так и кажется. Злому добро кажется злом. Я буду делать тебе только добро, Джед, я буду просто держать тебя, и наблюдать, как ты сам себя отравляешь. Я буду делать тебе добро, Джед, мистер Дак, мистер Владелец Карнавала, мальчик, пока ты не расскажешь, что случилось с Джимом. Разбуди его. Освободи его. Верни его к жизни.
— Не могу… не могу… — голос мальчика слабел, пропадал, словно он падал в колодец, — … не могу…
— Значит, ты не хочешь?
— …не могу…
— Прекрасно, малыш, отлично, тогда вот тебе, вот, и еще, и еще…
Могло показаться, что отец и сын пылко обнимаются, встретившись после долгой разлуки; толпа рисунков, покрывавших тело мальчика, дрогнула, начала рассеиваться, рисунки таяли на глазах. Глаза мальчишки с ужасом смотрели на рот державшего его человека. Он увидел ту странную, можно сказать, даже приятную улыбку, которой он однажды уже улыбался Ведьме.
Чарльз Хэлоуэй еще крепче обнял мальчика и подумал, что Зло обладает только той силой, которую даем ему мы. Я не даю тебе ничего. Я беру. Умри. Умри. Умри.
Огоньки в испуганных глазах мальчика погасли как догоревшие спички.
Мальчишка и уже едва заметная толпа избитых и раздавленных чудовищ повалились на землю.
Казалось, должен был раздаться рев и грохот, как если б обрушилась гора.
Но послышался только легкий шорох, словно бумажный японский фонарик упал в пыль.
53
Чарльз Хэлоуэй долго стоял, глядя на тело, и глубоко, натужно дышал. В проходах между балаганами возникали и таяли причудливые тени уродов и людей; все они, отягощенные своими грехами, в страхе и растерянности, жалобно стонали, прислонившись к столбам шатров. Где-то там вышел на свет Скелет. В другом месте Карлик, который
Карнавал походил на огромный погасший очаг, в котором мерцали угольки — это тени приблизились посмотреть, что произошло возле карусели, и глаза их горели.
Там, освещенный луной, лежал разрисованный мальчик по имени Дак.
Там же валялись убитые драконы, разрушенные башни крепостей, чудовища из немыслимых времен, напоминавшие испорченные при чеканке монеты, птеродактили, похожие на бипланы, сбитые в древних войнах, изумрудные раки, выброшенные на белый песчаный берег приливом жизни, который никогда больше не повторится; все эти рисунки менялись на глазах, сдвигались, съеживались все больше по мере того, как маленькое тело остывало. Глаз на втянувшемся от холода пупке, казалось, непристойно подмигивал; сосок, изображавший глаз огромного мастодонта, сморщился, и чудовище ослепло, с ревом проклиная свою слепоту; каждая картинка, украшавшая раньше взрослого мистера Дака, теперь в миниатюре была перенесена на кожу мальчика, которая была точно ветхий брезент, натянутый на скелет ребенка.
Уроды один за одним появлялись из мрака и точно живая карусель скользили вокруг Чарльза Хэлоуэя, освободившегося от угнетавшей его тяжести.
Уилл на некоторое время оставил свои отчаянные попытки вернуть Джима к жизни; нет, он не испугался наблюдателей, вышедших из тьмы, для этого не было времени! А если бы он посмотрел на них внимательно, то обнаружил бы, что уроды просто глубоко дышат, как будто долгие годы не знали такого прекрасного свежего воздуха.
И пока Чарльз Хэлоуэй смотрел, и вместе с ним смотрели державшиеся на расстоянии фосфорические, как гнилушки, влажные, как у омаров, и холодно-бесстрастные глаза; мальчик, который был мистером Даком, холодел с каждым мгновением, потому что смерть разрушала охранявшие его изгороди из рисунков ночных кошмаров, сверкающих молний, мгновенных набросков, которые извивались, свертывались, прижимались к земле или взмывали ввысь, подобно ужасным знаменам проигранной войны, затем один за другим они начали исчезать с распростертого на земле тщедушного тела.
Многочисленные уроды со страхом смотрели вокруг, словно ущербная луна вдруг стала полной, и в ее ярком свете они смогли увидеть все, что ранее было скрыто темнотой; они растирали свои запястья, словно освободившись от цепей, терли шеи, будто страшная тяжесть свалилась с их сгорбленных плеч. Они с трудом выкарабкивались из могил, в которых были погребены заживо, протирали глаза, изумленно оглядываясь на нагромождения страданий, которые они испытали около замершей карусели. Если б хватило смелости, они наклонились бы, потрясая руками над этим бледным лицом с мертвенно улыбающимся ртом. Но если б это случилось, они оцепенели бы, увидев, как их собственные портреты, живые свидетельства их беспощадной алчности, злобы и отравляющей жизнь вины, итоги увиденного их слепыми в сущности глазами, сказанного их искалеченными ртами, сделанного их заманивающими и обманывающими телами, как все это таяло на убогом могильном холмике снега, в который превратился всесильный Дак. Там растаял Скелет! Ущербно-премудрый Карлик! Вот и Глотающий Лаву уже исчез с тела этого осеннего человека, следом за черным палачом, там рвался ввысь и исчезал пустой, летящий по ветру монгольфьер, Человек- Воздушный Шар, Пузырь Великолепный поднялся в чистый воздух — все это совершалось там! Рассеивались и исчезали дьявольские орды, по мере того как смерть дочиста отмывала разрисованную доску!
И вот уже обыкновенный мертвый мальчик, ничуть не изуродованный картинками, смотрел на звезды пустыми глазами мистера Дака.
— Ах-х-х-х-х…
Облегченно вздохнули хором странные люди.
И тут — может, орган-каллиопа в последний раз взревел голосом мистера Дака, может, это гром спросонья повернулся в облаках. Вдруг все сдвинулось и закрутилось. Уроды в страхе бросились бежать. На север, на юг, на восток и на запад, освободившиеся от карнавала, от темного предначертания, свободные друг от друга, они бежали как свиньи, как кабаны, испуганные бурей.
Казалось, что каждый, убегая, дернул за растяжку и вытащил колышек, к которому крепился брезент балагана.
Теперь небо содрогнулось от гибельного выдоха среди грохота, треска и скрипа схлопнувшейся темноты, когда балаганы и шатры рухнули.
Стремительно, со свистом, как кобры летели растяжки, хлопали, скользили и словно бичи косили траву.
Тросы огромного Главного Балагана содрогались в конвульсиях, опорные столбы трещали как кости. Все качалось перед неминуемым падением.
