авантюрист.
Монбар слушал этот быстрый разговор молодых людей, улыбаясь так, как он умел улыбаться — лишь слегка сжав губы. Марсиаль, или Франкер, потому что теперь мы будем называть его обоими этими именами, буквально утопал в радости; такой полный успех превзошел все его надежды.
— Теперь, — сказал Монбар, — если вы хотите служить под моим начальством, ваше желание будет исполнено.
Он ударил кулаком по столу.
— Эй, кайманы! — закричал он. — Подходи по порядку! Матросы тотчас встали из-за столов. Монбар с минуту смотрел на эти смуглые лица с очевидным удовольствием, потом через минуту заговорил среди глубокого безмолвия присутствующих:
— Береговые братья, офицеры, квартирмейстеры и матросы! Наш брат Малуэн, занимавший должность лейтенанта, был убит испанцами при абордаже галиона «Сантиссима Тринидад». Пользуясь властью, данной мне договором, который все вы подписали со мной перед нашим отъездом из Пор-де-Пе, я думаю заменить Малуэна человеком решительным и таким же стоящим моряком, как он, но, не желая возбуждать зависти между вами, братья, потому что все вы способны занять это место, я решил не брать ни одного матроса из команды; я выбрал, — прибавил Монбар, положив руку на плечо молодого человека, лицо которого сияло радостью и гордостью, — я выбрал вот этого человека, вы уже знаете его, вы видели его в деле здесь, его я назначаю лейтенантом на бригантину «Змея», которой имею честь командовать. Признайте же Франкера в этом звании, повинуйтесь ему во всем, что касается службы, как обязывает к этому договор, добровольно подписанный вами.
За этой речью последовал ропот удовлетворения, который скоро превратился в единодушные рукоплескания. Потом авантюристы стали один за другим подходить, чтобы пожать руку новому товарищу, обещая повиноваться ему во всем. Исполнив эту обязанность, они снова встали позади Монбара.
— Братья, — сказал тогда Марсиаль, — я очень молод для того, чтобы принять командование над такими людьми, как вы, но забудьте о моих годах, не вспоминайте даже то, что я сделал на нашем добром «Каймане», подождите, чтобы судить обо мне, когда увидите меня в серьезном деле, и будьте уверены, что с Божией помощью я оправдаю выбор, которым удостоил меня Монбар.
— Я прибавляю только одно слово, братья, — вскричал де Граммон, — Франкер мой закадычный друг, не забывайте этого!
Авантюристы ответили радостным «ура».
В эту минуту в гостиницу вошли четыре человека.
— Ребята, — сказал Монбар, — уйдите, мне нужно остаться одному с теми из наших братьев, которые уже несколько раз возглавляли экспедиции.
Никогда приказания даже самого султана делийского не исполнялись с большей быстротой. Через пять минут в зале остались только Монбар, де Граммон, Пьер Легран, Тихий Ветерок, Мигель Баск, Франкер, Дрейк, Польтэ, Филипп, Питриан и одиннадцатый, так старательно закутанный в складки широкого плаща, что невозможно было его узнать.
Кроме Марсиаля, это все были старые и опытные Береговые братья, отборные флибустьеры, люди, не раз пренебрегавшие смертью в неравных битвах и совершавшие героические подвиги. Кавалер де Граммон сосчитал глазами членов собрания и вдруг, обратившись к Питриану, неподвижно стоявшему возле двери, которую он запер, сказал ему грубым голосом:
— Что ты здесь делаешь, негодяй? Убирайся, да поживее, а не то…
— Умерьте ваш пыл, кавалер, — холодно перебил его Филипп, — Питриан здесь, потому что я приказал ему остаться, и он останется до тех пор, пока я не прикажу ему уйти.
Кавалер искоса взглянул на молодого человека. Де Граммон и Филипп ненавидели друг друга. По какой причине? Никто не мог бы этого сказать — может быть, они и сами этого не знали. Всем было известно только то, что они питали друг к другу непреодолимую ненависть, которая угрожала в будущем разразиться катастрофой.
— Что такое? — надменно спросил де Граммон. — Вы, кажется, здесь распоряжаетесь?
— Я всегда и везде распоряжаюсь своими подчиненными, а часто и равными мне, — сухо ответил Филипп.
— Монбар отдал ясное приказание, этот негодяй не имеет права оставаться здесь, и я требую, чтобы он ушел.
— Его право оставаться с нами настолько же основательно, насколько и право вашего нового друга, который, кажется, является не столь опытным флибустьером.
Ссора разгоралась. Вмешался Монбар.
— Вы оба неправы, — сказал он, — твой друг, де Граммон, и твой работник, Филипп, оба не могут присутствовать при разговоре, который будет происходить, они должны удалиться.
— Я со своей стороны этому не сопротивляюсь, — почтительно отвечал Филипп, — и если бы вместо своей обыкновенной невежливости и колкости капитан де Граммон соблаговолил подождать несколько минут, мой работник вышел бы, я сам приказал бы ему. Он остался только потому, что я хочу сказать два слова собравшимся братьям, и эти слова он должен слышать.
— Говори, брат, мы слушаем тебя.
— Я долго распространяться не стану.
— Посмотрим, — с иронией сказал кавалер.
— Наши законы требуют, чтобы тот, кто желает освободить работника, изъявил свою волю перед советом об этом освобождении и о причинах, побудивших его к этой мере, не правда ли?
— Правда, — ответили флибустьеры в один голос.
— Питриан, мой работник, спас меня прошлой ночью, рискуя собственной жизнью, многие из наших братьев могут это засвидетельствовать.
— Во-первых, я, — сказал Тихий Ветерок.
— И я, — прибавил Пьер Легран.
— С этой минуты я освобождаю Питриана, признаю его свободным и равным нам! Обними меня, брат Питриан.
— От всего сердца, и благодарю тебя, брат! — вскричал Питриан, бросаясь на шею Филиппу. — Только я не считаю себя расквитавшимся с тобой, Филипп; если я уже не твой работник, я хочу остаться твоим другом.
— И я этого хочу, брат.
Другие флибустьеры горячо пожали руку Питриану и поздравили его; освобождение случалось очень редко среди флибустьеров.
— Теперь уйди, Питриан, — продолжал Филипп, — тебе сказали, что твое место не здесь, и уведи с собой друга кавалера, который также не может здесь оставаться.
Де Граммон закусил себе губы от ярости, но не мог ничего ответить. Вдруг он протянул руку к человеку в плаще и, указав на него другим флибустьерам, сказал с иронией:
— А это также друг капитана Филиппа, и в этом качестве, видимо, считает себя вправе присутствовать с закрытым лицом на нашем собрании?
— Я действительно один из лучших и старейших друзей капитана Филиппа, — холодно ответил человек в плаще, — и скоро вы получите этому доказательство, кавалер.
— Дайте же это доказательство немедленно! — запальчиво вскричал кавалер.
Незнакомец проводил взглядом Марсиаля и Питриана, которые выходили из залы. Когда дверь за ними захлопнулась, он вышел на середину круга.
— Вот доказательство, — сказал он, распахивая плащ и снимая шляпу.
— Господин д'Ожерон! — вскричали флибустьеры с радостным удивлением.
— Я собственной персоной, господа; теперь вы довольны, капитан де Граммон?
— О, прошу меня извинить! — ответил кавалер, почтительно кланяясь старику, которого все флибустьеры глубоко уважали.
— Оставим это, — улыбаясь, ответил д'Ожерон, — нам предстоит заняться вещами слишком важными для того, чтобы затевать глупую ссору; по-моему, вам лучше чистосердечно пожать друг другу руки и помириться.
