– …ов…ов, – повторило гулкое эхо.
– Ныне мы ничего не знаем ни об их цивилизации, ни об их обычаях. Почти двести лет назад эти племена были уничтожены нашими с вами предками, – усмехнулся иезуит.
– …ами…ами, – снова откликнулось эхо.
– Они исчезли без следа, эти гнусные пожиратели себе подобных, жадные каннибалы.
Отец Франциск вынул из кармашка золотые часы-луковицу – неслыханную роскошь – и щелкнул крышкой. Сам Дамиан никогда не держал такого чуда механики в руках.
– Тик-так, тик-так, тик-так, – потрескивали стрелки, в глубине сферического эллипса что-то тренькнуло и звякнуло.
– так… так… – шепнуло эхо.
– Нам надо торопиться. Мы уже достаточно отдохнули. До выхода осталось ярдов двести. Идемте же.
Дамиан с непонятным чувством оглядел этот природный храм. Отчего-то он вспомнил, как старенький преподаватель рассказывал ему о великих христианских монастырях, что вырубили в красных камнях сирийской пустыни великие подвижники древности. Как теперь стоят они заброшенные, и только нарисованные копотью кресты на покинутых стенах еще напоминают о тех, кто победил в самой страшной борьбе – борьбе с тьмой в собственном сердце. И до боли в груди стало жалко, что не придут под эти своды мудрые старцы и юные послушники, не зажгут лампад, не помолятся за мир, подобно роженице лежащий в скорбях и болях, не принесут Бескровную Сыновью Жертву, дарующую любовь, не оплачут мертвецов, чьи души под этими сводами тщетно взывают о милосердии. Сердце вдруг шепнуло ему, что самая великая миссия – это осветить собою мир, в котором ты живешь. А вовсе не носиться со шпагой в поисках кровавой добычи тех, кто заплатил за нее своей совестью, оставив по себе недобрую память.
– Эй, не зевай! – резкий голос отца Франциска вырвал Дамиана из забытья. Он вздрогнул и суетливо принялся оправлять на себе оружие. – Скоро выйдем наверх.
– …ерх…ерх, – пропело эхо.
И они снова вошли в узкий проход, пол которого постепенно повышался у них под ногами. Вдруг отец Франциск остановился и задул свечу. От неожиданности Дамиан налетел на него, но тут же испуганно отшатнулся. Дамиан угадал, что спутник обернулся к нему, и, несмотря на полную темноту, изобразил на лице вину и почтительное внимание.
– Теперь осторожно, – предупредил отец Франциск. – Сейчас будут ступени наверх – всего шесть. Приготовь пистолеты. Про этот потайной ход они не должны знать, но на каждую дюжину найдется свой иуда. Имейте в виду – если кто-то попытается вас остановить, стреляйте не раздумывая.
– Слушаюсь, дон Фернандо! – пробормотал Дамиан, высвобождая пистолеты. – Клянусь вам, живым меня не остановить.
Молча они поднялись по щербатым каменным ступеням. Отец Франциск, скрипнув петлями, осторожно приоткрыл дверцу. Она была такой низкой, что огромный алоэ, росший снаружи, закрывал ее целиком. Отец Франциск внимательно прислушался к ночным звукам и, согнувшись в три погибели, выбрался из подземелья. Дамиан выполз за ним следом.
Они находились на каком-то заброшенном, похожем на свалку пустыре, край которого упирался в подножие невысокой, буйно поросшей кустами и пальмами горы, над которой сияли крупные неподвижные звезды.
Отец Франциск прикрыл дверцу и, отбрасывая фиолетовую тень на голубоватую в свете звезд траву, осторожно пошел вперед. Вокруг было тихо. Только где-то поблизости шумел и плескался небольшой ручей да трещали цикады.
Но едва отец Франциск и Дамиан отошли от подножия горы к небольшой рощице, как вдруг от деревьев отделились человеческие тени. Навскидку их было около шести. Они быстро окружили двух иезуитов, и в свете звезд было видно, как маслянисто поблескивают их обнаженные клинки.
– Хотят взять живыми, – шепнул отец Франциск, а затем крикнул:
– Abi in pazi![15] – что прозвучало не менее страшно, чем боевой клич каннибала.
Одновременно с этим отец Франциск вскинул оба пистолета и выстрелил. Грохот выстрелов взорвал ночную тишину. Кто-то завопил от боли. Дамиан, который возле отца Франциска превращался в послушную, не ведающую страха машину, также спустил курки. Из его пистолетов вырвались длинные струи пламени, на секунду молниями осветив лица нападавших, искаженные гневом, болью и ненавистью. Кто-то со стоном повалился прямо ему под ноги.
– Дави иезуитскую гадину! – крикнули из темноты, и тут же на Дамиана кто-то навалился сзади, обхватив его руками. Дамиан ловко двинул нападавшего каблуком в голень, одновременно ударив локтем под дых. Хватка ослабла, и в следующий момент, охваченный страхом и злостью, Дамиан, не раздумывая, ударил незнакомца кинжалом, с которым он не разлучался с тех пор, как покинул Севилью. У иезуитов было одно преимущество – им не надо было щадить своих противников, тогда как те должны были захватить их живыми.
Выхватив шпагу, Дамиан сделал выпад, но острие со звоном отскочило от чьей-то кирасы.
– Колите в руки! – крикнул отец Франциск, и тут же его шпага вошла противнику в ляжку.
Дамиан охотно выполнил бы совет своего наставника, если бы ему выдался такой случай. Но на него уже наседали двое, хотя ему казалось, что один из них ранен. Он на ходу вспоминал уроки фехтования, что получал в отцовском доме, стараясь любой ценой задеть противника. В левой руке он зажал кинжал. Но его напор не смутил нападавших. Судя по всему, ночные потасовки были для них обычным занятием, в котором они порядком поднаторели и которому они ревностно отдавались, интересуясь не славой, а платой. Правда, изящества в их приемах не наблюдалось, но никто этого от них, видимо, и не требовал. Они зажали Дамиана в клещи – один принимал на себя ярость его атак, а другой снова норовил зайти ему за спину, чтобы нанести предательский удар.
Дамиан удвоил усилия, вертясь как волчок. Шпага его мелькала, точно молния. Но он понимал, что его мастерства не хватит, чтобы долго сопротивляться двум опытным фехтовальщикам. Нетренированная кисть уже начинала предательски слабеть, а шпага двигалась все медленнее. Спина его уже невольно холодела,
