знаем, вы оскорбили меня без причины, я хочу об этом забыть; еще есть время, уйдите, потому что, клянусь Богом, мое терпение истощается, и если ваша рука коснется меня, я покончу с вами, как с этим стаканом.
И он вдребезги разбил стакан, который держал в руке. Авантюристы разразились громким смехом.
— Браво! — сказал капитан с насмешливым видом. — Прекрасно сказано, клянусь своей душой, но все это мне порядком наскучило. А ну, дайте место!
Он бросился на молодого человека. Тот внимательно следил за всеми движениями кавалера; Марсиаль отскочил в сторону, его глаза метнули молнию. Бросившись, как тигр, на своего противника, он ухватил его за шиворот и за пояс, приподнял над головой, несмотря на отчаянные усилия кавалера высвободиться, и бросил на улицу, где тот повалился наземь, словно чурбан. Продемонстрировав таким образом авантюристам свою необыкновенную силу, молодой человек небрежно прислонился к столу и скрестил руки на груди. Но кавалер почти тотчас приподнялся и со шпагой в руке с диким ревом бросился в залу. Он весь посинел, кровавая пена виднелась на его губах, сжатых от гнева.
— Его жизнь! Мне нужна его жизнь! — кричал он.
— Я безоружен, стало быть, вы хотите меня убить? — насмешливо заметил Марсиаль, не делая ни малейшего движения, чтобы уклониться от грозившего ему удара.
Капитан остановился.
— Это правда, — пробормотал он задыхающимся голосом, — однако он должен умереть. Дайте ему шпагу, кинжал, дайте что-нибудь!
— В настоящий момент я не испытываю желания драться, — сказал Марсиаль холодно.
— О! Он боится, трус! — вскричал кавалер.
— Я не боюсь и я не трус, — возразил Марсиаль, — только мне жаль вас: если мы будем драться, я вас убью, потому что вы опьянели и ослепли от гнева.
В эту минуту новое лицо, которое при шуме, поднятом этой ссорой, незаметно вошло в залу вместе с другими, вдруг ударило капитана по плечу. Тот обернулся, словно его ужалила змея, но при виде незнакомца, стоявшего перед ним холодно и с достоинством, его пыл вдруг остыл. Опустив шпагу, хотя нервный трепет пробегал по всему его телу, он прошептал задыхающимся голосом:
— Монбар!
Это действительно был знаменитый флибустьер. С минуту он наслаждался своим торжеством над этой неукротимой натурой, потом заговорил.
— Твой противник прав, де Граммон, — сказал он резким голосом, — ты не в состоянии драться.
— А-а! — сказал тот злобно. — И ты также против меня.
— Ты с ума сошел, — возразил Монбар, слегка пожав плечами, — я только хочу помешать тебе сделать глупость.
При виде Монбара авантюристы почтительно отступили, оставив широкое пространство среди залы.
— Этот человек обесславил меня, он должен умереть! — возразил капитан, с бешенством топнув ногой.
Марсиаль сделал два шага вперед.
— Нет, милостивый государь, — сказал он тоном, исполненным достоинства, который удивил всех зрителей этой странной сцены, — вы сами обесславили себя грубым и дерзким оскорблением, которым хотели меня заклеймить; я только защищался! Я не сохраняю против вас ни гнева, ни вражды, я считаю вас, и говорю это громко перед всеми, честным человеком; то, что случилось между нами, ничего не значит, я был ловчее вас, потому что был спокойнее, вот и все!
Пока молодой человек говорил таким образом, Монбар внимательно рассматривал его, строгие черты флибустьера принимали выражение благосклонности, а когда Марсиаль замолчал, он прошептал, смотря на капитана:
— Хорошо сказано. Как ты думаешь, кавалер, мальчик, кажется, славный?
Кавалер с минуту оставался неподвижен, опустив глаза в землю, в сильном волнении, которое, несмотря на все его самообладание, он не мог преодолеть. Наконец он поднял голову, лихорадочный румянец покрыл его лицо, и поклонившись молодому человеку, стоявшему перед ним, он сказал:
— Да, ей-Богу! Вы славный малый, и, что еще лучше, у вас благородное сердце, я же хищный зверь, я заслужил жестокий урок, который вы преподали мне; простите же меня, я сознаюсь в своей вине.
— Ну, это уж слишком, — ответил Марсиаль.
— Нет, это, напротив, хорошо, — сказал Монбар.
— Теперь последнее одолжение, — продолжал капитан.
— Як вашим услугам.
— Согласитесь сделать мне честь скрестить со мной шпагу.
— Милостивый государь…
— О! Не отказывайте мне, пожалуйста! — перебил кавалер настойчиво. — Во мне не сохранилось гнева к вам, но моя честь требует, чтобы вы дали мне это вознаграждение, хотя бы для того, — прибавил он с печальной улыбкой, — чтобы стряхнуть пыль, которой запачкано мое платье.
— Вы видите, я безоружен.
— Это правда, — сказал Монбар, вынимая свою шпагу из ножен и подавая ее Марсиалю, — согласитесь драться этой шпагой; капитан прав, вы не можете отказать ему в удовлетворении, которого он требует.
— Я и не думаю об этом, я принимаю вашу шпагу, но где же мы будем драться?
— Здесь же, если вы не возражаете, — ответил капитан.
— Хорошо.
Оба противника скинули камзолы и встали в позицию.
Зала гостиницы представляла в эту минуту странное зрелище. Авантюристы отступили вправо и влево, чтобы дать место сражающимся; они влезли на столы, сохраняли молчание, но тревожно вытягивали шеи из-за плеч друг друга, чтобы лучше следить за дуэлью.
Вежливо поклонившись, противники скрестили шпаги. С первых выпадов присутствующие поняли, что эти люди были чрезвычайно искусны. Несмотря на стремительность нападений капитана, Марсиаль, неподвижный, как будто был пригвожден к месту, все держал шпагу наготове, его рука казалась железной. Со своей стороны, искусный во всех телесных упражнениях кавалер де Граммон, природная сила которого еще увеличилась из-за стыда первого поражения, противопоставлял своему противнику непоколебимую стойкость. К нему вернулось его обычное хладнокровие, и, как бы играя, он чрезвычайно искусно и изящно действовал шпагой.
Прошло минуты три; в это время в зале, наполненной людьми, не слышалось другого шума, кроме учащенного дыхания обоих противников и зловещего лязга стали о сталь. Может быть, из всех зрителей лишь один Монбар угадывал превосходство гибкой и экономной манеры Марсиаля над размашистыми действиями капитана. Раз Марсиаль отразил нападение капитана таким верным и сильным ударом, что если бы он не удержал свою шпагу, то капитан был бы проткнут насквозь.
Монбар, заинтересованный этой сценой и не понимая манеры молодого человека, следил с беспокойством, которое против его воли обнаруживалось на его лице, за всеми подробностями этой странной дуэли. Он мысленно спрашивал себя, чем же все это кончится, как вдруг капитан сделал шаг назад и, опустив шпагу, спросил:
— Вы ранены?
— Это правда, — ответил Марсиаль, повторяя его движение.
Шпага кавалера слегка проткнула его плечо, на котором выступило несколько капель крови.
— Господа, довольно! — сказал Монбар, становясь между ними.
— Я нисколько не желаю продолжать, — сказал капитан, — я сознаю себя побежденным вдвойне; этот господин захотел присвоить себе всю честь в этом деле; стоило ему пожелать, и он десять раз убил бы меня.
— О! — сказал молодой человек.
— Ба-а! — весело заметил кавалер. — Я не обманут вашей раной, я только школьник в сравнении с вами, вот моя рука, пожмите ее чистосердечно, это рука друга.
